Список форумов
СЛАВЯНСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
 
 FAQFAQ   ПоискПоиск   ПользователиПользователи   ГруппыГруппы   РегистрацияРегистрация 
 ПрофильПрофиль   Войти и проверить личные сообщенияВойти и проверить личные сообщения   ВходВход 

Аланский - осетинский язык и древняя письменность.
На страницу 1, 2, 3, 4, 5, 6  След.
 
Начать новую тему   Ответить на тему    Список форумов -> Лингвистика
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 5:31 am    Заголовок сообщения: Аланский - осетинский язык и древняя письменность. Ответить с цитатой

Аланская надпись на амулете из Донецкой области (IX в. н. э. Подонье)

В апреле 1967 г. от археолога Харьковского университета В. К. Михеева мы получили фотографию с амулета, найденного им в 1966 г. во время раскопок поселения салтово-маяцкой культуры у с. Малки Славенского района Донецкой области. Археолог сообщил, что «Поселение Малки находится на правом высоком берегу р. Северный Донец. Комплекс состоит из городища, посада и могильника: Городище отделено от посада земляным валом и рвом. Остальная часть городища не имеет искусственных оборонительных сооружений.
Памятник относится к большим поселениям салтово-маяцкой культуры типа Карнауховского. Амулет найден на поселении в погребе № 47 вместе с амфорой VIII - первой половины IX в. и многочисленным сельскохозяйственным, ремесленным и бытовым инвентарем».
Амулет выточен из куска мелкозернистого сланца серого цвета с розовыми прожилками и имеет на одной из своих плоскостей надпись, сделанную каким-то острым инструментон. Почти в центре амулета просверлено круглое отверстие, через которое, вероятно, продевалась бичева или шнурок для ношения его при себе.
Хранится амулет в археологическом музее Харьковского университета. Надпись на амулете выполнена средневековым осетинским (аланским) письмом. Ее нужно читать слева направо в том положении амулета, как это показано в табл. XIV, на рис. 1 и 2.





Все буквы надписи известны из ранее встречавшихся ираноязычных надписей Подонья, Северного Кавказа, Крыма и Венгрии. Текст хорошо читается по-осетински и отвечает назначению предмета.
По получении от В. К. Михеева, дополнительно к снимку, прориси с надписи (см. табл. XIV, рис. 2) и некоторых сведений в отношении неясно вышедших на фотографии букв, мы установили, что предварительное чтение надписи по фотографии было верным.
Надпись выполнена с лигатурой ряда букв, чем несколько затруднено ее чтение. Этот прием письма нельзя считать случайным. «Зашифровка» текста имела целью сделать амулет недоступным воздействию злых духов. Подобные приемы зашифровки текста на амулетах общеизвестны. Сравните, например, надпись на янтарной бусине из могильника у Рим-горы близ г. Кисловодска.
Сильное увеличение фотографии с амулета позволило определить последовательность нанесения букв на плоскостъ сланца и раскрыть лигатуры. Линии общие нескольким буквам прочерчены на рис. 3 пунктиром.
Палеографическая сторона надписи с отношением ее букв к другим памятникам письменности этого дукта представлена в таблице XIV.



Высказанный нами при изучении надписей Маяцкого городища взгляд на то, что предки современных осетин скифо-сарматы и аланы имели в прошлом собственное письмо арамейского дукта, полностью подтвердился. Найдено и исследовано значительное количество памятников письма древней и средневековой осетинской речи на разных предметах археологического характера, часть которых опубликована в данной книге, а часть в других изданиях. Этот материал приводит к заключению, что, начиная с VIII в. до н. э., предки осетин пользовались письмом арамейского дукта, приспособленным к особенностям их речи. Писали слева направо на предметах бытового, культового и военного назначения: посуде, камнях, страках, печатках и стрелах. Надписи немногословны и выдержаны в нормах иранской речи. Письмо обладало большой графической диалектальностью при весьма ограниченном употреблении. Подавляющее большинство населения было неграмотно, отсюда, как следствие, нечасты находки памятников. Древнеосетинское письмо на арамейской основе в средние века, вероятно, в VII в., стало вытесняться сиро-несторианским письмом. Образовался смешанный тип письма, где сжились обе основы графики, так как сиро-несторианское письмо по происхождению было также арамейским. Надпись на амулете из Донецкой области являет собой как раз письмо этого типа. Это то самое аланское иисьмо, каким выполнены надписи на камнях Маяцкого городища, надпись на янтарной бусине из катакомбного аланского погребения с Рим-горы близ Кисловодска и в граффити и надписях на сосудах из Надь-Сен-Миклоша, которые оказались аланскими.
Надпись на амулете состоит из трех слов, 12 букв, две из которых — 4 и 7 повторяются, а две - 2 и 12 представляют собой графические варианты одной и той же буквы. В транскрипции современным осетинским письмом с переводом она гласит айсӕд нӕ зынты (м.б. зинти) — 'да возьмет он наши тяготы!'
Графика письма не позволяет определить диалект языка. Единственной буквой, которая могла здесь сказать что-либо по этому поводу, является ы, но для нее в средневековом аланском (осетинском) письме не было особого знака. Буквы ы и и не различались. Вот почему слово тяготы транскрибируется нами в двух формах: ирон. зынты (|| диг. зинти),
По археологическим данным, амулет относится к IX в. Письмо и палеография надписи не противоречат этой датировке. Надпись на амулете лишний раз подтверждает давно существовавшее мнение, что носителями салтово-маяцкой культуры были предки современных осетин, называемые аланами или ясами русских летописей.
Амулет с надписью с поселения Малки Донецкой области является новым памятником аланского (осетинского) быта, языка и письма.


Г. Ф. Турчанинов

_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 5:39 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Фрагмент хозяйственной надписи на обломке сосуда из Херсонеса (IX—X вв. н. э. Крым)

В 1963 г. при археологических раскопках в Херсонесе, производимых экспедициями Харьковского университета и Эрмитажа, на северном краю городища в слоях IX—XI вв. н. э. был найден обломок сосуда с небольшим граффито. На лощеной поверхности сосуда была процарапана фигура скачущей лошади, от которой на обломке сохранилась треть: пышный развевающийся хвост, две задние ноги, круп и часть туловища, накрытая чепраком. Граффито прочерчено над фигурой лошади, но не так глубоко, как сама фигура.
Надпись выполнена сирийско-несторианским письмом того дукта, который мы называем средневековым осетинским (аланским). В ней сохранилось четыре полных и одна неполная буквы. Протяженность сохранившейся части надписи 2,2 см, величина букв от 2 до 4 мм. Между первой и второй буквами лощеная поверхность выщерблена. Надпись читается, как и все, слева направо. Для ее прочтения фрагмент сосуда нужно по вернуть так, чтобы фигура лошади оказалась кверху ногами.
Первой буквой слева является сирийско-несторианская ре хабита, типичного для средневекового осетинского письма. В осетинском она употребляется в значении ф и по форме отличается от сирийско-несторианской ре тем, что повернута по часовой стрелке на 90°. Горизонтальный штрих ее основания оказывается при таком положении либо вертикальным, либо несколько наклоненным влево, а головка часто обращенной вверх. Вторая буква граффито, jod, имеет ту форму вертикального прямого штриха, которая утвердилась еще в древнем арамейского дукта осетинском письме, известном нам из надписей на баночных сосудах. В данном случае jod, передает осетинский знак ы. Третьей буквой граффито является типичная сирийско-несторианская he, передающая осетинское х. Четвертой буквой граффито является сирийско-несторианская 'ajin, повернутая влево на 90°. Буква 'ajin в письме снрийско-несторианского дукта передает осетинское ӕ. Значение пятой фрагментарной буквы устанавливается из контекста (см. табл. XV, рис. 2).



Своеобразие букв данной осетинской надписи в сравнении с типнчными сирийско-несторианскими хорошо видно из палеографической таблицы (см. табл. XV).



Палеографическая датировка надписи не противоречит археологической — IX—X вв. н. э. Целых букв в граффито четыре: фыхӕ. На сосуде, очевидно, была процарапана фраза фых ӕ [хсыр] -'кипяченое (топленое) молоко'. Дукт письма херсонесского граффито является общим с дуктом средневековых осетинских надписей Подонья и Северного Кавказа. Поскольку надпись сделана на бытовом предмете и имеет утилитарное значение, нет никаких сомнений, что и в Крыму у средневековых осетин письмо было таким же обычньш явлением, как в Подонье и на Северном Кавказе.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 5:48 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Аланские слова и буквенные меты на альчиках салтовского могильника (IX—X вв. н. э. Харьковская обл.)

В 50 км от Харькова на территории Салтовского и Волчанского районов, вблизи селения Верхнее Салтово, на правом берегу р. Северский Донец в 1900 г. был обнаружен катакомбный могильник.
С года обнаружения и до сих пор могильник подвергается систематическим раскопкам. Салтовский могильник находит себе полную аналогию в погребениях селений Чми, Верхняя Рухта, Кумбулта и Камунта в Северной Осетии.
О принадлежности салтовского могильника средневековым осетинам-аланам говорит не только материальная культура могильника, но и эпиграфический материал, обнаруженный в нем во время раскопок в 1947— 1948 годах экспедицией С. А. Семенова-Зусера и до сих пор никем не исследованныи.
В катакомбе № 4 (1948 г.) значительный интерес представила находка астрагалов (бараньих косточек), называемых русскими на Северном Кавказе альчиками, а осетинами хъул. Они были сложены пирамидой. Археолог пишет, что на 14 астрагалах из 69 были какие-то буквоподобные знаки. 8 астрагалов были просверлены то в одном, то в нескольких местах. В конце 60-х годов нам предоставилась возможность, благодаря любезности харьковского археолога В. И. Кадеева, осмотреть астрагалы, сделать с них фотографии и прорисовки и убедиться в том, что в «буквоподобных знаках» представлено средневековое осетинское письмо, отчасти того дукта, что на камнях Маяцкого городища VIII—X вв., а более дукта сиро-несторианского.
Осетинских слов, написанных на альчиках полностью, оказалось три. На альчике № 3 четко вырезано слово иш, равное совр. осет. ирон. ис в значении 'достаток'. С палеографической стороны слово состоит из буквы и того дукта древнеосетинского письма, которая впервые появляется в надписи на баночном сосуде V в. до н. э. из Горной Пролейки и держится в этом хабите во многих древних, а затем средневековых надписях осетинского письма. Вторая буква слова — типичная сиро-несторианская šin, поставленная в вертикальное положение. Точно такую букву мы видим в надписи на кирпиче из Саркела.
На альчике № 7 начертано хорошо читаемое слово ихъаурӕ, равное совр. осет. дигорскому слову со значением 'доблесть'. Слово интересно тем, что оно написано с определенным артиклем и, сохраняемым и до сих пор в дигорском диалекте. По недостатку места на альчике буквы слева ихъаурӕ расположены столбцом сверху вниз, набегая одна на другую, однако, независимо от этого, слово хорошо читается. Дукт письма в основном сиро-несторианский. Некоторые из букв в этом хабите уже встречались в надписях на камнях Маяцкого городища.
Палеография слова такова. Начинается оно с буквы и того же хабита, что и в предыдущей надписи — вертикального, прямостоящего штриха. К этой букве вплотную в нижней части примыкает сиро-несторианского письма буква gof в виде неправильного четырехугольника. Ее пересекает с длинным стержнем буква а того образца, который нам хорошо известен из маяцких надписей. Буква представляет соответственно перевернутую сиро-несторианскую 'alef. Далее идет сиро-несторианского хабита буква waw, выполняющая в осетинском письме функцию звука у, за ней р маяцкого хабита, но иной обращенности и завершает слово 'ajin сиро-несторианского хабита, в средневековом осетинском передающая звук ӕ.
Дигорское слово хъаурӕ 'доблесть' считается в осетинском заимствованным из тюркского языка. В иронском диалекте ему соответствует форма хъару. В тюркском къару означает 'сила'.
На альчике № 12 начертано буквами сиро-несторианского письма осет. ирон. слово ӕв(ы)д — 'благополучный', 'невредимый'. С палеографической точки зрения в слове все выдержано в норме осетинского письма сиро-несторианского дукта: звук ӕ передан сиро-несторианского хабита буквой 'ajin, поставленной почти вертикально, далее следует сиро-несторианская WAW, передающая совр. осет. в и заключает слово буква daleth, опять сиро-несторианского хабита. Звук ы в слове не выписан и поставлен нами в скобки
Исследуя слова и меты на альчиках, мы пришли к мысли, что ими, вероятно, обозначались различные стороны человеческой личности и жизни. Альчики были игральными костями и когда игроку выпадал альчик с тем или иным начертанным на нем словом, он считал это знамением судьбы.
Если эта точка зрения верна, то вслед за альчиками № 3 с иронским словом иш (= совр. ис) — 'достаток', № 7 с дигорским словом ихъаурӕ — 'доблесть' и № 12 с иронским ӕв(ы)д — 'благополучный1, 'невредимый', остальные сокращенные слова и буквенные меты можно, предположительно, расшифровать так: альчик № 1 ант (= ирон. ӕнт[ыст], диг. ӕнт[ӕст] — 'удача', альчик № 2 нис (= диг. нис[ан]) — 'цель', альчик № 4 ан (— ирон. ӕн[тыст], диг. ӕн[тӕст]) - 'удача', альчик № 6 ин (= ирон. ин[гӕн]) — 'могила', альчик № 8 н(ы\\и)ш (= диг. н(и)с[ан]> ирон. н(ы)-с[ан\} — 'цель', альчик № 10 з (== диг. з[ин], ирон. з [ын\) — 'тягота', альчик № Ц ц (— диг. н[ивӕ], ирон. н[ыв]) —'счастье'.
На семи альчиках две метьг оказались негативйыми: ирон. ин[гӕн] -- 'могила', диг. з[ин], ирон. з[ын] — ‘тягота'. Если меты расшифрованы верно, то в последнем случае нельзя не вспомнить аланскую надпись на амулете IX в. из Донецкой области: ӕйсӕд нӕ зынты (м. б. зинти) — 'да возьмет он наши тяготы!'. Надпись на амулете показывает, что достаточно было написать слово и носить писанку с ним при себе, чтобы тяготы жизни были отвращены. Перед нами магия слова.
Соображения эти возникли в связи с тем, что там же, в Салтове, С. А. Семеновым-Зусером в 1947 г. в катакомбе № 9 с двумя костяками были обнаружены альчики — один с полным словом ирон. аиб (совр. осет. аипп) — 'недостаток', 'порок', просверленный и носившийся как амулет, другой целый с буквенной метой т раскрытой нами как ирон. т[ых] —'сила', 'мощь'.
Интересно, что слово аиб выписано на альчике в форме, отвечающей араб. перс. aτb, а не осетинскому аипп. Вероятно, это слово вошло в осетинский язык салтовских поселенцев сравнительно недавно.
Надпись любопытна с палеографической стороны.
Начинается она с буквы, передающей дифтонг ай в том хабите, в котором эта буква знакома нам в этой форме и звучании в таласской тюркоязычной надписи аланского (ясского) письма XII в. н. э., а заканчивается буквой б того хабита, что засвидетельствована в маяцкой надписи VIII—Хвв. в имени Бан (-Бен) 'Атыф. Высказанное во «Введении» к этой книге соображение о том, что в подонские массы алан вместе с гуннскими ордами могли влиться в каком-то количестве среднеазиатские приаральские ясы, оказывается таким образом палеографически подтвержденным.
С исторической стороны салтовские средневековые осетины представляют значительный интерес. Было бы весьма полезным, если бы ими пристально занллись осетинские этнографы и подтвердили или опровергли наши соображения относительно чтения сокращенных слов и мет на альчиках.
С диалектальной стороны салтовские осетины представляли собой ясский диалект осетинского языка,— смесь дигорского с иронским. Первым памятником, подтверждающим наличие этого диалекта в Северном Причерноморье, является калиновская надпись II в. н. э. из Одесской области.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 5:55 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

«Податная» запись на остраке из Саркела (X в. Подонье)

Острака с процарапанной на ней записью была найдена в Саркеле экспедицией археолога М. И. Артамонова. На остраке сохранилось шесть неполных строк текста, содержащих, по моим подсчетам, 43 письменных знака, включая фрагментарные (см. табл. XVII, рис. 1 и 2)



Археолог М. И. Артамонов, по-видимому, полагал, что запись выполнена славянским кириллическим письмом, иначе как бы он мог утверждать, не называя письма, что, «по палеографическим признакам, надпись эта датируется не позже первой половины XI в.». Той же точки зрения придерживается и другой исследователь — А. М. Щербак, который едва ли независимо от М. И. Артамонова, хотя и несколько позже его, утверждал, что «надпись составлена из букв кириллицы», хотя по-славянски и не читается.
Острака отбита и поистерта, особенно по краям, но благодаря тому, что текст состоит из шести строк и достаточного количества повторяющихся знаков письма, дукт письма записи на остраке определяется совершенно точно: средневековое осетинское письмо (см. палеографическую таблицу XVII).



В записи на остраке, кроме букв сиро-несторианского письма, налицо буквы салтово-маяцкого и древнеосетинского письма арамейского дукта, а также цифры арамейского счета. В орфографическом отношении запись малограмотна, в палеографическом весьма пестра. По палеографическим данным, запись датируется X в. Несмотря на фрагментарность записи, текст хорошо интерпретируется на осетинском языке. С устранением орфографических ошибок и восстановлением в скобках недостающих частей слов, транслитерация и перевод записи на осетинский и русский языки таковы:

1 …qw ša [rdarӕn]
2 10ga (j) lag…
3 …w qan hw[mgӕnӕgӕi]
4 2 ga(j) aš iw [asajrag]
5 16 ga(j) hw ihwa [si]
6 jasa(j) qw j[esun]

1 ...хъ(ӕ)у сӕ[рдарӕн]
2 10 га(й) лӕг...
3 ...у хъан ху[(ы)мгӕнӕгӕй]
4 2 га(й) ас иу [ацайраг]
5 16 га(й) ху хуа[си]
6 йасӕ(й) хъ (ӕ)у(ы) й[есун]

1 ...сельскому пра[вителю]
2 по 10 мужчин...
3 ...(из) ханских пах[арей]
4 по 2 взрослых нев[ольника]
5 по 16 (малых) копен се[на]
6 с ясов нужно по[лучить]

Перед нами, по-видимому, податная запись. В первой строке слева перед словом хъ(ӕ)у — 'селение', которое написано с арамейского дукта буквы gof с несторианским waw и опущенным по арамейской традиции письма гласной а, следовало бы ожидать название селения. Левый край остраки стерт настолько, что на нем не удается обнаружить никаких следов букв. Количество ясских селений вокруг Саркела было немалым и приходится только сожалеть, что мы никогда не узнаем названия селения, правителю коего была адресована запись.
Слово сӕрдар — 'правитель' написано с šin сиро-несторианского хабита. Вертикальное положение этой буквы, по сравнению с несторианской, в средневековом осетинском письме обычно. Осетинское слабое ӕ передано в слове через сиро-несторианское 'alef, а не через 'ajin, как бы ожидалосъ, исходя из норм древнеосетинского письма, которые унаследовались средневековым письмом. В графике записи ӕ и а смешиваются.
В начале второй строки выписано числительное 10. Оно передано по-арамейски — горизонтальной чертой. За числом следует аффикс разделительного числительного га(й). В записи он везде передан без конечного -й. Было ли это явление диалектной чертой местного говора ясского диалекта осетинского языка, на котором сделана запись, или это явление графическое — сказать трудно. Судя по аффиксу отложительного падежа последней строки текста, который выписан также без й, мы имеем, вероятно, дело с диалектной чертой. В разделительном аффиксе — га(й) после салтово-маяцкого хабита «г» написана арамейская heth вм. he, которая matres lectionis в древнеосетинском письме первоначально передавала сильное осетинское а. В аффиксе га(й) замена he на heth дана во всех случаях. Писавший был недостаточно грамотен и в письме смешивал арамейское he с heth.
Для маяцкого «г» в аффиксе — га(й) использован модификат сиро-несторианского h. Отсюда следует, что в ясском г был звуком фрикативным. В связи с этим сравните ниже аффикс га(й) в пятой строке текста записи на остраке. Следующее за разделительным числительным 10 га(й) — 'по десяти', осетинское слово лӕг - 'мужчина' написано через heth -а, а не через 'ajin -ӕ. Перед нами новый случай графического смешения а и ӕ. Если считать слово лӕг кавказским субстратом, то сюда, в Подонье, оно было занесено аланами, пришедшими вместе с хазарами.
Третья строка текста начинается с сиро-несторианского хабита буквы waw. Этот остаток какого-то слова, служившего определением к следующему за ним слову хъан. Возможно, что здесь был тот топоним, который не сохранился в начале задиси и который оканчивался словом [хъӕ]у—'селение'. Слово хъан выписано на остраке с арамейского дукта gof, за которой следует сиро-несторианского хабита 'alef, поставленная в вертикальное положеыие, а за ней сиро-несторианского хабита nun, также в необычном для нее положении (см. палеографическую таблицу XVII). Слово хъан является относительньтм определением к следующему за ним слову, от которого осталось на остраке только две буквы. Первая из них сиро-несторианская he зеркальной обрагценности, поставленная вертикально, а вторая waw -у, той формы, что дважды встретилась в танаисских надписях со словами п(ии)лут, п(ии)лутан — 'жирное пиво'. Букву этого хабита следует отнести к собственно салтово-маяцким (см. палеографическую табл. XVII). Буквы he и waw передают слог ху, являющийся, очевидно, началом слова ху[(ы)мгӕнӕг] -- 'пахарь'. За буквой waw на остраке сохранился след сиро-несторианской mem.
Четвертая строка текста на остраке начинается с арамейского дукта числительного 2, от которого, в арамейском его написании, осталась внизу только часть знаков в виде двух параллельных черточек. Число могло быть большим, т. к. по-арамейски (а вслед за ним и по-осетински) постановкой единиц одна за другой можно было обозначить любое число до девяти включителыю. Будем условно считать, что здесь было число 2. За числовой величиной следует разделительный аффикс га(й) с буквани точно такого же хабита, как во второй строке записи. За разделительным числительным «по 2», с присущими средневековому осетинскому письму графическими особенностями в сиро-несторианском дукте выписано слово аш- совр. осет. ас — 'взрослый', как определение к следующему за ним, как я полагаю, слову, иу[ацайраг] -- 'невольник'. Слово иу\ацайраг\ — 'невольник' написано с определенным дигорского звучания артиклем «и», поставленным не на месте. Он ожидался бы перед словом аш (-ас). Интересно, что это слово написано через зщ. Звук ш в этом, как и в других случаях, характеризует ясскую диалектную норму произношения.
Пятая строка записи на остраке начинается со сложного числительного. Оно выписано по нормам арамейского счета справа налево, хотя самое письмо читается слева направо. Числительное состоит из цифр 10, 5 и 1. От последнего осталась в граффито только малая верхняя часть. Цифра 5 в осетинских надписях встретилась впервые. Сумма цифр 10 + 54-1 составляет число 16. Числительное поставлено в позиции разделительного с аффиксом — га(й) — 'по 16-ти'. Следует отметить, что аффикс га(й), как и в предыдущих двух случаях, выписан без -й и через сиро-несторианскую he, что говорит о фрикативности в нем звука г. Гласная а аффикса га(й), как и в двух предыдущих случаях, передана через heth вм. he matres lectionis. Следующее слово строки — ху 'копна' вьшисано через сиро-несторианскую he и WAW. За этим словом следует в форме дополнения существительное «сено». От слова сохранилась только часть: определенный артикль и, написанный точно так же как в слове иу\ацайраг\ -'невольник' четвертой строки, и три буквы самого слова «сено»: he, waw и heth -а, в сложении дающие слог хуа-. Судя по сохранившейся части слова, оно произносилось по-дигорски хуа [сӕ]. Существующее в науке мнение, что ясский диалект был смешанным ироно-дигорским, получает новое подтверждение.
Последняя, шестая, строка граффито начинается с буквы й древнеосетинского письма в виде прямостоящего штриха, за ней следует сиро-несторианская ‘alef, затем салтово-маяцкая с и далее heth в функции а, той же, что и в разделительном аффиксе -га(й). Эти четыре буквы организуют осетинский этноним йаса(й)-ясӕй в отложительном падеже. Отсутствие конечного й располагает к мысли, что в диалекте записи этот звук в ауслауте, был очень слабым, как бы не произносился и потому исполнителем записи не писался. Две следующих буквы gof арамейского хабита и WAW сиро-несторианского, передают слово хъ(ӕ)у — 'нужно'. Последняя буква граффито — сиро-несторианская jod представляет собой начало несохранившегося на остраке дигорского звучания глагола й[есун] -'получить'.
В целом фраза йаса(й) хъ(ӕ)у й[есун] —имела значение: 'с ясов нужно по[лучить]'. Заключительные строки текста подтверждают, что мой взгляд на граффито как на податную запись, вполне вероятен.
Саркельская запись на остраке является ярким примером того, что представляет собой некодифицированное письмо, письмо «без утроения», каковым было средневековое осетинское.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 6:01 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Фрагмент аланского граффито на обломке амфоры из Херсонеса (VII в. (689—690 гг.) н. э. Крым)

В 1971 г. эпиграфистка Э. И. Соломоник прислала мне прорисовку граффито на обломке амфоры позднего римского времени, найденном в 1970 г. в Херсонесе. Граффито процарапано каким-то острием настолько тонко, что Э. И. Соломоник не удалось сделать с него фотоснимка (см. табл. XII, рис. 1).



Находка случайная. По археологическому материалу участка, где найден обломок, его можно датировать VII в. н. э.
Надпись читается слева направо. Начало отбито, в конце ее стоит число из двух цифр арамейского дукта. То, что это цифры, видно по небольшой горизонтальной линии над знаками. Цифрам предшествует девять букв. От крайней слева, что на изломе, сохранилось две трети. Прорисовка граффито сделана в натуральную величину.
Граффито выполнено аланским (средневековым осетинским} письмом, представлявшим собой, как это теперь известно, смешение букв древнеосетинского (скифо-сарматского) письма арамейского дукта с буквами частично измененного сиро-несторианского письма. Последним средневековые осетины пользовались иногда наряду со своим собственным письмом при форме букв, весьма близкой к несторианскому оригиналу, соблюдая, однако, при этом свое левостороннее направление письма.
Буквами древнеосетинского письма арамейского дукта (включая маяцкий вариант) в граффито являются в счете слева направо 1, 2, 6 и 9, сиро-несторианского дукта оказываются в том же порядке буквы 3, 4, 5, 7 и 8. Отношение букв граффито к их исходной форме можно видеть в приложенной к очерку палеографической таблице XII.



Древнее и средневековое осетинское письмо, употреблявшееся на весьма обширном пространстве, развивалось стихийно. Население было в основном безграмотным. Письмо употреблялось от случая к случаю, оно было бытовым (мы не располагаем ни одной официальной надписью), а потому в нем резко проявляются индивидуальные графические черты исполнителей, пишущих не постоянно, по установившейся привычке, а изредка, по скудной графической памяти.
Мы делаем экскурс в область письма для того, чтобы читатель мог понять, чем объясняются в нашем херсонесском граффито подчас значительные палеографические отклонения от исходного хабита букв. Разрыв во времени и пространстве, при скудной практике пишущих, делали свое дело.
Начнем палеографическую характеристику граффито с букв древнеосетинского хабита. Первая буква слева, от которой осталось целой примерно две трети, представляет собой арамейского дукта т(thaw), хорошо представленную в осетинских надписях — древней на венчике сосуда V в. до н. э. с горы Крестовой в г. Кисловодске и средневековой на янтарной бусине из катакомбного погребения IX—X в. н. э. у Римгоры под Кисловодском.
Несмотря на то, что буква граффито весьма похожа на пятую в строке сиро-несторианского дукта букву х (heth), в ее хабите больше палеографических данных в пользу n (thaw).
Вторая буква слева представляет собой модификат буквы ф(f), засввдетельствованной в ранее опубликованных нами древних и средневековых осетинских и осетинского дукта иноязычных надписях трижды . Она заменила исторически предшествующую ей п(p). Характерно, что буква ф встречена в осетинских надписях Северного Причерноморья и Подонья, т. е. в ареале земель, прилегающих к Крыму.
Шестая буква слева является характерной для осетинского письма, как древнего, так и средневекового. Эта буква, передающая звук и(i}, была создана еще предками осетин — скифо-сарматами и не претерпела изменений на протяжении всего времени существования осетинского письма с VIII в. до н. э. по XIV в. н. э.
Девятая и последняя буква древнеосетинского письма в данном граффито представляет собой знак, передающий осетинский свистяще-шипящий сибилянт (в современной графике с), засвидетельствованный в этом хабите в аланской эпиграфике впервые во второй маяцкой надписи, а вслед за этой во многих других, которые читатель найдет в этой книге.
Осетинские буквы сиро-несторианского дукта в граффито открывает третья буква слева. Она представляет собой поставленную в вертикальное положение, частично модифицированную, чашеобразную букву šin. В граффито эта буква встречается дважды. Второй раз как его седьмая буква. В средневековом осетинском письме буква ш(š) засвидетельствована в аланской надписи IX—XI вв. из-под с. Обильного на р. Куме и в тюркоязычных надписях письма аланского дукта из Саркела и Таласа. Данное граффито собственно аланской речи говорит о том, что в аланском языке Херсонеса звук ш существовал.
Судя по публикациям В. Райта, чашеобразная šin с ножкой и без нее, с прямым основанием чаши, т. е. в обычном традиционном положении, засвидетельствована уже в VII в.
Четвертая буква слева представляет собой повернутую острием вверх и частично влево сиро-несторианскую букву 'ayin, которая в осетинском древнем и средневе-ковом письме передавала ă->ӕ. Случаев употребления буквы 'аут в этой функции в ранее опубликованных нами памятниках осетинского письма более чем достаточно, а хабит ее разнообразен.
Пятая буква представляет собой повернутый влево модификат сиро-несторианской ранней heth. Она передает в графике осетинское щелевое х и в этом хабите в средневековом осетинском пиcьме встретилась впервые.
Последняя буква сиро-несторианского дукта, восьмая буква граффито в виде прямого угла, представляет собой модификат буквы 'alef Длн сиро-несторнанского письма более характерна остроугольная форма этой буквы с коротким основанием (см. палеографическую таблицу).
С разбивкой граффнто на образующие его слово — формы и со вставкой в текст одного отсутствующего гласного, для которого в средневековом осетинском письме не было своего знака, граффито следует читать как: «...т(ы) ф(ы)шӕх иш ас(ы)». За словом ас(ы) стоит двухзначное число.
С устранением из слов текста диалектных черт, посильное объяснение которым дано ниже, и заменой их современными литературными, граффито приобретает следующий вид: «...ты фысӕг ис азы — ...(имя рек?) пишущий есть (или писец есть) лета (года}». Далее стоит число.
И сразу же возникает несколько вопросов: 1. Не означает ли слог «...ты в начале граффито фамильное окончание? 2. Как следует читать число? 3. По какому лето-счислению выписана дата? 4. Чем объясняются фонетические отклонения от современного литературного текста? 5. Почему в граффито слово лета или года стоит не на месте — перед числом, а не после него? На все эти вопросы постараемся дать ответьт.
1. Слог «...ты перед словом ф(ы)шӕх-фысӕг действительно представляет собой остаток фамильного имени исполнителя граффито. В отдаленном прошлом, как и ныне, осетинские фамилии оканчивались этим слогом.
2. Древние и средневековые осетины в графике пользовались арамейской системой счета. Для древнего периода письменности этот факт зафиксирован нами дважды: на горшочке с надписью V—VII вв. до н. э. с поселения близ г. Умани на Украине и на страке Ив. н. э. из древней Тиры.
Для средневекового осетинского письма данный случай является первым. Цифра в виде крюка с длинным стержнем представляет собой незначительный модификат обращенной влево фигуры арамейской тысячи (см. палеографическую таблицу). Следующий за 1000 вертикальный короткий штрих является фигурой для единицы. В целом обе цифры образуют число 1001.
3. Средневековые осетины по вероисповеданию были христианами-несторианцами. В счислении лет они пользовались селевкидской эрой счета. 1001 год селевкидской эры соответствует 690—689 году христианского летосчисления. Таким образом, датировка обломка амфоры с граффито VII в. н. э. совпадает с датой, обозначенной на граффито. Это первая точно датированная аланская надпись. Она со всей определенностью говорит о том, что аланы существовали в Крыму, в Херсонесе уже в VII в. и продолжали там находиться в IX—X вв. и позже.
4. Судя по тому, что в тексте не нашел своего графического выражения гласный ы, язык крымских алан VII в., во всяком случае, язык писавшего граффито, примыкал к иронскому диалекту.
Обращает на себя внимание оглушение согласных в паузе в исходе слова: вм. фысӕг написано ф(ы)шӕх, вм. азы — ас(ы). Кроме этих особенностей, в тексте граффито налицо употребление старого ш на месте с(сш): ф(ы)шӕх вместо фысӕх, иш вместо ис.
Форма ф(ы)шӕх в части конечного согласного говорит о том, что звук г был в речи крымского алана фрикативным, а не смычным, ибо только фрикативный г мог перейти в х. Что касается формы ас(ы) вместо азы, то она свидетельствует об употреблении в языке крымского алана глухого свистяще-шипящего с(сш) вместо его звонкого эквивалента и в том случае, когда за ним следовал гласный.
Явление оглушения согласных в исходе слова, даже когда за этим согласным следует гласный, известны и в современном осетинском языке , где оно продолжает традицию древнего и средневекового языка. Явление отмечено в нескольких очерках этой книги, а также Ю. Неметом в диалекте венгерских ясов (алан).
Нельзя также сказать, что старое ш в словах ф(ы)шӕх и иш граффито на месте нового с(сш) явилось в какой-то мере фактом неожиданным. Звук ш отмечен нами в надписи на пряслице II в. н. э. из Одесской области в собственном имени Шау вместо Сау — «Черный», при наличии в этом же тексте слов со свистяще-шипящим с(сш), но не замечен в четвертой маяцкой надписи в осетинском собственном имени Шауш, которое протранскрибировано как Саус.
Фигуру буквы в начале и в конце этого имени следовало палеографичсски связать с арамейским или ранним квадратного еврейского письма šin, в осетинском письме поставленным в вертикальное положение, как это мы наблюдаем с sin сиро-несторианского письма в нашем граффито.
Трудно было ожидать, что в речи алан Маяцкого городища VIII—X вв. старый звук ш не был еще замещен новым, более поздним свистяще-шипящим с(сш). Херсонесское аланское граффито VII в. подсказало, что это явление было в Подонье, как и в Крыму, живьш, несмотря на то, что крымскую и маяцкую надписи отделяло от аланской II в. н. э. из под Одессы пять-восемь столетий. Здесь, в районе Одессы, в Подонье и в Крыму аланы говорили на одном диалекте.
5. В тексте граффито слово ас(ы) (вм. азы) — 'лёта' (года) стоит не на месте. В современном языке скажут: «(имя рек) фысӕг ис 1001 азы», а не «(имя рек) фысӕг ис азы 1001».
Свет на это необычное явление в граффито проливает исследование, которое провел В. И. Абаев в отношении скифского язьгка .
В скифском обнаружен обширный слой сложных собственных имен, в которых определение стоит не перед определяемым, как это привычно для современного осетинского языка, а после него. Это явление, как оказалось, было свойственно не только скифскому, но также средневековому аланскому языку, а от них осталось как реликт в современном осетинском.
Из исследованных В. И. Абаевым скифских сложных собствснных имен нас особенно интересуют те, в которых опрсделением после определяемого оказывается числительное. Вот они:
1. Saraksasos (Ольвия)-sar-axšaš = ст. ос. сӕрӕхсӕз — ‘шесть голов имеющий', т. е. 'шестиголовый'. Может бытъ, пишет Абаев, имя имело смысл «имеющий шесть детей», ср. осетинское выражение «йӕ сӕр ахсӕз баци — его голова стала шестью» в смысле «его семья достигла шести душ» (302, 355).
2. Mandasos (Танаис) = mandas — ст. ос. *майнӕдӕс – ‘(имеющий силу) десяти мужей', т. е. 'десятимужий' (205, 355).
3. Ardonastos (Танаис) = ardun-ast = ст. ос. ӕрдунаст — 'луков восемь (имеющий)', т. е. 'восьмилучный’ (287, 282, 355).
Среди имен подобного образования для нашего очерка представляет особый интерес средневековое аланское название крымского города Феодосии.
В. И. Абаев пишет: «Первое имя, которое заставило нас задуматься о порядке слов в скифских сложных словах, было аланское название города Феодосии - Ardavda. Анонимный автор Перипла Евксинского Понта, относимого к V веку нашей эры, сообщает: Nūν δε λεγεται η Θεοδοσια τή ‘Aλανιχή’ητοι τή Ταυpιχή διαλεχτω ‘Apδαβδα τωυτεζτιν ‘επταΰεοξ («Ныне же Феодосия на аланском или таврском наречии называется Ардавда, что значит Семибожный»). «Не подлежит сомнению,— продолжает В. И. Абаев,— что ‘Apδαβδα заключает два слова: ard — 'божество' (ос. ard —'клятва') и avd - 'семь' (ос. avd)».
Несколько далее, переводя это название более точно, как 'богосемый' или 'богов-семи (город)', В. И. Абаев дает, с одной стороны, к этому названию современную семантическую типовую параллель, в которой определение предшествует определяемому: Avd-zuar (Авддзуар) — 'семь божеств', как именуется одно из святилищ Осетии в сел. Галиат, а с другой — указывает на археолого-эпиграфическое имя 'Аpτα[pτα] идеально воспроизводящее название Феодосии (с. 355, сноска 2Cool.
Если в V в. н. э., как это следует из Перипла, в Крыму существовало аланское название ‘Apδαβδα — 'Богов семи (город)', в котором определяемое 'богов' предшествовало определению 'семь', представляется, что будет вполне естественным, когда немного позже, в VII в. н. э. там же, в Крыму, в живой аланской речи определяемое окажется употребленным перед определением 1001, как это засвидетельствовано текстом нашего граффито. Словообразовательная структура представляет собой модель с синтаксической структуры. Это две стороны одного и того же речевого процесса.
В. И. Абаев в свое время сетовал на то, что в осетинских текстах ему не попадалось таких случаев, хотя в личной речи он наблюдал их. Нам посчастливилось напасть на такой случай в тексте.
В граффито остается, к сожалению, не зафиксированным один факт: стояло ли определяемое перед числительным 1001 в родительном падеже, поскольку графемы для ы в письме не было. Иначе говоря, остается нерешенным вопрос, нужно ли в граффито восстанавливать окончание падежа — ы в ас(ы)-(азы) или этого делать не нужно? В современном осетинском языке мы знаем и сӕр-низ — 'головная боль' ('головы боль'), где показатель родительного падежа опущен и сӕры-хъуын —'волосы' ('головы волосы'), где он налицо. Очевидно, в граффито это ы восстановить нужно. В его тексте слово ас(-аз) —'год' было самостоятельной синтаксической единицей. Оно не образовывало с числительным 1001 сложного слова. Это все, что можно сказать о тексте аланского граффито VII в. н. э. из Херсонеса.

Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 6:12 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Надпись на баночном сосуде из погребения близ д. Переездной (V в. до н. э. Украина)

По данным ГИМа, сосуд найден археологом В. А. Городцовым в 1903 г. при раскопках кургана № 1, погребение № 2 близ д. Переездной (бывший Бахмутский уезл Екатеринославской губ.). Любопытно, что сам В. А. Городцов при описании «Результатов археологических исследований в Бахмутском у. Екатеринославской губ.» совершенно не упоминает об этой надписи, хотя в приложении к изданию дает хороший снимок сосуда с надписью.
По фотоснимку, сделанному в год публикации Городцова, в надписи насчитывается пять буквенных знаков древнеосетинского письма арамейского дукта (см. табл. VI, рис. 1).



Остальные четыре знака — два по краям надписи и два между ними — представляют собой фигуры геометрического орнамента эпохи бронзы, как правильно отметил археолог А. А. Формозов.
Первый слева буквенный знак надписи, в виде креста с изогнутым горизонтальным штрихом и загнутым вправо вертикальным, представляет, как уже говорилось, букву f, заменившую старую р. Буква эта образована из соединения pe и waw. Ее поздний вариант можно видеть в одной надписи на амфоре III в. н. э. из Танаиса и в настенном граффити Маяцкого городища VIII—IX вв. на Дону. Второй знак, в виде стоячего креста с длинным вертикальным штрихом, знаменует уже знакомую нам из очерка 5 букву taw. Маленький полулежащий крестик представляет третью букву надписи — 'alef того же хабита, что несколько раз засвидетельствовано в очерке 5. Четвертая буква — это he той формы, которая характерна для памятников арамейского письма второй половины I тысячелетия до н. э. Его можно найти и в надписях Асуана. В древнеосетинском письме, как известно, эта буква передавала ā. Последний буквенный знак надписи, в виде горизонтальной слегка вогнутой черточки, представляет уже знакомую нам древнеосетинскую букву, передающую звук ia. В горизонтальной прямолинейной, а не слегка вогнутой форме эта буква известна нам из очерка 1. По данным палеографии, надпись на сосуде из кургана у д. Переездной относится примерно к тому же времени, что и описанная в очерке 5, т. е. едва ли раньше V в. до н. э. (см. табл. V).



Надпись транскрибируется: ftaāia. Она состоит из двух слов и с восстановлением одной опущенной гласной читается по-древнеосетински: f(i)ta āia.
Первое слово надписи, fita, восходит к иранск. pitu -'пища' (см. здесь, очерк 4). В современном осетинском это слово в закомомерной форме диг. фид сохранилось только в значении 'мясо'. В надписи на погребальном сосуде fita имеет старое значение 'пища'. Здесь оно более чем уместно. Эпиграфическое конечное а в слове fita соответствует совр. диг. ӕ в исходе ряда слов. В надписи на месте 'alef ожидалось бы 'ajin, которая в древнеосетинском письме арамейского дукта передавала а. Графическая замена буквой 'alef буквы 'ajin свидетельствует о том, что в древнеосетинском языке того времени количественное различие в гласных было уже утрачено. Что касается пропуска буквы j = i после f, то это скорее всего явление графическое, а не фонетическое, ибо едва ли здесь уже намечалось качественное перерождение i>ӕ, которое в дальнейшем появляется в иронском диалекте и в слабом положении могло редуцироваться.
Второе слово надписи āia представляет собой указательное местоимение а 'этот' в старом родительном падеже.
В целом надпись читается; 'пища этого (его)'.

Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 6:21 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Надпись иа острореберном сосуде с поселения близ д. Мало-Красноярки на протоке Иртыша (VIII в. до н. э. Восточный Казахстан)

Поселение, при раскопках которого был найден сосуд, относится к андроновской культуре. Оно расположено на правом берегу протоки р. Иртыш, в 2,5 км на восток от д. Мало-Красноярки (Восточный Казахстан). Раскопки производились в 1950, 1952, 1953 и 1956гг. экспедицией под руководством С. С. Черникова. Относительно интересующего нас сосуда Черников пишет: «Особенно нужно отметить... сосуд, острореберный, украшенный по ребру четырьмя близко лосаженными продолговатыми вдавлениями, повторяющимися через 8 мм. На шейке сосуда до обжига процарапаны непонятные зигзагообразные знаки, вероятно, смыслового значения. По своей форме он стоит ближе к сосудам срубной культуры и резко отличается от всей осталъной керамики поселения». Размеры сосуда при описании не указаны.

В сноске, при описании сосуда, С. С. Черников указывает, что в андроновской культуре такой сосуд встречен впервые и что знаки на нем сходны с теми, что прочерчены на сосуде срубной культуры с. Горная Пролейка Волгоградской области. Замечание это верно только в своей общей форме, так как ни один буквенный знак надписи на баночном сосуде из погребения Горная Пролейка (см. очерк 2 данной главы и табл. II) ни по форме, ни по значению не совпадает с буквенными знаками сосуда Мало-Красноярки (см. табл. I, рис. 2).
Очерк 1. Надпись иа острореберном сосуде с поселения близ д. Мало-Красноярки на протоке Иртыша (VIII в. до н. э. Восточный Казахстан)
Культура поссления близ Мало-Красноярки, по данным раскопок, [ккшовременна и включает в себл два этапа развития лпдроновской культуры. Самый поздний из них С. С. Черников датирует IX—VIII вв. до н. э.





Надпись читается слева направо. Направление строки подсказывается наклоном и иной обращенностью неко торых букв. Надпись следует непосредственно после четырех овалообразных вдавлений и состоит из четырех знаков,- представляющих шесть букв, ибо последние два знака являются простейшим буквенным соединением, которое нельзя назвать лигатурой (см. табл. I, рис. 2). Все буквы надписи весьма архаичны: они относятся к IX—VIII вв. до н. э. (см. табл. I).



Первая буква надписи — небольшая горизонтальная черточка с наклоном вправо вниз — представляет собой оригинальный знак, выступающий уже в самых ранних памятниках древнеосетинского пйсьма арамейского дукта. Кроме данной, см. этот буквенный знак в надписи на скифской щипастой стреле рубежа VII—VI вв. до н. э. и на сосуде V в. до н. э. из кургана близ д. Переездной на Украине (здесь очерк 6). Эта оригинального хабита буква передавала звук ia. То, что буква прочерчена не в строку, а над lamed, может свидетельствовать о том, что она передавала в надписи определенный артикль дигор. ily) и исчезновение начального f. Весьма интересна и фиксация родительного падежа в форме ia(>i), какой ее предполагал Вс. Ф. Миллер.
В связи с текстом данной надписи обращаем внимание на тот факт, что интересующий нас сосуд с надписью, как указывает археолог С. С. Черников, не типичен для андроновской культуры. По форме горшка (а мы добавим — и по форме письма) сосуд должен быть отнесен к срубной культуре. Следовательно, горшок с интерпретируемой нами надписью, по-видимому, был подарком лица, представлявшего срубную культуру, поселянину или поселянке андроновской культуры, безразлично, монимать ли имя на сосуде как нарицательное или как собственное. Форма принадлежности в надписи выражена по свойствам осетинского языка родительным падежом. Факт контактирования андроновской культуры со срубной в археологической практике общеизвестен. Интересным с лингвистической точки зрения оказывается здесь то, что андроновды были, по-видимому, также носителями иранской речи, иначе трудно представить действенность надписи на подарке. Для осетинского письма арамейского дукта, эта надпись, относимая нами к VIII в. до н. э., является сейчас самым древним из известных нам памятников.

Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 6:28 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Фрагмент надписи на венчике сосуда с горы Крестовой в г. Кисловодске (V в. до н. э. Северный Кавказ)

Черепок сосуда относится к подъемному материалу. Найден в 1961 г. архелогом Э. В. Ртвеладзе на плато горы Крестовой, что находится в центре г. Кисловодска. По инвентарю и характеру погребений в каменных ящиках, вскрытых здесь раскопками С. Н. Замятнина и В. В. Бобина, культура могильника и поселения на горе Крестовой датируется с VII—VI вв. до н. э. Население Крестовой генетически связано с племенами кубанской культуры. Надпись на черепке сосуда, представляющего собой обломок венчика, по-видимому, миски, является документом, долженствующим утвердить языковую принадлежность насельников плато горы Крестовой (и соседней Барановской) конца первой и начала второй половины I тысячелетия до н. э.
Надпись выполнена древнеосетинским письмом арамейского дукта. Обломок содержит семь букв. Фрагмент надписи следует читать, как и другие древнеосетинские надписи арамейского дукта, слева направо, повернув обломок так, как если бы сосуд располагался к читающему своим отверстием (см. табл. VIII, рис. 1 и 2).



Иначе говоря, положение надписи на сосуде здесь такое же, как и на сосудах из Новочеркасского музея с касожскими надписями маяцкого письма.
Первая слева буква фрагмента надписи представляет собой daleth с открытой головкой. Daleth такого хабита в арамейском пнсьме VII—V вв. до н. э. была широко расиространена.
Второй буквой фрагмента надписи является ‘ajin в этой форме характерная, в частности, для граффити на остраках из Элефантнны V в. до н. э. Напомню, что в древнем, а затем и в средневековом осетинском письме буквой 'ajin передавалась первоначально а, а затем ӕ ([i]а слабая).
Третьей буквой фрагмента надписи оказывается знак типа латинского заглавного n, здесь в зеркальной форме. Впервые эта буква встретилась мне в средневековых аланских надписях и была тогда же верно определена со значением t (т). Ныне арамейское ее происхождение оказывается совершенно очевидным.
Четвертой буквой фрагмента надписи является зеркальная 'alef того хабита, который достаточно широко представлен опять-таки на остраках из Элефантины. В древнеосетинских надписях арамейского дукта эта буква имела значение а сильного, заменившего собой ă.
Пятой буквой фрагмента надписи оказалась gimel, обращенная раствором вилки вверх, а не вниз, как это обычно для собственно арамейского письма. Значение буквы в данной надписи — g (г).
Шестой буквой фрагмента надписи является jod в той ее типичной форме вертикального штриха, которая характерна для древнеосетинского письма арамейского дукта. Значение этой буквы в данной надписи — i (и).
Последней, седьмой буквой фрагмента надписи, оказывается qof в форме, типичной более для V в. до н. э. Ср., например, подобного типа qof на остраках из Элефантины.
Далее на обломке могла помещаться еще одна буква, но поверхность его настолько сильно истерта, что следов буквы не осталось.
В целом по палеографическим данным фрагмент над-пиои следует датировать едва ли ранее V в. до н. э. (см. табл. VIII).



Транскрибируя фрагмент надписи буквами латинского алфавита применительно к арамейскому письму, а затем буквами современного осетинского письма, мы получим следующий отрывок текста:
d'atagj q...= дӕтаги къ...
Иранистка и осетиновед 3. Г. Исаева подсказала мне, что на сосуде, по-видимому, была прочерчена осетинская поговорка, которая в современном языке звучит (по-иронски) так: дӕттагы къух исаг у 'дающего рука берущая есть'. Эта поговорка соответствует русскому литературному фразеологическому обороту: 'рука дающего не оскудеет'. В русском содержание фразеологического оборота связано с библейским текстом и, следовательно, здесь не может быть очень древним в осетинском связь с библейским текстом не обязательна. Налицо может быть фольклорная параллель, случайное совпадение одинакового по мысли текста в сходном фразеологическом обороте. Если догадка 3. Г. Исаевой верна, то окажется чрезвычайно интересным тот факт, что в осетинском кавказское субстрактное къух (конечно, диг. къох) 'рука' было своим словом уже по крайней мере в V в. до н. э.
Керамика на плато горы Крестовой, по данным археологии, местная. Следовательно, надпись тоже местного происхождения. Независимо от того, верна или не верна догадка 3. Г. Исаевой, надпись осетинская. Это видно по слову дӕт(т)аги. Население на Крестовом плато говорило на древнем осетинском языке и пользовалось тем же письмом, что и население срубной культуры Нижнего Поволжья и Северного Причерноморья.
Для Северного Кавказа надпись на венчикс сосуда является самым ранним памятником древнеосетинского письма арамейского дукта.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 6:42 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Фрагменты аланских граффити с городища Титчиха (X в. н. э. Среднее Поволжье)

Во время раскопок восточно-славянского городища Титчиха, производившихся археологом А. Н. Москаленко с 1954 по 1962 г., среди лепной керамики были обнаружены фрагменты сосудов салтово-маяцкого типа. Керамика этого типа составляет около 10% всего керамического материала городища. Обломки ее встречены во многих жилищах, хозяйственных ямах и на свободной от построек территории городища. А. Н. Москаленко полагает, что аланское население Титчихи было пришлым и составляло на городище среди славянского (вятичского) населения, незначительный процент. Незначительный процент составляла и оставленная аланами керамика. На основании ряда объективных данных А. Н. Москаленко заключает, что городище Титчиха перестало существовать не ранее конца X в., хотя по некоторым вещам (например, браслету XII—XIII вв. в полуземлянке № 17 (можно полагать, что жизнь здесь) замерла значительно позже.
Последнее предположение находит свое подтверждение отчасти и в одном граффити памятников средневекового аланского (осетинского) письма городища Титчиха, которые интерпретируются нами ниже.
С городища Титчиха в нашем распоряжении имеется три графических объекта:
1. Фрагмент стенки сосуда салтово-маяцкого типа с граффити осетинского средневекового письма сирийско-несторианского дукта (см. табл. XIX, рис. 1).



2. Фрагмент стенки сосуда, также салтово-маяцкого типа, с одним буквенным знаком, сделанным по сырому тесту (см. табл. XIX, рис. 2).



3. Фрагмент камня с частью надписи, выполненной буквами письма маяцкого дукта (см. табл. XIX, рис. 3).



В 1963 г., благодаря любезности А. Н. Москаленко, мы имели возможность лично ознакомиться в г. Воронеже с первым и вторым графическими объектами. С обоих были сделаны эстампажи и прориси, а с объекта № 2 - фотография. В исследовании объекта № 3 мы будем пользоваться только прорисью и фотографией.
1. Осетинское граффити на стенке сосуда процарапано после обжига. Несмотря на то, что на обломке цельных буквенных знаков осталось только три, а остальные в той или иной степени фрагментарны, из сохранившихся и полусохранившихся букв можно заключать, что граффити, за исключением одной буквы, было исполнено в дукте сирийско-несторианского письма (см. рис. 1 и палеографическую табл. XIX).



С восстановлением утраченных частей букв в граффити насчитывается 9 знаков (соответствующих 10-ти буквам). В целом в прориси оно представляется в виде, показанном на рис. 1. Как и все средневековые осетинские надписи, граффити читается слева направо. Первый знак верхней строки граффити изображал, по нашему мнению, букву mim того хабита, в котором она засвидетельствована в осетинской надписи на пряслице с городища Уллу-Дурбала близ Кисловодска (см. здссь глава II, очерк II, табл.ХХП) и в семиреченской сирийско-несторианской надписи под 1574 г. селевкидской эры (1263 г. христ. эры). Второй вилообразный знак граффити представляет собой букву маяцкого письма, употреблявшуюся то в значении ы, то и в зависимости от диалекта и грамотности писца. Эта буква представлена во многих памятниках осетинского письма. Третья и четвертая буквы граффити, от которых остались обращенные вниз острые углы, представляют собой остатки двух одинакового хабита сирийско-несторианских букв he. На второй из них, четвертой букве прориси, видна часть головки буквы, свидетельствующей о том, что обращенность этих букв граффити, или по крайней мере второй из них, была той же, что и обращенность he собственно сирийско-несторианского письма с той только разницей, что они оказались поставленными на острие угла. Какой по форме была буква 'alef (пятая буква граффити в нашем чтении), судить трудно, т. к. от нее на обломке сосуда осталась весьма незначительная часть. В целом верхняя строка граффити последоватсльно представленная буквами мыхха... передавала слово, соответствующее современному осетинскому мыгга(г) -'род’, 'фамилия'.
Конец слова не сохранился. Любопытен тот факт, что в слове мыхха(х) данного граффити осетинское г последовательно передано через he, точно так же, как и в осетинской сирийско-несторианского письма Трусовской надписи 1326 г.
От второй строки граффити сохранилась только одна начальная буква samech. Samech этого хабита широко представлена в семиреченских сирийско-несторианских надписях XIII-—XIV вв. (см. у Этинга аналогичную samech под 1612 г. селевкидской эры (1301 г. христ. эры). Какое слово могла содержать вторая строка граффити, сказать трудно. Если на городище Титчиха аланы группировались в какой-то определенной части территории (А. Н. Москаленко по сосредоточенности керамики отмечает такие группировки), то таким словом могло быть осет. ирон. сых — 'квартал', которое дало сыхаг — 'сосед'.
Третья строка граффити, от которой осталось на поверхности обломка сосуда три знака, воплощающие в себе четыре буквы, содержала, по-видимому, название племени, народа. В нашем чтении граффити оно начиналось буквой 'alef того же хабита, который близок к 'alef херсонесских граффити на донышках сосудов. В третьей строке этих 'alef две. Буквы 8 и 9 сдвоены в один знак и представляют собой соединение двух samech примерно того хабита, что и шестая буква граффити. Четыре буквы третьей строки граффити образуют слово асса... В нем недостает конечного знака. Применительно к современному осетинскому языку оно звучало бы: ассаг. Это слово в свое время было самоназванием южнорусских степных алан. Русские называли их ясами. Итак, граффити на сосуде говорило о том, что он принадлежит «(такому-то из такой-то) фамилии с[оседу] ясу». Помещающийся ниже последней строки граффити знак в виде «лапки водоплавающей птицьг», как характеризует его А. Н. Москаленко, едва ли имел буквенное значение. Вероятно, А. Н. Москаленко права, когда относит его к знакам культового порядка. Может быть, кому-либо из последующих исследователей посчастливится более в разборе этого граффити, но независимо от конкретной интерпретации текста несомненно то, что граффити по языку и письму является осетинским.
Среди фрагментов лепной керамики салтово-маяцкого типа на городище Титчиха встречен обломок горшка (венчик и часть стенки) с прочерченным на нем одним знаком. Знак из трех перекрещивающихся в верхней части линий был прочерчен по сырому тесту (см. табл. XIX, рис. 2). В средневековом осетинском письме этот знак известен из контекста ряда надписей как буква а. Любопытна та последовательность, с какой прочерчивались линии этой буквы: сначала была прочерчена прямая средняя линия, затем левая косая и последней правая косая.
По этой последовательности в изображении линий отдельной буквы письма можно также заключить, что общее направление средневекового осетинского письма было слева направо. Наличие этой буквы в Алекановской (вятичской) славянской надписи докирилловского письма не вызывает удивления. Средневековое алано-ясское письмо Подонья было тесно связано с докирилловским восточно-славянским письмом.
Третий графический объект с городища Титчиха представляет собой кусок плоского камня, извлеченного из кладки печи в полуземлянке № 6. На камне в правой верхней его части видны прочерченные в строку две хорошо знакомые нам буквы письма маяцкого дукта (см. табл. XIX, рис. 3). Этими буквами являются: а того же хабита, что описанная выше, из трех перскрещивающихся линий и r той формы, что налична в маяцкой надписи № I (см. здесь гл. II, очерк 2, табл. XIII, рис. 3). За буквой г достаточно свободного места, но никаких букв незаметно. Повидимому, это конец слова. Буква г данного хабита в осетинском письме весьма древняя. Она налицо, например, в надписи на баночном сосуде из погребения близ с. Рубцы Краснолиманского р-на Донецкой области (см. здесь гл. I, очерк 3, табл. III, рис. 2). То, что камень с надписью был извлечен из кладки печи, т. е. был использован в печи уже вторично, свидетельствует, что аланское (осетинское) население Титчихи, если даже оно было пришлым в эти места, могло существовать здесь ранее славянского (вятичского). От какого осетинского слова остались буквы ...ar на камне из печи, сказать невозможно. Самого камня нам увидеть в 1963 г. не удалось. По форме букв этот фрагмент надписи на камне одновременен маяцким надписям VIII— X вв.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 6:51 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Надпись на пряслице с городища Уллу-Дурбала близ г. Кисловодска (XIII—XIV вв. Северный Кавказ)

По сообщению археолога Э. В. Ртвеладзе, городище Уллу-Дурбала, или, как его иначе называют, Уллу-Дур-бунлу (Большие пещеры), где было найдено пряслице, находится на правом берегу р. Подкумок, в 5 км на западе от селения Терезе. Городище расположено на высоком мысе, с одной стороны омываемом Подкумком, с другой — речкой Уллу-Дурбунлу. На городище фиксируются три параллельных друг другу каменных вала, защищающих его с юга, а также замечено достаточно много разрушенных фундаментов различных строений, одно из которых, вероятно, было церковью. В августе 1963 г. археологом Э. В. Ртвеладзе совместно с археологом А. П. Руничем был обнаружен на городище могильник с разрушенными могильными склепами, которые балкарцы называют кешане. Склепы были ограблены, но по остаткам инвентаря, в частности, по нескольким стеклямным браслетам, а также по форме самих наземных сооружений, могильник датируется X—XII вв. Пряслице с надписью найдено в небольшом шурфе, заложенном Э. В. Ртвеладзе и А. П. Руничем в северной части города Уллу-Дурбала. Вместе с пряслицем найдены невыразительные фрагменты сероглиняной керамики с линейным орнаментом, характерным также для X—XII вв. Таким образом, пряслице с надписью с Уллу-Дурбала, по археологическим данным, датируется в рамках X—XII вв., а может быть, и несколько позднее, поскольку аланское население этих мест было отчасти вытеснено, отчасти ассимилировано пришедшими сюда тюркскими карачаево-балкарскими племенами далеко не сразу.
Пряслице в форме правильного круга выточено из светло-серого песчаника. Размер его в поперечнике 3 см, размер отверстия со стороны надписи 1 см, с противоположной — 0,8 см. Толщина пряслица — 0,9 см. Глубина букв надписи неравномерна (см. табл. XXII, рис. 1).



Дукт письма надписи сирийско-несторианский. Буквенных знаков в надписи 12. Из них сирийско-несторианскими являются 11, а один знак, по-видимому, старый аланский, может быть, салтово-маяцкий. Из сирийско-несторианских букв w, s и повторяются дважды. Противоположная надписи сторона пряслица, по-видимому, также имела какой-то текст, но она настолько истерта, что разобрать какие-либо буквы совершенно невозможно. Сирийско-несторианская буква ‘(‘ajin) в осетинском средневековом письме, как и в древнеосетинском письме арамейского дукта, обозначает осетинское ӕ. Буквой waw одинаково передаются о, у, в. Девятый буквенный знак интерпретируемой надписи мы относим к маяцким. Исходя из текста надписи, он обозначает е. Располагая буквы надписи в строку, мы получаем ее текст в таком виде (см. табл. XXII, рис. 2).



Ближайшим образом буквы уллу-дурбалайской надписи солоставимы с сирийско-несторианскими буквами уже известных нам семиреченских надписей XIII—XIV вв.
Первая буква данной надписи mim сопоставима с mim семиреченских надписей под 1566, 1583, 1584 гг. селевкидской эры (1255, 1282, 1283 гг. христианской эры).
Вторая буква надписи, 'ajin, издавна используемая в осетинском письме для обозначения ӕ<ǎ, в нашей надписи несколько растянута и образует угол, верхняя линия которого закруглена. Буква весьма близка в своем хабите к 'ajin семиреченских надписей под 1574 и 1611 гг. селевкидской эры (1263, 1300 гг. христианской эры). Другая, одиннадцатая, 'ajin нашей надписи, с учетом ее несколько необычного положения, также типична для семиреченских и сопоставима с 'ajin 1575 г. селевкидской эры (1264 г. христианской эры).
Третья и восьмая буквы надписи, waw, однотипны и в этой форме сопоставимы с семиреченскими под 1566, 1569, 1583 гг. селевкидской эры (1255, 1258, 1272 гг. христианской эры).
Весьма интересны по своему хабиту samech нашей надписи. Обычно эта буква в сирийско-несторианском письме состоит из двух элементов в виде либо вплотную прилегающих друг к другу полукругов, либо трех- или четырехугольников с одной общей линией основания. В буквах нашей надписи два элемента буквы samech только намечены и линии их соединения не доведены до основания.
Четвертая по счету samech нашей надписи, вычерченная наподобие формы «сердечка», находит себе близкую параллель в одной надписи из Одессы 350—400 г. н. э., исполненной письмом эстрангело.
Что же касается десятой samech нашей надписи, то в этой оригинальной форме она не встречалась нам в памятниках сирийской письменности.
Пятая буква надписи, jod, в этой ее форме весьма типична для сирийско-несторианского письма вообще. Из семиреченских надписей можно указать к ней параллели под 1560, 1581, 1609 гг. селевкидской эры (1249, 1270, 1298 гг. христианской эры).
Шестая буква надписи, 'alef, в данной форме находит себе ближайшую параллель в семиреченской надписи под 1560 г. селевкидской эры (1249 г. христианской эры).
Седьмая буква надписи, lamad, по сравнению с типическим lamad сирийско-несторианского письма представлена здесь зеркально. Поставленная в обычное положение, она находит себе ближайшую параллель в семиреченских надписях под 1561, 1566, 1569 гг. селевкидской эры (1250, 1255, 1281 гг. христианской эры).
Из остающихся букв надписи, ранее не рассмотренных, остается подвергнуть палеографическому анализу две; девятую, интерпретируемую нами как е, и послед-нюю, двенадцатую, -nun.
Девятая буква надписи по своему хабиту не принадлежит к буквам сирийско-несторианского и вообще сирийского письма, относится, очевидно, к маяцким. Небольшие шипы с двух противоположных сторон в верхней и нижней частях вертикалыюго штриха буквы отличают ее от маяцкого и в виде вертикальной черты. Поскольку повторных параллелей этой буквы мы пока не имеем, предположение, что девятая буква е, а не и следует рассматривать только как догадку. По району находки надпись можно считать дигорской, а не иронской. Если бы она была иронской, то у пишущего была бы полная возможность использовать в данном случае для целей передачи диалектных особенностей сирийско-несторианскую букву jod- и, как он это сделал при обозначении родительного падежа (см. пятую букву надписи).
Двенадцатая буква надписи, nun, в форме крестообразного штриха, для сирийско-несторианских надписей типична. Нетипичным является только положение буквы в нашей надписи. Крестообразные nun семиреченских надписей располагаются вертикально крестом вниз, реже вверх, nun же нашей надписи расположена горизонтально. Ср. из семиреченских — надписи под 1575, 1642, 1650 гг. селевкидской эры (1264, 1331 и 1345 гг. христианской эры). Обобщая палеографические наблюдения в таблице, мы получаем следующую картину (см. табл. XXII).



По палеографическим данным, уллу-дурбалайская надпись может быть отнесена к XIII—XIV вв. н. э. Наличие в ней особого маяцкого знака для передачи звука е еще раз говорит за то, что аланское средневековое письмо на сирийско-несторианской графической основе было для осетин явлением вторичного порядка, постепенно оттеснившим более старое письмо арамейского дукта.
Транскрибируя надпись в современном осетинском письме с соответственными словоразделами, читаем ее так:
Мӕ оси алвесӕн — 'Моей жены прялка (прясло)'.
То, что в надписи нет имени собственного жены - владелицы пряслица, — в порядке вещей. Произносить и тем более писать имя жены по обычаю осетин считалось непозволительным.
Надпись выдержана в фонетических, грамматических и лексических нормах дигорского диалекта. Наличие здесь этого диалекта более чем к месту, поскольку дигорским по эпиграфическим данным оказывается на близлежащей территории такой памятник, как надпись на бусине с городища при Рим-горе под Кисловодском (см. гл. II, очерк 9).


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 7:00 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Надпись на баночном сосуде из срубного погребения близ с. Горная Пролейка (вторая половина VI в. до н. э. Нижнее Поволжье)

В 1949 г. экспедиция под руководством археолога И, В. Синицына (Саратов), обследуя курганную группу в 7 км к северо-востоку от с. Горная Пролейка в местности, называемой «Красные камни», повела раскопки кургана. «В кургане, — пишет И. В. Синицын, — обнаружено пять погребений. Грунтовые могилы прямоугольной формы, сверху накрытые бревнами. Во всех могилах отмечен один и тот же способ захоронения; покойники положены скорченно, на левом боку, ориентированы го-ловой на север (лицом на восток.— Г. Т.), руки согнуты в локтях так, что кисти расположены перед лицом. Во всех могилах одиночные захоронения. Только в одной могиле (№5) два скелета — подростка 10—12 лет и ребенка 4—5 лет. Погребальный инвентарь оказался бедным: при каждом погребении находился лишь глиняный горшок. Все горшки баночной формы и имеют прямые или слегка выпуклые стенки».
«Особого внимания заслуживает, — продолжает И. В. Синицын, — горшок из могилы № 5 детского погребения. Он имеет обычную баночную форму, слегка выпуклые стенки, высота его 11 см, диаметр горла 11 см, дна — 8 см. По краю обреза венчика идет ряд.глубоких вдавлений, нанесенных путем защипа пальцами. При отсутствии другого орнамента на одной стороне у верхнего края нанесены своеобразно пересекающиеся линии, представляющие ряд отдельных знаков. Несомненно, эти знаки имели не декоративное, а смысловое значение. Подобные знаки известны на сосудах из погребений эпохи поздней бронзы степей юго-востока».
Надпись, как и все другие на сосудах, читается слева направо. Текст выполнен полукурсивом. Словораздел отмечен только в одном случае — точкой между двумя буквами (см. табл. II, рис. 1 и 2).


Буквы надписи занимают в строке не всегда обычное положение. Форма букв надписи, их положение и значение в сравнении с арамейскими видны из сопоставительной палеографической таблицы (см. табл II).



Сопоставление букв древнеосетинского письма данной надписи с арамейскими говорит за то, что иадпись в палеографическом отношении не моложе V в. до н. э., а скорее — несколько старше его. По-видимому, она относится ко второй половине VI в. до н. э. Надпись с расчленением вязи содержит 13 буквенных знаков, образующих четыре слова (см. табл. II, рис. 2),



укладывающиеся в исторические и диалектные нормы осетинского языка. С переводом данной надписи в шюскость современной осетинской речи она будет отвечать нормам дигорского диалекта. В полном соответствии с этими нормами надпись будет звучать так: е ӕй боц ӕдзард или: е ӕй боз ӕдзард 'он есть дорогой безвременно почивший', 'он есть благодарный безвремеыно почивший'. О возможности читать эпигр. bwjz как bwjc (bwjs) см. ниже.
Приступим, однако, к интерпретации отдельных образующих надпись слов и их форм, а затем и надписи в целом.
1) ē — указательное местоимение 3-го л. ед. ч. 'он', 'тот', 'этот'. Ср. совр. диг. е 'он', 'тот'. В надписи передано через jod принципом matres lectionis. В виде ē налично в перс., пехл., белудж. Возводится к указательному местоимению ay (*ai) 'этот', 'тот', 'он'. Ср. авест. ay-am; др.-инд. ay-at- 'этот'.
2) άΰί — 3-е л. ед. ч. настоящего времени глагола 'быть'. Совр. диг. ӕй ' (он) есть'. На возможность совр. диг. ӕй возводить к asti указал Э. Бенвенист. Он пишет: «диг. ӕй независимо от asti: оно допускает восстановление на материале фонетики самого дигорского диалекта. Мы знаем, что дигорское окончание -и — дифтонгический элемент, предполагает *ti, которому предшествует слогообразующий гласный: диг. куй 'собака' (ирон. куыдз) из *kuti, согд. *kwty; диг. инсӕй 'двадцать' (ирон. ссӕдз) из *vinsati, санскр. vimsati; диг. афӕй 'год', (ирон афӕдз) из *afati, ср. афон 'время'. Кажется теперь вероятным, что диг. ӕй '(он) есть' предполагает *hati и соответствует, как форма 3-го л. ед. ч., форме 3-го л. мн. ч. диг анцӕ (древнему *hanti). С Бенвенистом соглашается В. И.Абаев. Текст нашей надписи подтвсрждает справедливость бенвенистовой реконструкции исходной формы для диг ӕй 'есть'. Одновременно, не делая пока никаких выводов из нашего наблюдения, мы хотим обратить внимание на то, что эпиграфическая форма фиксирует ΰi, а не ti. В публикуемых нами древнеосетинских надписях сочетание ti, переходящее в с(ц) и j(й), везде пишется как ΰi.
3) bwjz соответствует совр. диг. боз 'благодарный' или боц 'дорогой', 'лелеемый', 'нежный'. Трудно решить, какое из этих двух слов использовано в надписи. Поскольку в языке надписей широко представлено то явление, которое называют интерсонорным озвончением согласных, за словом bwjz можно видеть и bwjc(bwjs).
В конечном счете это не так уж важно, потому что оба слова налицо в осетинском и оба принадлежат к иранскому слою речи. Если горшок предназначается покойному подростку, то кажется более уместным значение 'благодарный', (боз) или 'дорогой’ (боц), если ребенку, то, пожалуй, 'лелеемый’, 'нежный' (боц). Наличие j перед конечным согласным корня — черта даалектальная. Это явление мы встретим и в других надписях, притом во всех случаях, даже поздних, средневековых, оно будет характеризовать дигорскуго речь. В определенной позиции, а именно «перед конечным согласным или полугласным корня в производных словах» (типа гайуат – гайууат) оно отмечено в стур-дигорском говоре Ирафского района Северо-Осетинской АССР А. Дз. Цагаевой. Вероятно, в прошлом такая йотация была налицо не только в словах производных, но и в корневых, независимо от суффикса.
4) ăzard — причастие прошедшего времени, соответствующее совр. ӕдзард, употребляемому в двух значениях: 1) 'мертвый', 'неживой'; 2) 'безвременно скончавшийся', 'умерший в молодости', Второе значение как нельзя лучше отвечает содержанию надписи, ибо в по-гребении, как мы уже знаем, оказались костяки подростка 10—12 лет и ребенка 4—5 лет. Причастие образовано от глагола диг. цӕрун 'жить' (основа прош. вр. цард). Эпиграфическое начальное ă- (совр. ӕ) — негативная частица со значением 'без'. В надписи должно разуметь ӕцард 'неживой', 'безжизненный', с озвончением ц в дз в интерсонорном положении. Причастие вместе с эпигр. ăΰi (совр. ӕй) образует именное сказуемое: 'есть безжизненный', resp 'есть безвременно умерший'. В целом текст надписи применительно к современному его пониманию гласит: 'Он есть благодарный (или: дорогой, лелеемый), безвременно умерший'.
Синтаксическая конструкция, предложенная с именным сказуемым: «настоящее время вспомогательного глагола быть+причастие прошедшего времени» в осетинском языке не представляет явления исключительного. Впервые она отмечена А. Шёгреном.
То, что в этой маленькой эпитафии-сожалении не обозначено имя собственное покойного, отвечает похоронным обычаям осетин. Н. Я. Габараев пишет: «...об умершем старались упоминать как можно реже. Особенно строго избегали произносить его имя».
Наличие в погребении одного, а не двух сосудов не вызывает удивления. Погребение бедное, а в таких погребениях, как показывает практика раскопок, часто обходились даже без сосудов и вообще без каких-либо вещей. Вероятно, дети были скошены какой-то болезнью один за другим. Второй умер, когда для первого был уже заготовлен сосуд и все необходимое для хист'а (поминок). Новая могила, новые затраты на погребение были не под силу и экономически, и по времени.

Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 7:14 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Надпись на баночном сосуде из погребения близ с. Рубцы (V — начале IV в. до н. э. Северное Причерноморье)

Летом 1937 г. украинский археолог Н. В. Сибилев (М. В. Сiбiльов) при раскопке кургана близ с. Рубцы Краснолиманского района Донецкой обл. обнаружил впускное погребение со скорченным положением костяка. При погребенном оказался баночной формы сосуд высотой 17 см с диаметром горла 18 см. На сосуде, богато орнаментированном разнохарактерными значками в виде вертикальных и горизонтальных штрихов и точек, оказалась надпись (см. табл. III. рис. 1),



о чем Н. В. Сибилев и сообщил в своей публикации.
Надпись, по нашему расчету, содержит 10 букв (см. табл. III, рис. 2).



Читается, как и все другие, слева направо. Некоторые буквы надписи занимают непривычное положение. Первая буква слева представляет зеркальное šin того хабита, который характерен для нее, начиная с V в. до н. э. Если поставить букву в обычное для нее положение, то она в своей форме легко распознается. Вторая буква должна быть признана за 'alef, использу-еную в древнеосетинском писъме для передачи утратив-ших количество гласных ā и ă. Для 'alef здесь непривычно то, что горизонталъный штрих не пересекает вертикальный, а сходится с ним, в то время как в типичной 'alef штрихи пересекаются. Третья буква надписи — вне сомнения reš, не только зеркальная, но и поставленная «на голову». Такого типа reš мы встретим в дальнейшем в одной средневековой осетинской салтово-маяцкой надписи. Reš с закрытой «головкой» в палеографическом отнощении весьма архаична, и в общем «ансамбле» букв данной надписн она выглядит как анахронизм. Датировка надписи от ее присутствия не меняется. Четвертая буква надписи, типичная для древнеосетинского письма jod, здесь в значении i.
Первые четыре буквы надписи образуют графему šari, представляющую самостоятельное слово. Дальнейшая интерпретация надписи показывает, что пятая буква надписи — не что иное как sade. По форме она ближе всего стоит к sade Ассуанского папируса, датируемого V в. до н. э. Ее незначительные отличия можно хорошо видеть из сопоставительной палеографической таблицы (см. табл. III),



где шестая буква надписи — lamed. Положение ее обычное. Раствор несколько широк, чем она, пожалуй, и отличается от такой же lamed надписи Тейма, датируемой V в. до н. э. Седьмой буквой является teth. Форма ее довольно необычна. В нижней части она угловата, левый вертикальный штрих почти вдвое выше правого, причем последний не закрывает устья буквы, как это привычно для teth в подавляющем большинстве случаев. Близкая к данному хабиту, но с одинаковыми по величине вертикальными штрихами буква tetg отмечена в таблице М. Лидзбарским. Восьмой буквой надписи, почти слитой с tetg является jod в форме типичного для древнеосетинского письма вертикального штриха. Пятая — восьмая буквы надписи образуют графему slΰi. Slΰi, как и šari — самостоятельное слово надписи.
В надписи остаются два буквенных знака. Девятая буква надписи, вправо от teth, — опять типическая для древнеосетинского письма jod в виде вертикального короткого штриха. Десятая и последняя буквы надписи весьма оригинальны. Если не обратить внимания на маленький горизонтальный штрих, пересекающий крайний справа вертикальный штрих, то это зеркальная šin, в которой все три штриха выходят из одного основания. В палеографии такая šin хорошо известна для V— начала IV в. до н. э. Однако наличие небольшого горизонтального штриха, пересекающего крайний, вертикальный, наводит иа мысль, что писавший колебался, написать ли ему šin или samech. Это, по нашему мнению, может говорить о том, что в осетинском языке времени надписи, т. е. в V в. до н. э., уже имел место нроцесс образования на месте š звука среднего между š и s, каким сейчас характеризуется этот консонант.
Оставшиеся девятая и десятая буквы надписи образуют графему jš, вероятно, jsш. Это также самостоятельное слово надписи. Надпись состоит из трех слов: Šari šlΰi jsш.
1) Šari — родительный падеж ед. ч. имени собственного от нарицательного šar 'голова' (др. иран. sarah). В надписи ожидалось бы šări с ă, для которой в древнеосетинском письме использовалась 'ajin. Замена ее буквой 'alef свидетельствует о том, что в V в. до н. э., к которому должна быть по палеографическим данным отнесена надпись, ă уже потеряла или теряла свое количество.
При недостаточно грамотном и не обладающем хорошим слухом писце ă могла выражаться через букву 'alef. Имя собственное šar (сӕр) 'голова' входило в состав многих
скифских имен собственных.
2) slΰi соответствует совр. осет. диг. цӕлӕ 'кушанье', 'угощение’ с суффиксом ц того же происхождения, что и в слове диг. хуӕлц, ирон. хӕлц 'пропитание' (<- xvarΰi при xvar-un//xvar-yn 'есть', 'кушать'). Слова *цӕлӕц (— s(ă)l(ă)ΰi) в современном осетинском языке нет. Есть только цӕлӕ//цӕл, В отношении ц из ΰi, а не ti, см. лингвистический комментарий в очерке 2 к слову ăΰi. О вероятном происхождении совр. диг. цӕлӕ, ирон. цӕл см. у В. И. Абаева.
3) jsш - эту форму следует транскрибировать как ēsшjsш , поскольку здесь для передачи ē через j употреблен matres lectionis. Судя по долготе ē, Вс. Ф. Миллер, вероятно, был прав, когда связывал указательное местоимение 3-го л. ед. ч. е с корневой основой глагола 'быть' в 3-м л. настоящего времени е-с ('он есть').
В целом эпиграфическая фраза Šari s(ă)l(ă)ΰi ēsш отвечает совр. осет. диг.: Сари *цӕлӕц ес — 'Сара угощение есть'. Нельзя не обратить внимание на тот факт, что в известных нам надписях это уже третий случай, когда на сосуде обозначается хранимая в нем еда (см. ТППЯ, очерки 4 и 5). Становится совершенно очевидным, что во всех среднего размера баночных и острореберных сосудах при погребениях срубной культуры хранилась пища, предназначенная для покойных в их загробном существовании. Для истории осетннской этнографии этот факт является чрезвычайно важным и интересным.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 7:22 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Надпись на горшочке с поселения эпохи поздней бронзы близ г. Умани (V в. до н. э. Украина)

В 1949 г. археолог А. И. Тереножкин (Киев) произвел разведывательные раскопки в Синицком лесу, что расположен в 7 км к западу от г. Умань. Археолог сообщает; «В Синицком лесу частично был раскопан один бугор, состоявший в основе из культурных остатков, а в центре открыты три очага. Никаких признаков погребений на бугре не было обнаружено. Характер находок указывает, что бугры белогрудовского типа не погребальные курганы, а остатки жилых построек.
Материальная культура этих памятников имеет характерные черты конца эпохи бронзы и начала железного века: горшки с гладким валиком на плечике, лощеная керамика, каменные сверленые топоры, кремневые орудия — вкладыши для серпов. Но вместе с тем имеются уже признаки местной обработки железа (шлаки). Экономической основой обпдества этого времени являлось, по-видимому, земледелие; скотоводство играло второстепенную роль. Анализ материалов позволяет думать, что носители белогрудовской культуры могли составлять основное ядро в образовании скифо-пахарей, племена которых населяли, согласно сведениям Геродота, лесостепь между Днепром и Днестром».
Среди многочисленных фрагментарных сосудов поселения А. И. Тереножкин обращает особое внимание на целый маленький горшочек со знаками. «Перед нами какая-то пиктограмма, указывзюшая на культовое значение этой посуды», — пишет он. Эта догадка археолога, как мы увидим ниже, оказывается верной. Знаки сделаны по сырому тесту. Обмера посуды при ее описании не дается. А. А. Формозов сробщает, что высота горшочка со ставляет всего 4 см.
При ближайшем рассмотрении знаков на горшочке с поселения близ г. Умани в них можно видеть 4 буквы уже известного нам древнеосетинского письма арамейского дукта и цифры арамейского счета, выражающие числа 2, 3, 4 и 1 (см. табл. IV, рис. 1).



Первая буква надписи представляет собой ту специфическую фигуру, которая передает осет. о (resp. дифтонг уӕ). Она, как мы уже однажды говорили, образовалась из соединения двух встречных WAW, что особенно хорошо видно на надписи из Горной Пролейки Волгоградской обл.
Вторая буква представляет арамейскую heth того хабита, в котором она засвидетельствована весьма рано и знакома, например, по арамейской надписи из Нераба близ Алеппо (VII в. до н. э.).
Третья буква, соединенная в верхней части со второй длинной горизонтальной чертой, представляет reš той формы, которая появляется примерно в V в. до н. э. (ср. близкую к ней r в надписи Saqqărah, датируемой 482 г. до н. э.).
Последняя, четвертая буква надписи samech помещена между h и r и соединена с h тонкой линией. Samech этого хабита также не встречается раньше V в. до н. э.
Исходя из хабита букв r и s как более поздних, надпись на горшочке датируется нами V в. до н. э. (см. табл. IV).



Цифры арамейского счета, поскольку они отличаются большой стабильностью, ничего нового в датировку не вносят. После надписи, которая состоит из букв ohrs, сразу же помещена цифра 2, затем, через небольшое расстояние,— 3, за ней 4 и, наконец, 1. Цифра 4, в которой крайняя справа вертикальная черточка имеет небольшой наклон, подтверждает еще раз направление древнеосетинского письма — слева направо. Обычно в арамейском счете в цифре 4 наклонная линия помещается слева (см. табл. IV).
Надпись на горшочке, переданная в транскрипции буквамн ohrs, воспринимается нами в следующем осетинском ее чтении: о, хрс! (Через о(-уӕ) передано осетинское междометие восклицания, обращения. Слово хрс в нашей интерпретации соответствует названию древнего осетинского (скифского) божества х(уӕ)рс, сохранившегося в пантеоне языческих богов восточных славян под именем Хорсъ. Выясняя лингвистическую историю этого имени, В. И. Абаев пришел к выводу, что имя Хорсъ происходит от осет. хуарз//хорз 'добрый' ,'хороший'. Наша надпись не только подтверждает древнерусскую форму имени Хорсъ, но определяет и исходную осетинскую. Конечный глухой с вместо осетинского звонкого з в восточнославянском (древнерусском) оказывается наследием осетинского языка. В восточнославянском глухой с вместо звонкого з в конце слова мог появиться только после отпадения глухого гласного и не раньше XI в. н. э. В осетинском же языке это явление собственно диалектное, до сих пор известное. Насколько рано оно появляется, можно видеть по опубликованным нами памятникам древнеосетинского языка, где оно встречается в ряде надписей (см. ТППЯ, очерк 5, 10). Продолжается оно и в средние века как одна из диалектных особенностей асской(ясской) речи. Для XV в. это явление отмечено Неметом, для XIII—XIV вв. — иами в средневековых осетинскнх надписях. В лингвистической истории имени Хорсъ не оправдалось тодько одно предположение В. И. Абаева. Он думал, что в скифской (resp. аланской) среде слово, давшее имя Хорсъ, первоначально (в значении 'добрый') было эпитетом какого-то бога. А оказьшается уже в V в. до н. э. это имя существовало как самостоятельное название божества. Кстати, в скифской среде оно не могло звучать как хорс, так как эта норма позднего — иронского диалекта. Здесь оно произносилось хуӕрс. А вот в древнерусскую языковую среду оно могло попасть уже в иронской форме — хорс. Первый ярко выраженный памятник иронского диалекта датируется IV в. н. э.
Итак, на горшочке из поселения близ г. Умани начертано имя скифского божества: Х(уа)рс — Хорс. Надпись целиком подтверждает догадку археолога А. И. Тереножкина о культовом, ритуальном назначении горшочка, не говоря уже о том, что поселение действительно оказывается скифским.
Значение цифровы.х величин, следующих после имени божества — неясно. Цифры прочерчены, как и надпись, по сырому тесту до обжига и, может быть, имели магическое значение.

Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 7:30 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Фрагмент надписи на баночном сосуде из погребения у с. Константиновка Запорожской обл. (V в. до н. э. Северное Причерноморье)

В 1949 г. экспедиция под руководством проф. Б. Н. Гракова провела раскопки курганов у с. Константиновки Мелитопольского района Запорожской обл. Из очень краткого описания раскопок, которое дает археолог П. Д, Либеров, мы узнаем, что в пойме р. Молочной, в кургане № 1 группы II, в погребении срубной культуры, был обнаружен баночного типа сосуд, на котором оказалась круговая надпись, сделанная по венчику сосуда. Археолог П. Д. Либеров в очерке об этой надписи не сказал ни слова. Возможно, что он принял надпись за орнаментику, но и об этом ничего не сказано. Погребение скорченное, скелет лежал на левом боку, головой на север, лицом на восток. Сосуд стоял перед лицом погребенного. П. Д. Либеров не дает обмера сосуда, не приводит надписи в целом. Мы видим на рисунке сосуда только часть ее, для эпиграфиста легко читаемую (см. табл. VII, рис. 1 и 2).





Надпись, как и все другие, читается слева направо. Она выполнена арамейским письмом того дукта и направления, который мы назвали древнеосетинским письмом. Об этом дукте данной надписи убедительно говорит буква о (= гласному о и дифтонгу wa). Во фрагменте надписи она представлена первой буквой слева. Эта буква древнеосетинского письма впервые встретилась в надписи на баночном сосуде из срубного погребения близ с. Горная Пролейка Волгоградской обл., датируемой, по палеографическим данным, второй половиной VI в. до н. э. Даже беглого взгляда эпиграфисту достаточно для того, чтобы видеть при сравнении хабита букв надписи из Горной Пролейки и надписи из погребения у с. Константиновки, насколько они схожи. Это надписи одного и того же извода арамейского письма. По хабиту букв константиновскую надпись можно с уверенностью отнести к V в. до н. э. (см. палеографическую табл. VII).



Судя по фрагменту надписи, она была выдержана в консонантной форме. Вероятно, кроме буквы о (= гласному о и дифтонгу wa) гласные в ней не были обозначены. В латинице фрагмент константиновской надписи уверенно транскрибируется так: ...od-mmdson... Точка после d перед m означает словораздел и в моем понимании надписи знаменует одновременно ее начало и конец. Такая же точка — словораздел инеется и в надписи из погребения близ с. Горная Пролейка.
С подстановкой не выписанных в надписи гласных и предположительным восстановлением отсутствующего текста (он дан в квадратных скобках), константиновская надпись в моей интерпретации транскрибируется так: •m(ă) m(a)d(ă) so(j)n(ă) [dăon ăhsăon pă] od. Она соответствует современной дигорской осетинской: м(ӕ) м(а)д(ӕ) со(й)н(ӕ) [дӕуӕн ӕхцӕуӕн фӕ] ууӕд — 'мой материнский сой [тебе приятен да] будет!'
На дигорский диалект фразы указывает слово сойнӕ (в иронском сой) — 'жир', 'сало', (топленое). С. ниже п. 3.
В сохранившейся части надписи представлены следующие лексико-грамматические формы:
1) m(ă) — энклитическая форма притяжательного местоимения 1-го л. ед. ч.— 'мой'. Совр. диг, ирон. мӕ местоимение согласовано со словом so(j)n(ă). Написано по нормам консонантного арамейского письма без гласной, традиции которого частично сохранились в древнем осетинском письме. С гласной ă в этой форме и значении местоимение встречается в калиновской надписи II в. надписи II в. н. э. в Одесской обл. (см. здесь, глава 1, очерк 10).
2) m(a)d(ă) —'мать'. В тексте 'материнский'. В соответствии со словом so(j)n(ă), к которому это имя является определением, мною в надписи принята дигорская форма имени 'мать' — мадӕ (ирон. мад). Как и предыдущее слово, m(a)d(ă) написано по нормам консонантного письма без гласных.
3) so(j)n(ă) — 'жир', 'сало' (топленое). В надписи дигорская форма слова с характерным для этого диалекта аффиксом -nă. Совр. диг. сойнӕ, ирон. сой. Относительно роли соя в жизни осетин В. И. Абаев пишет: «Для скотоводов-горцев жир был и символом сытости, обилия и достатка. Поэтому слово soj слышится во многих обрядовых и бытовых песнях, а так же в пословицах и поговорках». Наша надпись показывает, насколько старо это слово. Оно и тогда являлось символом сытости, обилия и достатка для скотоводов, далеких предков осетин, живших в пойме реки Молочная в Северном Причерноморье. В баночном сосуде, стоявшем в могиле перед лицом погребенного, вероятно, был сой, дар его матери. В загробной жизни покойника он должен был стать также символом его сытости и достатка. Слово написано, как и два предыдущих, по нормам консонантного письма без гласных, за исключением снецифического древнеосетинского о. Был ли выписан j, неизвестно, на этом месте часть стенки сосуда отсутствует.
4) [pă]od . Форма слова восстанавливается по смыслу фразы. Соответствует современному диг. фӕууӕд — 'да будет!’ Повелительная форма 3-го л. ед. ч. от существительного глагола фӕуун — 'быть', 'стать'. Преверб в тексте надписи восстановлен нами в форме pă, а не fă, т.к. спирантизация взрывного p>f была в V в. до н. э. еще явлением нераспространенным. Мы знаем по нашим памятникам только один случай употребления f вместо p — это в надписи на баночном сосуде из курганного погребения V в. до н. э. у д. Переездной Днепропетровской обл. в слове f(i)ta — 'пища'.
При восстановлении отсутствующей части текста надписи на константиновском сосуде мы ориентировочно взяли за основу ритуальный дигорский текст: нӕ кувд дӕуӕн ӕхцӕуӕн фӕууӕд — 'наш кувд тебе приятен да будет'.
Такова наша интерпретация текста на константиновском баночном сосуде из срубного погребения V в. до н. э.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 7:37 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Хозяйственная запись на остраке из древней Тиры (II в. н. э. Северо-Западное Причерноморье)

Античный город Тира, где найдена острака, возник, как полагают, в VI в. до н. э. Расположен он был на западном берегу Днестровского лимана, возле нынешнего Белгорода-Днестровского (Аккермана). Город существовал и в позднее античное время. Интересующий нас объект относится к раскопкам археолога Л. Дмитрова (Институт археологии Украинской ССР), произведенным в 1946 г. Раскопки велись в юго-западной части гласиса против современного порта. В результате их установлено, что гласис образовался от выкида земли при постройке крепости. Он перекрывает собой древний город, поэтому культурные остатки залегают совершенно бессистемно). Интересующая нас острака с надписью представляет собой фрагмент стенки амфоры светло-песочного цвета. Она найдена в глассисе, и, следовательно, датировать ее можно лишь по палеографическим данным. Амфорный черепок имеет форму неправильного многогранника. Размеры сторон: 7,5—6, 5—2, 5—4, 8—3 см. Хранится в Белгород-Днестровском краеведческом музее. Фотоснимок получен в 1961 г. благодаря любезности А. И. Фурманской. Лично изучен мной на месте летом 1963 г. (см. табл. IX, рис. 1 и 2).



В верхней правой части остраки в две строки размещены арамейского дукта цифры «20», фигуры которых повернуты на 90° вправо. В первой строке таких «двадцаток» — 8, во второй — 4, всего 12. Под второй строкой цифр помещается крестообразная taw. В левой, узкой части поверхности остраки содержатся три слова, написанные одно под другим. Они образуют фразу. Первое слово состоит из одной буквы he, второе — из пяти букв: 'alef, taw, jod, 'alef, kaf. Третье слово состоит из трех букв: taw, nun, daleth. Последние две даны в лигатуре. Вправо от третьего слова фразы написан ряд арамейских цифр: подряд выписано 19 единиц и одна десятка, фигура которой повернута вправо. Под этим рядом цифр подписан другой. В нем 7 единиц.
Надпись на остраке писалась и читалась, включая цифры, слева направо. Это хорошо видно по окончании счетной строки. По характеру букв надпись имеет в большей степени отношение к хабиту квадратного еврейского письма, чем к собственно арамейскому. Наиболее поздней в надписи следует признать 'alef, предшествующую kaf во второй строке. По хабиту этой буквы острака датируется мною II в. н. э. (см. табл. IX).



Острака представляет собой хозяйственный документ, запись, касающуюся сбора плодов (может быть, винограда). Конкретная мера емкости или веса на остраке не обозначена. Счет мер дан в «двадцатках» (20х12=240). Двадцатиричная система счета у осетин обычна и в настоящее время. Буква taw под строкой «двадцаток» в виде креста представляет собой аббревиацию слова tonun — 'срывать', 'собирать' (о плодах). Итак, на остраке отмечено, что нужно было: 20x12=240 t[und] '240 [мер плодов] собрать'. И далее отмечено: ā atiak t[und] 'это фактически собрано' (совр. осет. диг. а ӕсӕг тупд). Цифры показывают, что в целом собрано 36 каких-то мер. Счет сбора отмечен 26 раз в единицах и один раз десятком. Графическое изображение цифр совпадает в фигурах с арамейским. Отлично лишь положение некоторых фигур: «20», в форме латинской буквы z, повернуто на 90° вправо, «10» своим углом обращено тоже вправо. Указательное местоимение в форме ā едва ли отражает старую норму. Здесь, как и в следующем за местоимением слове atiak, налицо смешение графем, отражающих прежние ā и ă, возникшее в результате потери гласным своего количества, как то мы уже наблюдали в древнеосетинских надписях на баночных сосудах. Слово atiak в исторических нормах соответствует совр. осет. ӕсӕг. Осет. эпигр. t[und] — совр, диг. тунд, причастию прошедшего времени от глагола тонун 'собирать', 'рвать' (плоды).


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 7:40 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Глиняное пряслице с двухстрочной надписью из Одесской области (II в. н. э. Украина)

В августе 1956 г. сотрудником Одесского археологического музея И. И. Козыренко был произведен пробный раскоп на территории колхоза им. Ленина с. Калиновки (бывший Сербы) Кадымского района Одесской обл. Раскопом обнаружено древнее поселение (Калиновка II). Оно расположено на восток от ручья, протекающего с севера на юг.
Пряслице найдено на юго-восточной части квадрата № 2 на глубине 1 м. Вместе с пряслицем найдена сероглинная кружальная керамика, лощеная и с шероховатой поверхностью, черняховского типа. Здесь же найдены глиняные грузила, костяиая проколка, куски железного шлака. Археологическая датнровка поселепия -II в. н. э.
Пряслице имеет биконическую форму. Высота его 2,8 см. Кружность по ребру самой широкой части -11 см. Верхняя покатая плоскость, на которой прочерчена строка надписи, имеет ширину 1,6, нижняя, также с надписью, — 1 см. Часть пряслица отбита. Отбитая часть по вертикали составляет 1,1 см. Она захватывает часть надписи (см. табл. X, рис. 1).
Очерк 10. Глиняное пряслице с двухстрочной надписью из Одесской области (II в. н. э. Украина)
В надписи, если исходить из предложенного мною чтения ее текста, было 44 буквы. Полностью сохранились 32 буквенных знака и 4 фрагментарных. К нашему счастью, пряслице повреждено в той его части, которая оказалась между началом и концом текста надписи. В верхней строке текста полностью сохранилось 14 букв. Начало этой строки текста требует восстановления первой буквы слева, от которой на отбитом месте осталась лишь маленькая наклонная черточка. Я полагаю, что этой буквой была перевернутая арамейского и квадратного еврейского письма 'ajin, означавшая во всех положениях в древнеосетинском письме ă (ӕ) (см. табл. X, рис. 2, буквы 1 и 15).
Очерк 10. Глиняное пряслице с двухстрочной надписью из Одесской области (II в. н. э. Украина)
Значение первой буквы подсказано контекстом. Есть в верхней строке и еще одна фрагментар-ная, она же конечная, буква строки, но не текста. В моей реконструкции это nun (см. табл. X, рис. 2, буква 16). За этой буквой в моем чтении текста на отбитом месте должно было быть по крайней мере 7 буквенных знаков. Они восстановлены нами в транскрипции. В целом в верхней строке текста, вероятно, было 23 буквы.
В нижней строке текста полиостью сохранившихся букв 16, фрагментарных — 2. Одной из них начинается строка. В нашей интерпретации этой начальной буквой является еврейского квадратного письма 'alef той формы, которая характерна для I—II вв. н. э. (см. табл. X, рис. 2, буква 17). Второй фрагментарной буквой нижней строки текста является конечная буква строки, от которой сохранился небольшой уголок, отчего она восстановлена в своей полной форме быть не может. В нашей интерпретации текста здесь должна быть samech (см. табл. X, рис. 2, буква 34). Далее на отбитом месте не хватает, по-видимому, трех буквенных знаков. Они восстановлены в транскрипции. В целом в нижней строке надписи была 21 буква.
Поле верхней плоскости надписи заштриховано легкими косыми линиями. Они несколько зтрудняют определение хабита букв. Однако когда с верхней плоскости надписи был снят пластилиновый эстампаж, то на нем вышли реально только зеркальные буквы текста надписи, а «украшающие» косые линии исчезли.
Поле нижней плоскости надписи почти не имеет косых «украшающих» штрихов. Во всяком случае те, которые есть, не затрудняют чтение текста надписи.
Дукт букв надписи смешанный. Арамейская основа древнеосетинского письма обновлена здесь буквами квадратного еврейского письма, употребительного в Северном Причерноморье с начала н. э. .
Буквы квадратного еврейского письма в надписи на пряслице не входят за пределы II в. н. э. Из букв специфических, т. е. свойственных только древнеосетинскому письму арамейского дукта, в надписи хорошо представлены jod в виде вертикального прямого штриха и waw в форме дуги с острой или закругленной вершиной. Древняя арамейская основа осетинского письма данной надписи, включая сюда и оригинальные буквы jod и waw, составляют к общему количеству букв надписи на пряслице примерно половину. Следовательно, вторая половина букв надписи оказывается в дукте квадратного еврейского письма (см. табл. X).
Очерк 10. Глиняное пряслице с двухстрочной надписью из Одесской области (II в. н. э. Украина)
В целом надпись на пряслице в прориси выглядит, как на табл. X, рис. 2. По палеографическим данным, надпись на пряслице датируется II в. н. э.
В транскрипции латинским и современным осетинским письмом надпись на пряслице читается и переводится следующим образом:

Т е к с т

ăs (>æз) kl (=Кал) mă (=мæ) lăwr (=лæвар) wissăn (=Висcæн) [kandtan] (=кондтон) ai (=ай) waip (=уæфæн) l (=ыл) mă (=мæ) shk (=сыхаг) šaw (=Сау) pm… (=фым- [ста], (совр. фыста).


П е р е в о д

Я Кал («Бык») мой подарок Виссе [сделал]. Это прясле на мой сосед Шав («Черный») пис[ал].

Текст надписи прост и не вызывает никаких сомнений. Весьма любопытен тот факт, что в надписи налицо те диалектальные особенности осетинского языка, которые в дальнейшем стали характеризующими иронский диалект. Этими особенностями в надписи являются: послелог -1 (=ыл) вм. диг. bal (=бӕл); слово shk (—сыхаг) 'сосед' вм. диг, синхон, синхаг; прош. вр. *p(æ)msta>pæsta>fæsta (диг. *pinsta>finsta — 'писал'. Из ныне известных нам надписей древней осетинской речи эта самая ранняя, в которой встречаются некоторые особен-ности иронского диалекта.
В надписи налицо следующие лексико-грамматические формы.
1) [ă]s вм. ăz (æз) — личное местоимение 1-го л. ед. ч. с оглушением конечного z (з) в s (с) в потоке речи перед следующим глухим согласным к.
2) kl — слово написано по нормам арамейского письма с опущенной гласной. Согласная основа kl может быть интерпретирована различно. Мы предполагаем видеть в ней личное мужское имя Кал — 'Бык' от соответственного нарицательного, соображения по этому поводу высказаны во «Введении» к настоящей книге.
3) mă (мӕ) — энклитическая форма притяжательного местоимения 1-го л. ед. ч. мой. Согласована со следующим словом.
4) lăwr — соответствует современному лӕвар 'подарок', 'дар'. Написано частично по нормам арамейского письма с опущенной второй гласной корня.
5) wissăn — личное женское имя Висс в дательном падеже (флексия ӕн). Это старое иранское имя ныне в осетинском языке неупотребительно.
6) Следует полагать, что последним словом верхней строки надписи был глагол кӕнын 'делать' в форме 1-го л. ед. ч. прош. вр. *кандтан~>кондтон.
7) ai (ай) — родительный падеж указательного местоимения ‘это' в роли прямого дополнения.
Cool waipl — местный внешний падеж слова waip — 'прясло'. Этому слову в современном осетинском языке должна отвечать исходная форма *уаф или *уайф. Звук й перед конечным согласным ф — диалектная дигорская черта, кстати сказать, уже встречавшаяся в надписях на баночных сосудах. Эпиграфическое слово ныне сохранилось в производной форме уафӕн 'то, чем ткут', 'ткацкий станок'. Корневая основа уаф, как предполагал Вс. Ф. Миллер, восходит к индоевр. vap. Эпиграфическая форма waip, как видно, весьма близка к предполагаемой. На иронский характер послелога -1 (-ыл) уже указывалось выше.
9) mă (-мӕ) — в надписи это местоимение уже однажды встречалось, см. п. 3.
10) shk — слово написано по нормам арамейского письма с опущенными гласными. Соответствует осетинскому ирон. сыхаг 'сосед'. В дигорском ожидалось бы, как уже указывалось выше, синхаг, синхан (совр. синхон).
11) šaw — соответствует современному сау 'черный'. Употреблено в значении личного имени собственного. Любопытно отметить, что имя написано через šin, хотя в это время, т. е. во II в. н. э., процесс разложения š на звук, средний между š и s, должен был уже иметь распространение, как об этом можно судить по одной надписи на баночном сосуде (см. очерк 3).
12) pm… - последнее, дефективное слово надписи, как можно заключить из ее содержания, представляло собой глагол 'писать' в прошедшем времени. Начальное p в надписи закономерно соответствует современному осетинскому ф. За этим согласным в дукте еврейского квадратного письма дана буква mem. Это обстоятельство дает основание предположить в надписи форму *p(ӕ)msta = *фым [ста] 'писал'. В закономерном соответствии осет. диг. финста эту форму следует признать иронской (м\\н), хотя она реально не засвидетельствована. В иронском имеем фыста.
Таким образом, в надписи на пряслице было 12 слов. Сохранилось 11, притом о полной форме одиннадцатого, конечного слова надписи можно только предполагать. Поселяне Калиновки II были ираноязычны, а не славяно-язычны, как это предполагали археологи, имея в внду керамику черняховского типа. По форме употребляемого калиновцами письма они примыкали к тем ираноязычным племенам юга и юго-востока европейской территории России, которые являлись носителями срубной культуры. Этим фактом отмечается преемственность письменной культуры.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 7:45 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Надписи красной краской на амфорах из Танаиса, из-под Одессы и с поселения на р. Ингулец (II—III вв. н. э. Северное Причерноморье)

На Недвиговском городище в дельте р. Дон, где представлена танаисская культура последних веков до н. э. и первых веков н. э., найдено достаточное количество остродонных амфор местного (не синопского) производства с короткими надписями и метами, сделанными на горле и по плечу сосуда красной краской преимущественыо буквами древнего осетинского письма. На одну из них мы обратили внимание около двадцати лет тому назад в связи с чтением надписей на камнях Маяцкого городища VIII—X вв. н. э. на Дону при впадении в него р, Тихая Сосна.
Археологи и лингвисты-иранисты не обратили внимания на этот факт. Эпиграфика у нас, к сожалению, не в чести, а между тем елово на танаисской амфоре, читаемое слева направо как фиу — 'жир', 'сало', исполнено на иронском диалекте осетинского языка.
Надпись была и остается интересной тем, что в зачине ее стоит дреанеосетинского письма арамейского дукта буква ф, созданная осетинами за восемь веков до танаисской надписи. Буква засвидетельствована модификатом незначительного отклонения в слове ф(и)та — 'пища' на баночном сосуде V в. до н. э., извлеченном из курганного погребения у д. Переездной Днепропетровской обл. (бывший Бахмутский уезд Екатеринославской губ.)
На четыре-пять столетий позже танаисской надписи эта буква, как модификат ранее нам уже известной, встретилась во фрагменте надписи 690—689 г. на обломке амфоры из Херсонеса. Она употреблена в слове ф(ы)шӕх (=фыссаг) — 'писец' и, наконец, почти в том же хабите, что на танаисской амфоре, буква засвидетельствована в маяцком граффито с личным именем Бан'тф (Бен'Атыф).
В трех случаях из четырех буква ф поставлена в словах бытового значения. Это говорит о том, что звук ф в древнем и затем в средневековом осетинском языке был уже явлением диалектальньш. Сосуществуя со звуком п (р) он в конечном счете вытеснил его. Процесс этот начался не с личных имен, на которые делает упор В. И. Абаев, а с имен нарицательных и начался как процесс спонтанного развития языка, а не под гото-германским влиянием.
Слово фиу интересно с палеографической стороны еще тем, что в нем впервые встречается фигура буквы и в форме «восьмерки». В дотанаисских надписях буква и этого хабита в осетинских надписях не встречается, а позже танаисской засвидетельствована во фрагменте фразы «...алануй кан» — 'аланов хан' на одном из камней маяцкого городища VIII—X вв., о чем мы также писали около двадцати лет назад.
Последняя буква слова фиу-у(и) здесь представлена в том хабите, в каком мы ее встречаем в насыщенной иронизмами двухстрочной надписи II в. н. э. на пряслице с поселения Калиновка II. В калиновской надписи эта буква представлена в слове lăw(а)r (лӕвар) —'подарок' и личном мужском имени Saw (Шау) — 'Черный'. В этом хабите в других древних осетинских надписях она не встречается, хотя совершенно ясно, что она ведет свое происхождение от той waw, которая присутствует в слове bwjz — боз 'благодарный' в надписи на баночном сосуде из срубного погребения близ с. Горная Пролейка Волгоградской области относимого ко второй половине VI в. до н. э.
Между словом фиу — 'жир', 'сало' (как думает В. И. Абаев в значении 'масло') на танаисской амфоре и рядом слов в насыщенной иронизмами калиновской надписи устанавливается прочная связь по языку: иронский диалект здесь, в Северном Причерноморье, оказывается во II—III вв. н. э. лингвистической реальностью. Надписями, сделанными красной краской на танаисских амфорах, никто не занимался, но не обратить на них внимание археологи не могли — слишком уж много оказывалось этих амфор. Вот как описывает их наличие археолог Т. Н. Книпович: «...в Недвиговском городище останавливает внимание количество таких находок. Во всех наслоениях, верхних и нижних, в разных участках города постоянно встречались скопления амфор, целых и разбитых, то зарытых днищами в землю, то составлявших содержимое больших погребов; такие погреба перемежались с зерновыми ямами, с наполненным зерном пифосами — и все это встречалось в таком количестве, что не могло не привлечь внимание даже археологов прошлого столетия, вообще мало интересовавшихся всем, что имеет отношение к хозяйственной жизни Танаиса... Мы молучаем впечатление о Танаисе как об огромном складе говаров, впечатление. вполне вяжущееся с тем, что мы знаем из письменных источников о роли этого города» . Страбон писал: «...ή’ν δ’ε’μπόpιον χοινόν τών τε ‘Aσιανσν χάι τών E’υpωπάιων νομάδων xαι των ε’x τοϋ Бοσπόpου την λίμνην πλεοντων — ...он служил общим торжищем для азиатских и европейских кочевников и для приезжающих по озеру из Боспора...».
О том, какой местный продукт, производимый танаидцами-сарматами, кроме фиу, мог храниться в остродонных амфорах, говорят другие, сделанные красной краской на них,ираноязычные надписи.
В цитированной книге Т. Н. Книпович на с. 75 приводятся две надписи, выполненные тем же осетинским письмом арамейского и отчасти квадратного еврейского письма. Надписи хорошо читаются слева направо и интересны с палеографической стороны тем, что в обеих имеется не семитического дукта буква у(и). Эту букву с незначительным палеографическим отклонением мы встречаем в одной из надписей маяцкого городища.
Обе надписи на амфорах означают один и тот же продукт и транскрибируются осетинским письмом так: п(ии)лутан, п(ии)лут.
В современном осетинском языке слов *фиилутон и *фиилут (ныне они, вероятно, звучали бы так) не сохранилось. Известны только слова ирон.-дигор. ӕлутон и диг. илӕтон, которые в фольклоре означают пиво особого приготовления.
Слова п(ии)лутан, п(ии)лут, написанные по нормам консонантного северо-семитского письма, где гласные не обязательно писались, с палеографической стороны не вызывают сомнения. Оба слова композиты и, исходя из их формы, этимологизируютсн: пи — 'жирное' илут — 'пиво'. Наличие в одном из слов суффикса ан (->он) — явление обычное, рядовое или, как писал В. И. Абаев, «Наращение суффикса — он в ӕлутон, насколько можно судить, не внесло ничего нового — «пиво» осталось «пивом».
В словах п(ии)лутан, п(ии)лут компонент пи — слово персидское. Наличие персидского слова пи — 'жир' в среде северо-причерноморских осетин —> сарматов не вызывает удивления, после того как в калиновской надписи II в. н. э. в Одесской обл. оказалось личное мужское имя Кал — 'Бык', ныне звучащее как Гал, и женское Висс.
Слова (и)лутан, (и)лут с вероятным исходным и рядом с осетинским ӕлутон и диг. илӕтон не представляются чем-либо удивительным. Возможно, что форма илутан, илут была ясской.
Интересно, что название пива в форме ӕлут в Северном Причерноморье встретилось как основа сарматского личного имени. В записи греческим письмом на одном ольвийском надгробии, относимом, по палеографическим данным, ко II—III вв. н. э., вытесано имя Аλουΰα [γ]οζ. Это имя В. И. Абаев истолковывает как «пивовар» или «пиволюб». Кроме слов п(ии)лутан, п(ии)лут это слово в Северном Причерноморье существовало в форме пиӕл(у)тӕ. С пропуском буквы у (waw) в этой форме оно выписано красной краской на амфоре уже известного нам образца, найденной в Одесской обл. Эту амфору в 1963 г., во время наших разведовательных работ в Одесском археологическом музее, привезла из Орловки, что под Одессой, экспедиция музея.
Надпись с палеографической стороны интересна тем, что буква и(i) в ней приводится в форме, свойственной осетинскому письму с древнейших времен. Это прямой штрих, но в данной надписи выписанный не вертикально, а горизонтально между буквами pe и ‘ajin.
На остродонных амфорах с надписями красной краской той же краской иногда обозначалась их емкость. Две таких меты приводит в своей книге Т. Н. Книпович. Предки осетин использовали не только арамейское письмо, но и арамейский счет. Писали цифры также слева направо. Меты, которые приводит Т. Н. Книпович, обозначают число 21, причем единица пишется впереди двадцатки. Это свидетельствует, что танаисские сарматы-осетины пользовались двадцатиричным счетом. В двадцатиричном счете 21 звучит иу ӕмӕ ссӕдз, букв. «один и двадцать». Цифры писались в той последовательности, как произносились. Что скифо-сарматы считали двадцатками, мы знали из надписи на остраке II в. н. э., найденной в Тире. Меты на танаисских амфорах подтвердили это положение. В каких конкретных мерах емкости исчислялось число 21, сказать трудно, может быть, в осетинских синон, которыми черпали алутон?
На танаисских амфорах писали не только осетинским письмом. Здесь можно встретить, например, надписи греческого письма. Одну из таких приводит Т. Н. Книпович. В нашем прочтении это аббревиация осетинского слова ӕнт(уан) — 'сусло', без которого нельзя было приготовить алутон.
Танаидцы-сарматы были двуязычны. Не исключено, что они писали и те греческие надписи, в которых так много отклонений от норм греческой грамматики, если, конечно, эту работу не делали осарматившиеся греки. О том, как сильно подчас искажается язык греческих надписей, можно прочесть у Т. Н. Книпович.
Амфоры с осетинскими надписями красной краской на горлах и плечах сосудов встречаются в различных местностях Северного Причерноморья. Одну из таких надписей на плече амфоры, исполненную осетинским письмом арамейского дукта, приводит археолог А. В. Добровольский.
Надпись читается слева направо, транскрибируется как 20 сӕин, где слово сӕин означает «вино» и является диалектной формой к осет. ирон. сӕн в том же значении. Возникновение й перед н исторически закономерно. Стоящая впереди слова сӕйн арамейского счета цифра 20 означает емкость амфоры. Надпись с поселения на р. Ингулец относится ко II—III вв. н. э. и интересна прежде всего иронской формой слова сӕйн//сӕн. Созданная на периферии Ольвии надпись подчеркивает правомерность иронизмов в осетинской речи, в данном случае имеется в виду калиновская II в. н. э. надпись, в которой достаточно обильно зафиксированы иронские нормы осетинской речи.
Летом 1963г., при посещении Херсонского краеведческого музея, где хранились вещи из раскопок А. В. Добровольского на р. Ингулец, мы не нашли среди этих вещей обломков амфор с надписями красной краской. Они в числе других экспонатов музея пропали в годы Великой Отечественной войны.
Надпись на амфоре со словами 20 сӕйн воспроизводится нами по рисунку из статьи А. И. Добровольского. С палеографической стороны она не вызывает никаких сомнений и читается без всяких затруднений. Хабит букв надписи архаичен. На нее не оказали влияния те новшества в осетинском письме, с которыми мы встретились в надписях на аналогичных амфорах из Танаиса и Орловки Одесской области. Датировку ингулецкой надписи подсказывает археология.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 8:11 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

О языке надписей на камнях Маяцкого городища и на флягах из Новочеркасского музея (VIII—X вв. н. э. Подонье)

В 1954 г. появилась статья тюрколога А. М. Щербака «Несколько слов о приемах чтения рунических надписей, найденных на Дону», в которой автор делает попытку дешифровки поименованных в заглавии нашей статьи надписей, объявляя их тюркскими, а письмо тюркским руническим.
Вопрос об определении язьгка надписей на камнях Маяцкого городища и на флягах Новочеркасского музея имеет для науки принципиальное значение.
Маяцкое городище на Дону при устье р. Тихая Сосна относится, как признает большинство археологов, к салтовской (аланской) культуре VIII—X вв. Фляги Новочеркасского музея, найденные на Нижнем Дону и датируемые теми же VIII—X вв., хотя и не являются непременными в археологическом комплексе салтовской культуры, все же, если язык надписей маяцких камней и новочеркасских фляг окажется общим, естественно, будут говорить и об общности культур народов, создавших эти надписи.
Так именно и случилось. Стоило только А. М. Щербаку объявить язык надписей на камнях Маяцкого городища и флягах из Новочеркасского музея тюркскими, как археолог М. И. Артамонов в своей статье сейчас же сделал вывод о том, что «достигнутые им (Щербаком) успехи представляют огромный интерес, в частности, по спорному вопросу относительно этнической принадлежности салтово-маяцкой культуры, которую большинство исследователей считало аланской. В настоящее время к доводам против этого мнения прибавляются решающие данные о языке носителей этой культуры. Писали, а следовательно, и говорили они не по-ирански, а на тюркском языке, хотя корни салтово-маяцкой культуры действительно уходят в сармато-аланскую среду».
Не слишком ли поспешно была сделана дешифровка А. М. Щербака и не слишком ли преждевременны выводы М. И. Артамонова?
Внимательно вчитываясь в статьи обоих исследователей, приходишь к выводу, что они тесно взаимосвязаны. Есть все основания предполагать, что А. М. Щербак оказался в данном случае в плену хазарско-булгарской теории М. И. Артамонова, ибо в своей статье он прямо говорит о том, что «возможность приступить к чтению незнакомых рун» явилась у него благодаря неоднократным консультациям со стороны Артамонова «относительно некоторых подробностей этногенеза хазар и их взаимоотношений с другими племенами», и в то же время он ни словом не обмолвился о его консультациях по вопросам генезиса и развития салтовомаяцкой культуры и взаимоотношения ее создателей — алан — с хазарами. Видимо, следуя за М. И. Артамоновым, А. М. Щербак отождествляет алан VIII—X вв. с хазарами, иначе трудно себе представить, как мог бы А. М. Щербак, разумея Маяцкое городище, сказать, что «нахождение рунических памятников в районе Воронежа может быть поставлено в связь с пребыванием здесь только хазар».
Оказались хазары и в низовьях Дона, хотя прямо об этом А. М. Щербак нигде не говорит. Это вытекает из чтения им надписей на новочеркасских флягах, письмо и язык которых оказываются теми же, что и надписей на камнях Маяцкого городища.
В последнее время, оставив чтение надписей без изменения и не прибавив к ним ни одной новой (скажем, из Саркела), А. М. Щербак рассматривает их уже не как хазарские, а как печенежские, т. е. относит ко времени более позднему, поскольку печенеги появились в степях Восточной Европы на исходе IX в.
Посмотрим, однако, насколько это так и на каких основаниях строится предложенный А. М. Щербаком метод дешифровки.
Дешифровку А. М. Щербак начал с надписей на флягах из Новочеркасского музея. В его распоряжении, как он сообщает, были «отличные фотографии обоих сосудов и копии с надписей, сделанных на камнях». Они были ему предоставлены М. И. Артамоновым.
Фотографии с сосудов и надписей на них действительно отличные, как можно судить по снимкам, приложенным к статье М. И. Артамонова, и поэтому кажется весьма странным как это А. М. Щербак не заметил, что обе надписи на новочеркасских флягах имеют словоразделы в виде точек. Ведь если есть словоразделы, то слова не должны выходить за их пределы. Это закон любого письма, и эпиграфист не имеет права с ним не считаться. Невнимание к словоразделам, даже при известном письме, чревато курьезами, а при неизвестном языке и письме ведет к безудержному фантазированию. Наш известный рунолог С. Е. Малов, занимавшийся в 1927 г. по просьбе археолога А. А. Миллера дешифровкой одной из надписей на новочеркасской фляге (в статье А. М. Щербака это надпись № 2), в своем заключении писал о технике исполнения надписи: «При 1, 7 и после 5 и 1] (рун) имеются точки (по одной), в турецк[их] (читай: тюркских.-— Г. Т.) рунах встречаются двоеточия (Улыбка между словами и группами слов» (см. табл. XIII, рис. 1)



А. М. Щербак начал свою дешифровку с надписи № 1 на другой новочеркасской фляге, но и в этой надписи есть те же словоразделы-точки, о которых писал С, Е. Малов.
Достаточно отсчитать в этой надписи (табл. XIII, рис. 2)



пять буквенных знаков слева, как мы видим три точки, размещенные одна под другой. Далее точки размещаются так: после восьмой буквы слева — опять три точки сверху вниз (на фотографии одна); после двенадцатой буквы слева — две точки сверху вниз (а не три, как это видится на фотографии); после пятнадцатой буквы слева — одна точка посредине; после двадцать первой буквы слева — одна точка посредине и после двадцать четвертой буквы слева — одна точка почти гюсредине.
А. М. Щербак предположил, что на фляге прочерчена фраза — пожелание: 'Кумыс... кумыс наливая (наполняя) ...в это большое отверстие, пей'. Однако точка после двадцать первой буквы оригинала делит на две части первое слово к’м’з, которое надумал и с которого начал свою дешифровку А. М. Щербак. Словораздел оказывавается между слогами к’ и м’з. Следовательно, здесь нет слова к'м'з. Исходная позиция и посылка оказались неверны, а отсюда неверна дешифровка всей надписи и других, ей подобных, ибо Щербак устанавливал звучания букв, отправляясь от предположительного смысла надписи в целом.
Ошибочность исходной посылки в дешифровке сказалась на надписи № 1 не только в том, что словораздел разбил на две части надуманное слово к’•м’з. Словоразделы оказались внутри таких слов, как ав’з’(•)к’ (в интерпретации Щербака дательный падеж слова ав’з (ауз) 'отверстие' или оставшегося без перевода слова зк(Улыбкаа, в котором строчная а излишняя, ибо ее нет вовсе в надписи. Словораздел рассек также надвое и второе надуманное слово, к’м’з, так, что А. М. Щербак должен был признать в нем пропуск конечной буквы з. Иначе говоря, словоразделы между словами и группами слов при расстановке их в надписи в виде точек оказываются в предложенной А. М. Щербаком интерпретации текста надписи не на месте. А отсюда, поскольку дешифровка в целом неверна, у А. М. Щербака, естественно, получилось много неясных мест и лакун, которые устранить не удается.
Не приносит удовлетворения и предложенный им текст надписи. Можно, конечно, предполагатъ то или иное содержание надписи на сусуде, но важно, чтобы это содержание не противоречило действительности. Нельзя, например, в надписи читать 'пей из этого высокого кувшина', если он низкий. Но почему можно читать на новочеркасской фляге 'в это большое отверстие, пей', когда в действитслыюсти у фляги отверстие м а л о е, об этом нужно спросить у А. М. Щербака. При дешифровке надписи на той или иной вещи нужно прежде.всего воочию видеть самое вещь или по крайней мере наиподробнейшим образом осведомиться о ее особенностях. Что предложенное А. М. Щербаком чтение надумано и неверно, показывает и дешифровка надписи на новочеркасской фляге, которую в свое время рассматривал С. Е. Малов. Словоразделы здесь также оказались не везде на месте. Один из них разделил на две части имя Ата(•)ач, а другой отнес вправо такую странную группу слов, как '(•) Бука — трое их'.
Не лучше обстоит дело с содержанием текста и этой надписи. А. М. Щербак читает ее так: 'Элчи и (также) Атач и (также) Бука — трое их'. О значении новочеркасских фляг М. И. Артамонов писал, что «такие баклажки привешивались всадниками к седлу». Мне не приходилось видеть, чтобы в седле (и даже без седла) на одном коне ездили сразу три всадника. Фляга явно принадлежала одному лицу, и надпись на ней должна быть соответственного содержания.
Надписи на флягах А. М. Щербак публиковал дважды. Публикуя их второй раз, он не только не внес в их чтение какого-либо улучшения, но, наоборот, — ухудшил свою позицию. «Очень возможно,— писал он в отношении первой надписи на новочеркасской фляге, — что в данном тексте знак > во всех или почти во всех случаяк (курсив мой.— Г. Т.) выполняет ту же функцию, что и знак Очерк 2. (стр. 1) О языке надписей на камнях Маяцкого городища и на флягах из Новочеркасского музея (VIII—X вв. н. э. Подонье) в Енисейских надписях, т. е. является своего рода разделителем слов. Подобное восприятие > может изменить чтение лишь одного слова (уш вместо уша), но не изменяет смысла надписи в целом».
Следовательно, публикуя вторично надписи на новочеркасских флягах, А. М. Щербак не интересовался заново ни фотографиями с надписей, ни самими оригиналами. Он совершенно отвлеченно выделил знак > как разделительный и притом только в первой новочеркасской надписи. Если даже во второй новочеркасской надписи выделенный в качестве словораздела знак > ничего не изменит в чтении Щербака, то все же как быть в том случае, когда искусственный разделитель слов в виде знака > окажется в надписях рядом с разделителем в виде точек? А оно так и есть.
Но мало того, что А. М. Щербак не считался с реальными словоразделителями в данных надписях, он при чтении надписей как на флягах, так и на камнях Маяцкого городища неверно воспроизводил форму некоторых букв. В надписи № I на фляге (см. табл. XIII, рис. 2) восьмая буква справа дана им в форме | , в то время когда она в действительности выглядит как в табл. XIII, рис. 2. Четырнадцатая буква слева в надписи имеет форму как на рис. 2, а у А. М. Щербака она превратилась в X. После пятой буквы слева в надпись введена строчная буква > -а, которой здесь нет, и т. д.
Еще хуже обстоит дело с передачей формы некоторых букв надписей на камнях Маяикого городища. Возможно, это получилось оттого, что в данном случае А. М. Щербак работал не по фотографиям, а по копиям, сделанным для него, как он сам о том пишет, М. И. Артамоновым.
Отсюда в статье А. М. Щербака в надписи № 4 оказались правильно изображенными только две буквы из десяти, а четыре пропущены вовсе.
Вот как выглядят буквы надписи в действительности (см. здесь табл. XIII, рис. 3),



В статье А. М. Щербака в надписи № 5 первая дефектная буква слева оказалась разделенной на две, вторая искажена, а третья пропущена вовсе. В действительности они выглядят. как в табл. XIII, на рис. 5,



а в статье А. М. Щербака — как в табл. XIII, на рис. 6.



В надпи-си № 6 в статье Щербака вторая буква слева (у нас табл. XIII, рис. 7)



дана в форме >. В надписи № 7 у Щербака первая буква слева и первая справа имеет форму как табл. XIII на рис. 9;



в действительности же они выглядят как в табл. XIII на рис. 8,



не говоря уже о том, что и другие буквы искажены.
Едва ли нужно пояснять то положение, что эпиграфист при дешифровке неизвестного письма не имеет ннкакого права унифицировать и подгонять буквы под угодную ему форму, будь это даже названо трактовкой путем сравнения букв с тюркскими рунами,как пояснил этот прием в одном месте сам А. М. Щербак. К услугам эпиграфиста при различии в форме одних и тех же букв существует транскрипция. Пренебрежением к палеографии, к верному восприятию букв эпиграфист отрезает себе все пути к ретроспективному и перспективному изучению исследуемого письма.
Вссьма странно, что А. М. Щербак не познакомился с надписями даже тогда, когда для этого у него была прямая возможность. Мы имеем в виду заявление А. М. Щербака о том, что «надписи на камнях Маяцкого городища являются фрагментами значительных по своим размерам текстов» . Однако, если бы А. М. Щербак взглянул на фотоснимки с надписями, он убедился бы, что из пяти надписей, которые он считает фрагментами, только одна (здесь табл. XIII, рис. 10)

является таковой.
Все изложенное выше в отношении предложенных А. М. Щербаком приемов дешифровки надписей на новочеркасских флягах и камнях Маяцкого городища приводит к отрицательной оценке его метода: А. М. Щербак не дешифровал письмо маяцких камней и новочеркасских фляг.
Мы следуем пожеланию А. М. Щербака, высказанному им в заключении статьи. В нем А. М. Щербак советует другим исследователям, проверив на пространном материале избранные им приемы, принять или отбросить их и тем самым предохранить себя от следования по неправильному пути.
Наш взгляд на письмо надписей на камнях Маяцкого городища и флягах новочеркасского музея иной. Не будем излагать своих приемов исследования неизвестного письма: скажем только, что работа велась по безукоризненным фотографиям, эстампажам или самим памятникам. Следует признаться, что дешифровка была делом трудным — письмо не имеет билингвов, количество надписей невелико, тексты весьма кратки, словоделение в большинстве случаев отсутствует, надписи принадлежат к нескольким языкам. Работа требовала немалых усилий.
В свое время С. Е. Малов, занимавшийся одной из надлисей на фляге из Новочеркасского музея, заметил в своем заключении: «Буквы на первый взгляд весьма сходны с турецким (читай тюркским. — Г. Т.) руническим алфавитом». Однако это сходство не подвело знаменитого эпиграфиста-тюрколога. В конечном счете он пришел к выводу: «Пока (NB!) трудно считать эту надпись турецкой (читаи тюркской.— Г . Т.)»
Предупреждение С. Е. Малова обязывало искать другого пути дешифровки. Путь был найден и в дальнейшем на анализе и чтении дополнительно привлеченных письменных памятников себя оправдал.
Новое письмо выходило за рамки VIII—X вв. и вообще за рамки исторического появления в степях Восточной Европы народов тюркского языкового корня. В Танаисе оно встречалось на "местных (не синопских) амфорах III в. с надписями красной краской. Одна из таких танаисских надписей в точной копии, обнародованной Т. Н. Книпович, приведена здесь для примера (см. табл. ХIII, рис. 11),

причем, как может заметить читатель, ее буквы находят свои убедительные параллели в буквах надписей на камнях Маяцкого городища (см. табл. XIII, рис. 8, 10)


и на флягах из Новочеркасского музея (см. табл. XIII, рис. 1, 2). По-сарматски (древне-осетински) она читается: фиу — 'жир' (что равняется, как думает В. И. Абаев, значению 'масло').
Танаисские надписи подали мысль, что маяцкие надписи могут быть средневековыми аланскими, ретроспективно — сарматскими, а новочеркасские на флягах — средневековыми касожскими, ретроспективно — меотскими. Сарматы и меоты жили бок о бок в Танаисе, о чем говорят имена собственные ряда памятников. Жили их потомки бок о бок и в Нижнем Поволжье VIII—X вв.
В конечном счете оказалось, что сарматы (=> аланы) и меоты (=> касоги) пользовались одним и тем же письмом, но в разных изводах, каждый из которых создавался применительно к фонетическим особенностям их языков. На протяжении длительного существования оба извода в той или иной мере изменяли очертания своих букв, иногда имели локальные варианты их, свой оригинальный хабит букв, но в целом письмо оставалось в своен историческом дукте устойчивым.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 8:22 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

(стр. 2) О языке надписей на камнях Маяцкого городища и на флягах из Новочеркасского музея (VIII—X вв. н. э. Подонье)

По своему далекому происхождению новое письмо оказалось связано с арамейским, а в дальнейшем частично с квадратным еврейским письмом достаточно старых форм. В отличие от семитического оно имело направление — слева направо. Этот вывод был сделан нами на основе новой, изменившейся обращенности подавляющего большинства в той или иной мере реформированных семитических букв. Для одного и того же звука в письме употребляется по нескольку разных форм букв, что говорит о его длительной жизни и большой локальной разветвленности. В первой публикацш статьи в 1964 г. мы назвали это письмо «причерноморским буквенным письмом», но теперь приходится от этого названия отказаться. В своей исходной этнической форме письмо представилось древнеосетинским (скифо-сарматским), а средневековые осетинские (аланские) формы этого письма — его изводами, т. е. вариаитами. Это новое, доселе неизвестное письмо, генетически не связано с «загадочными причерноморскими знаками», на которые обращали внимание многие исследователи, кое-кто из которых безнадежно пытался вывести буквенное фонетическое письмо без опоры во фразовом материале . Средневековое аланское письмо надписей Маяцкого городища, представленное в сводной таблице XIII, 1 не исчерпывает всех буквенных знаков данного письма. В таблице указаны только те буквы маяцкого аланского письма, которые наличны в пяти маяцких надписях. Некоторые буквы повторяются, и читатель сразу же может отметить общность или сходность их формы и звучания; некоторые представлены в данных надписях единично и выведены из чтения других имеющихся в наличии надписей.
Перейдем, однако, к чтению средневековых аланских надписей. Первая аланская надпись с Маяцкого городища (см. табл. XIII, рис. 10)

интересна тем, что содержит в своем тексте историческое этническое имя «алан». Начало надписи отбито и, нужно думать, содержало личное имя. Оставшаяся часть надписи транслитерируется и читается: ...алануй кан '...аланов кан'.
Осетинское иронское притяжательное местоимение 3-го л., оно же аффикс принадлежности -уй, не оставляет никаких сомнений в том, что надпись аланская. Форма слова 'алан' также отвечает историческим нормам осетинского языка. Что касается слова 'кан', то оно в данной маяцкой надписи как тюркское заимствование вероятнее всего имело значение хан (старин. хъан) 'князь', а не къан — 'воспитанник'. В нашей надписи слово 'кан' соотнесено с названием народа, племени (алануй), а не с отдельным лицом, аталыком, как то ожидалось, если бы речь шла о кане — воспитаннике. Хорошей иллюстрацией к последнему значению может быть надпись на новочеркасской фляге № 2, в нашем чтении касожской (см. ниже).
Вторая алаыская надпись с Маяцкого городища (см. табл. XIII, рис. 3),

также содержащая несколько слов, выполнена менее аккуратно, чем первая, но читается в той же транслитерации хорошо: Вуруми гкс но = Уруми къ[ы]с Но — 'Урума (Грека) дочь Но (Новая)'.
Осетинский исторический аффикс родительного падежа -и (совр. ирон. -ы, диг. -и) не оставляет никаких сомыений, что надпись аланская. Начальное в свидетельствует о том, что лицо, писавшее надпись, пыталось этим в передать билабиальный характер осетинского полугласного у. В Осетии до сих пор существует фамильное имя «Урумовы» (Урумтӕ). До сих пор известно в Осетии и личное собственное имя, образованное от старой основы Нӕу — Но 'Новый', с тем, однако, различием, что это имя употребляется уже с аффиксом -ӕг (Нӕуӕг, стяженно Ног) и только для именования лиц мужского пола. Следовательно, десять-одиннадцать веков сделали свое дело. Язык не может оставаться неизменным. Подтверждением этого служит в надписи слово къ[ы]с 'дочь'. В современном осетинском языке мы имеем для обозначения дочери слово ирон, чызг (—кызг), диг. кизгӕ. Слово это считается старым заимствованием из тюркского языка с наращением к нему осетинского суффикса. Наша надпись показывает, насколько старо это заимствование. Что же касается передачи смычногортанного къ нашей надписи двумя буквами гк, то это явление не вызывает изумления. Напротив, вслед за попыткой исполнителя надписи передать билабиальный характер у через в, она свидетельствует о том, что он имел «лингвистическое ухо».
Третья аланская надпись с Маяцкого городиша (см. табл. XIII, рис. 5)

содержит всего только одно мужское имя: Анбал.
Это имя собственное, здесь в дигорском звучании образовано от нарицательного ӕнбал 'товарищ' и хорошо известно в осетинской специальной литературе. Заметим, что первая буква этой надписи дефектна. Посредине ее пришелся распил камня, когда его ввиду громоздкости пришлось разделить на две части, для того, чтобы перевезти с городища (см. табл. XIII, рис. 12).


Четвертая аланская надпись с Маяцкого городища (см. табл. XIII, рис. 7)

состоит также из одного личного имени. Оно читается: Шауши.
Эпиграфическое имя-прозвище Шауши отвечает совр. осет. саусы 'черный рог' (Чернорог), образованному из нарицательных сау 'черный' и сы 'рог'.
В последние годы, после нашей публикации келасурской осетинской (аланской) надписи, датируемой второй четвертью IV в. н. э. и исполненной на иронском диалекте, все чаще и чаще приходит мысль, что данное имя маяцкого граффито может быть перечитано. Из келасурской надписи стало ясно, что уже в IV в. н. э. иронская форма вспомогательного глагола «быть» в настоящем времени 3-го л. ед. ч. в виде и была употребительной в синтаксических конструкциях статического типа. Этот факт дает нам, возможность предположительно делить маяцкое имя Шауши на Шауш и и, в котором -и является глагольной связкой «есть». В таком случае, при учете того, что звук о, дифтонгического происхождения из ӕу, мог писаться в надписях и как о (см. табл. XIII, надпись № 3. Но вм. Нӕу) и как ау (-ӕу), можно предположить, что эпиграфическое маяцкое Шауш (-Шӕуш) отражает то же слово, что и совр. диг. сос «молчаливый» могло быть личным именем, показывает такое составное из нартского эпоса, как Сос-Ӕлдар. Иначе говоря, в маяцком Шауш можно видеть, как нам представляется, раннюю графическую передачу осет. Сос в сопровождении вспомогательного глагола -и «есть». Ясский диалект аланского языка был по нормам смешанным, дигоро-нронским.
Пятая надпись Маяцкого городища (см. табл. XIII, рис. Cool

по языку еврейская. После знака «лабиринта» магического значения в начале надписи принятого А. М. Щербаком за тамгу, оставшаяся буквенная ее часть читается: Бан'тф (-Бен'Атыф) и представляет собой имя-прозвище, первая часть которого составляет еврейское слово бен 'сын’, а вторая — семитическое (арабское) ('атыф) 'милостивый', 'благожелательный'.
Маяцкое аланское городище находилось вблизи границ Хазарского каганата. В каганате же, где часть хазар исповедовала иудейство, евреев было достаточно много. Возможно, что Бен Атыф жил даже в селении при Маяцкой крепости или прибыл сюда из каких-либо других мест Хазарии. Интересно, что он сделал надпись аланским письмом. Следовательно, оно было не только в ходу у подонских алан, но и выходило за рамки местной аланской этнической среды.
Пользовались этим письмом и в Верхнем Салтове. Еще в 1948 г. экспедиция С. А. Семенова-Зусера в одном из катакомбных могильников Салтова открыла бараньи сочленения — астрагалы, у осетин называемые хъул. На некоторых из них вырезаны слова и буквы того же дукта, что и на камнях Маяцкого городища. Чтению их посвящен специальный очерк этой книги.
Живая аланская речь на Дону и наличие у алан своего оригинального письма обязывают нас не согласиться с той концепцией о носителях салтово-маяцкой культуры, которую всячески пытается обосновать М. И. Артамонов. Этническая материальная культура не переживает языка. Напротив, язык переживает этническую материальную культуру. Современные горцы-осетины, потомки алан, носят уже евронейское платье, строят не типичные для осетин дома, но в устах их звучит и долго еще будет звучать осетинская речь. Можно априори заключить, что если жива еще самобытная материальная культура народа, то о гибели самобытного, созданного народом языка не может быть и речи.
Культура алан Подонья VIII—X вв. была и материально и духовно той же, что и культура их единоплеменников на Кавказе.
Сравнивая культуру могильников в Чми, Верхней Рухте, Кумбулте и Камунте в Северной Осетии с культурой Верхнего Салтова, акад. Ю. В. Готье писал: «Сходство бьет в глаза и не оставляет никакого сомнения, что одновременно в VI—IX вв. на Северном Кавказе и по течению Донца существовала одна и та же культура, что люди, обитавшие в Салтове (добавим: и в Маяцком на Дону.— Г. Т.) жили, одевались, веровали и хоронились (и говорили.— Г. Т.) так же, как очень далеко обитавшие от них жители современной Осетии».
Этническая ассимиляция степных алан, о которой с такой уверенностью и легкостью говорит М. И. Артамонов, в действительности была процессом долгим. Примером может служить, с одной стороны, тот убедительный материал, который опубликовал венгерский тюрколог Ю. Немет (J. Nemeth). Пришедшие в Венгрию вместе с половцами (куманами) в 1239 г. аланы-ясы сохраняли здесь свой язык в венгерском и половецком окружении еще в XV в.
С другой стороны, нельзя не обратить внимание на тот факт, что те тюркские слова, которые оказались по нашим надписям в языке донских (маяцких) алан и укрепились в нем как заимствования, существуют до сих пор в осетинском языке, не поколебав его исторической основы, а подчинившись ей: ср. маяцкое тюрк. къан и осет. истор. хъан 'князь', 'хан': маяцкое тюрк. къ[ы]с 'дочь' и совр. осет. ирон. чызг (—кызг), диг. кизгӕ 'дочь'; маяцкое тюрк. урум 'грек' и осет. истор. урум 'грек' в составе старых осетинских фамилий Урумты 'Урумовы' и Уруймагты 'Уруймаговы', в обоих случаях ‘Грековы.
Аланские надписи Маяцкого городища с достаточной убедительностью свидетельствуют о том, что степные аланы Подонья VIII—X вв. говорили на том же самом языке, на котором говорили в средние века и говорят поныне осетины иронцы и дигорцы в горах Кавказа.
Сколько времени звучала еще аланская речь в Подонье, сказать трудно. Мы не располагаем материалами, подобными тем, какие посчастливилось получить Ю. Немету; но все же косвенно судить о том, как долго сохраняли аланы Подонья свою этничность, можно. Право на это дает нам русская летопись, которая в XII в. говорит об аланах-ясах Подонья как о народе, не утратившем еще своего лица.
Летопись по Ипатьевскому сииску 1116 г. сообщает: «В тот же год послал Владимир сына своего Ярополка, а Давыд сына своего Всеволода на Дон и взяли три города: Сугров, Шарукан, Балин. Тогда же Ярополок, пленив, привел себе жену, очень красивую дочь Ясского князя».
Суздальская летопись по Лаврентьевскому списку говорит об этом событии 1116 г. несколько иначе: «...Ярополк ходил на Половецкую землю к реке, называемой Дон, и взял здесь много пленных, и три города взял половецкие: Галин (он же Балин.— Г. Т.), Чешюев (он же Чевшлюев.— Г. Т.) и Сугров, и привел с собой ясов, и пленил себе жену ясыню».
Пятью годами раньше, в 1111 г., сообщая о походе русских князей на Дон, в расположение городов Шарукана и Сугрова, Ипатьевская летопись говорит о том, что население города Шарукана, будучи не русским, исповедовало христианство. В летописи сказано: «...оттуда (с Ворсклы), перейдя многие реки, в шестую неделю поста, во вторник, подошли к Дону. И одевшись в бронь и построив полки, пошли к городу Шарукану. И выставил князь Владимир попов своих перед полком, и они едучи пели тропари и кондаки в честь креста господнего и канон в честь святой богородицы. Когда был вечер, подъехали к городу в воскресенье [жители] вышли из города и поклонились князьям русским и вынесли рыбу и вино, и пробыли здесь [русские] ночь. А утром, в среду, пошли к Сугрову и прийдя подожгли его, а в четверг ушли с Дона».
Ориентируясь на упомянутые выше известия русских летописей, византолог Ю. А. Кулаковский в свое время совершенно справедливо писал: «...в начале XII века было на Дону три города, которые состояли под властью половцев. Само собой разумеется, что не половцы их заложили, как не они их и населяли. Христианское население в Шарукане засвидетельствовано в событии 1111 года. Весьма вероятно, что и другие два города имели такое же население. О национальности этих христиан летопись ничего не говорит под 1111 годом, но косвенно утверждает, что это не были русские: «...выидоша из города, и поклонишася княземъ Рускымъ». Если бы эти люди обратились к князьям с русской речью и этим, помимо религии, засвидетельствовали свою кровную близость, то, вероятно, это было бы упомянуто. Из похода на подонские города Ярополк привел пленную красавицу «Яського князя дщерь», которая стала его женой... Отсюда можно сделать вывод, христианское их население было в XII веке по национальности аланским».
Едва ли можно не согласиться с этими выводами византолога Ю. А. Кулаковского и едва ли полнокровная аланская речь, звучавшая в устах подонских ясов в VIII—Х вв., в начале XII в. была здесь уже утрачена. Представлявшие собой значительную этническую массу населения (Ярополк «взя полонъ многъ»), объединенные духовно христианской религией (половцы были не христиане) и состоявшие под властью своего, ясского, князя, т. е. составлявшие какое-то политическое единство, аланы Подонья имели, по нашему мнению, в XII в. (не говоря уже о VIII—X вв.) еще достаточно внутренних сил, чтобы сохранять свой язык и противостоять языковой ассимиляции.
Как же выглядит в свете сказанного утверждение М. И. Артамонова, что «...носители салтовской культуры в массе своей не только писали, но и говорили на языке тюркского типа, а следовательно, не были ираноязычными аланами», и что «...степные племена (алан.— Г. Т.), подвергшиеся воздействию других этнических образований и скрещению с гуннами, а затем тюрками, этнически не представляли и не могли представлять в рассматриваемую эпоху (т. е. в VIII—X вв.—Г.Т.) то же самое, что и ироны-осетины. Свое происхождение они вели также от сармат или алан, но в это время они были уже болгарами или хазарами, этнически обособленными от алан Осетии».
Автор непомерно преувеличил роль хазар и вообще тюркских племен в их культурном и историческом влиянии на ираноязычных алан Подонья.
А теперь рассмотрим надписи на флягах из Новсочеркасского музея. Прежде всего отметим, что обе фляги были найдены на Нижнем Дону. Они представляют собой случайные находки. Фляга с пространной надписью {в статье А. М. Щербака надпись № 1) была найдена в 1942 г. близ станицы Кривянской, под Новочеркасском, при рытье оборонительных сооружений, и доставлена в музей политруком П. А. Ниловым. Никаких других данных относительно условий этой находки не имеется. О фляге с той надписью, которой интересовался С. Е. Малов (в статье А. М. Щербака надпись № 2), сведений еще меньше. По данным архива ЛО ИА АН СССР (ф. 24), она найдена также на Нижнем Дону, но где именно — точно неизвестно.
Фляги данного типа представлены во многих музеях. В Новочеркасском музее, кроме этих двух с надписями, есть еще несколько без надписей. Находки последних лет и особенно обнаружение местного очага производства этих фляг, наряду с другими сосудами, в восточной части Крыма самым решительным образом подчеркнули принадлежность фляг типа новочеркасских к салтово-маяцкой культуре VIII—X вв. как культуре аланской и северо-причерноморской.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 8:29 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

(стр. 3) О языке надписей на камнях Маяцкого городища и на флягах из Новочеркасского музея (VIII—X вв. н. э. Подонье)

Здесь важно отметить одну деталь. На той фляге из Новочеркасского музея, которая была найдена под станицей Кривянской, роспись в виде красноватых дугообразных полос находит себе ближайшую аналогию среди фляг с такой же росписью из могильника близ с. Ладза в Осетии, причем среди боя бракованных фляг в завале при гончарных печах в восточном Крыму А. Л. Якобсон в 1952—1954 гг. обнаружил несколько фляг с такой же росписью.
Взаимосвязь Подонья, восточного Крыма и Северного Кавказа средневекового периода тем самым еще раз подчеркивается.
Надписи на новочеркасских флягах выписаны острием какого-то орудия или оружия. Они сделаны до обжига и читаются, как отмечалось ранее, на касожском (средневековом черкесском, точнее кабардинском) языке.
О пребывании в низовьях Дона в VIII—X вв. касогов известные нам письменные источники ничего не говорят. Первое упоминание о касогах мы находим в русской летописи под 965 г. Оно связано с походом князя Святослава на хазар: «В год 965 пошел Святослав на хазар. Услышавшие об этом хазары вышли против (него) с князем своим каганом и сошлись на бой, и была сеча, и одолел Святослав хазар, и Белую Вежу взял, город их, и ясов победил и касогов, и привел (их) в Киев».
Поскольку нам ныне известно местоположение Белой Вежи — Саркела, известны поселения ясов-алан ниже Белой Вежи на Дону и известно, что поход Святослава шел в таком направлении, что он сначала разбил хазар и взял Белую Вежу, а потом победил ясов и за ними касогов,— нет никаких оснований думать, что битва с ясами (аланами) и касогами (черкесами) произошла где-то на Северном Кавказе. И те и другие могли находиться (и скорей всего находились) в Подонье, ниже Белой Вежи. Вероятно, и этническое название касог (ср. осет. кӕсӕг 'кабардинец-черкес') вошло в русский язык тогда же, будучи заимствовано из языка не северокавказских, а подонских ясов-алан, ниже которых у дельты Дона сидели касоги, «виновники» новочеркасских надписей.
Утверждение М. И. Артамонова о том, что князь Святослав сначала разгромил алан и касогов на Северном Кавказе, а затем взял Белую Вежу, почти прямо противоположно той последовательности событий, которую дает летопись, и является надуманным. Впрочем, М. И. Артамонов иначе поступить не мог. Ведь по его теории алан в Подонье в это время уже не существовало. Они были охазарены.
Надписи на обеих флягах из Новочеркасского музея читаются хорошо (см. табл. XIII, рис. 1 и 2).


Как уже указывалось, они имеют словоразделы в форме точек, причем в надписи № 2, с которой я начал чтение, писавший надпись ставил словоразделы, кроме первого, слева, из трех вертикально расположенных точек, уже после того, как надпись была выполнена. Поэтому точки-словоразделы в тех случаях, когда они ставились по одной, не везде приходятся на среднюю линию надписи, а три точки словораздела после восьмой и две точки после двенадцатой букв оказываются как бы зажатыми буквами. В одном случае словораздел пропущен, что неудивительно, поскольку в надписи ни много, ни мало тридцать одна буква сплошной строки. Этот словораздел при транслитерации надписи отмечен точкой в скобках ( • ).
Как можно видеть на табл. XIII, 2,

включающей буквы касожских надписей новочеркасских фляг, касожский алфавит несколько отличался от аланского. Основное различие создавалось присутствием в касожском письме особых букв для передачи гортанного характера ряда звуков, хотя гортанность отмечается не всегда последовательно, что относится уже к проблеме грамотности.
Таблица не исчерпывает всех буквенных знаков касожского письма. В наличных у нас касожских надписях значительно больше букв и их вариантов, чем в таблице.
Надпись на фляге, найденной под станицей Кривянской (см. табл. XIII, рис. 2) в транслитерации читается: Х'умигкъан :• зай’ : • Лайук: зауэ • Кууай ( • ) лъа • 'бк • лъа'п'а, что в переводе означает: 'Кувшин • кому принадлежавший :• Лейюк : воин • Кууева ( • ) рода • племени • знаменитого был'. Первое слово слева, х'имигкъан, отвечает тюрк. къумгъан сосуд для воды слогографема 'ум отражала слог с предшествующим гласному у глубокогортанным межсвязочным звуком, что графически в транслитерации выражено в форме 'ум = совр. каб. черк. Iум. Наличие в зпиграфическом слове после м буквы и свидетельствует о стремлении языка преодолеть необычное стяжение согласных и открыть слог, если он не конечный, что является специфической чертой черкесской речи. Увулярный согласный гъ передан двумя буквами — г и къ, причем г, поскольку она писалась вытянутой по горизонтали, расположена над и. Такое же графическое явление с г наблюдается во второй аланской надписи с Маяцкого городища (см. табл. XIII, рис. 3). Второе слово: зай' — 'кому принадлежавший', соответствует современному причастию прошедшего времени зейа (зея) в том же значении.
Третье слово, Лайук, является именем собственным и соответствует современному Лейыкъуэ (Лейюкъо). Оно образовано от имени Лай (Лей) 'лишний' с присоединением к нему слова къу (къуэ) 'сын'. Черкесские имена со словом «сын» обычны и широко известны. Четвертое слово, зауэ 'воин', в этой форме и значении было еще употребительно в первой половине XIX в. Сейчас говорят: зауэлI.
Пятое слово, Кууай, как родо-племенное имя, на сегодня нам неизвестно. Оно состоит из корневого слова куу и весьма распространенного при образовании этнонимов аффикса -ăй ->• -ей (ср. Къэбэрдей 'Кабарда', Беслъэней 'Бесленея' и т. п.) После этого слова должен был бы стоять знак словораздела, он пропущен и условно восстановлен нами в круглых скобках.
Шестое слово, лъа •'бк 'род', 'племя', соответствует совр. лъэпкъ. Наличие в надписи перед буквой ' словораздела в форме одной точки поясняет нам, что слово лъэпкъ (эпигр. Лъа •'бк) воспринималось в VIII—X вв. как сложное, состоящее из двух знаменательных слов. Ныне знаменателен только второй компонент этого слова — пкъ ( в касожских и аланских надписях передается не только звук к, но и къ, видеть в названии Кууай, в корне куу, ассимилированное къыу => къуу 'лебедь'. Тюрк. къуω 'лебедь' в черкесский язык заимствовано настолько давно, что ныне факт его заимствования почти уже забыт. Если в названии Кууай заключено корневое слово къыу => къуу 'лебедь', то при общераспространенном черкесском аффиксе для обозначения племенных названий -ей (<= — ăй) этноним нашей надписи будет иметь значение: 'лебедяне', а занимаемая ими территория —'Лебедия'. Здесь невольно приходит на память Константин Порфирогенит с его «De Administrando Imperio», в котором Λεβεδια, как это установлено исследователями, представляла собой территорию в Северном Причерноморье, занимаемую пришедшими сюда из-за Волги мадьярами и жившими здесь примерно с 30-х годов IX ст. до конца его.
Из сочинения Константина Порфирогенита мы узнаем, что Λεβεδια иначе называлась 'Ατελkούζου и что эта «местность... (так) называется по имени протекающей там реки 'Ετέλ, и также Κουζοū».
Ч. А. Макэртней установил, что после Волги и ее притоков именем 'Ετέλ ('Ατελ) назывался Дон и что так он назван в мадьярских источниках, поэтому можно предположить что под Κουζοū следует понимать второе тюркское название Дона, несколько искаженное в произношении информатора Порфирогенита. Здесь должно было быть Κουσοū (из тюрк. къywcy — 'Лебяжья река'), тогда как Λεβεδια явно имеет своим источником восточнославянскую речь.
Когда появилось это название и как долго оно существовало, судить трудно, но поскольку, как это видно из нашей надписи, в низовьях Дона обитало касожское племя Кууай — 'Лебедяне', оно, по-видимому, получило это местное название от названия реки, а не наоборот. Сказать что-либо большее при данных источниках невозможно, как трудно судить и о том, насколько рано обосновалось и сколь долго жило здесь племя Кууев.
Перейду теперь ко второй касожской надписи на фляге из Новочеркасского музея (см. табл. XIII, рис. 1). Эта надпись, как и предыдущая, выполнена острием какого-то орудия до обжига фляги. Надпись состоит из четырех слов, отделенных друг от друга словоразделом в виде одной точки. Заключительный знак словораздела помещен в развилине последней буквы, сверху. На эти слов.оразделы обратил в свое время внимание С. Е. Малов, который усомнился в том, что надпись тюркская. Вот эта надпись в транслитерации: Лух'а-К'айсих-кан-К'айсихи • , что в переводе означает: 'Мужественный был Кайсых кан (воспитанник) Кайсыха'.
Первое слово слева, лух'а, соответствует совр. лIыхъу (эпиграфически, с отражением регрессивной не-смежной ассимиляции, лух) 'мужественный' и глагольного аффикса прош. вр. -а (эпиграфически -'а). Данная форма прошедшего времени уже встречалась в предыдущей надписи.
Во втором и четвертом словах надписи следует обратить внимание на букву в форме кружка, обозначающую а с предшествующим ей придыханием (‘а), и на лигатуру, состоящую из косых крестов, пересеченных двумя вертикальными штрихами. Эти лигатуры состоят из букв с и двух и (см. табл. XIII, 2). Слово К'айсих ( совр. къайсых) представляет собой отглагольное имя-прозвище со значением: 'сюда сверху приплывший'. В современном ономастиконе оно нам не встречалось.
Третье слово, кан (совр. къан) 'воспитанник', до сего времени широко известно в черкесских языках. Оно заимствовано из тюркского и в нашей надписи свидетельствует о том, что институт аталычества был уже знаком касогам VIII—X вв.
Четвертое слово, поскольку оно разъяснено выше, требует только объяснения конечного -и. Это -и (-совр. -ы) представляет собой в именах собственных старый посессив.
Выполненная в той же технике и в том же прошедшем времени вторая надпись, как и первая, подтверждает нашу мысль о том, что фляги клались вместе с гюкойными в могилу как неотъемлемая их собственность.
Касожский язык надписей на флягах оказался так же полнокровен, как и аланский язык надписей на камнях Маяцкого городища на Дону. И здесь о языковой ассимиляции не может быть речи.
Присмотревшись к надписям на камнях Маяцкого городища и на флягах из Новочеркасского музея, нетрудно обнаружить, что буквы этих надписей выходят за пределы аланского и касожского письмен. Обратите внимание на тот факт, что некоторые из букв этих надписей по своему виду и звучанию либо совпадают с буквами глаголического и кириллического письма, либо отличаются от них очень незначительно. Наибольшее количество встреч, если иметь в виду не только официальный азбучный кодекс, но и палеографические отклонения от него, ириходится на глаголический алфавит. Здесь нельзя не учитывать и того факта, что наши надписи выполнены, с одной стороны, на камне и керамике, с другой — не специалистами резчиками, а рядовыми людьми, знающими письмо. В этих условиях и угловатость букв, и их несоразмерность — явление обычное.
Достаточно взглянуть на табл. XIII, 3, чтобы убе-диться, насколько сходны по хабиту и звучанию буквы подонских аланских и касожских надписей аланского (средневекового осетинского) дукта в сравнении с гла-голическими и некоторыми кириллическими. А если это количество встреч увеличить за счет дополнитель-ных букв аланских надписей, опубликованных в данной книге, и букв разных источников глаголического и ки-риллического славянского письма, то у читателя, пожа-луй, возникнет мысль: а не созданы ли аланский и ка-сожский алфавиты на основе славянского, настолько много оказывается в них букв славянского дукта и при том без каких-либо к тому натяжек.
Однако приходится отказаться от этой мысли, т. к. осе-тинские надписи интерпретируемого письма более ран-них веков, чем в лесо-степной полосе Европейской части России появились славяне.
В основу раннего восточнославянского письма, как это явствует из табл. XIII, 3,

и в основу касожского письма, как это видно из табл. XIII, 2, легло средневековое осетинское письмо, уходящее своими корнями и древнеосетинское (скифо-сарматское) письмо арамейского дукта. О существовании собственного письма у скифов, сарматов и алан имелись упоминания в греческих, латинских и сирийских источниках, начиная с V—VI вв. н. э.
Чтобы представить, как реально выглядели эти упоминания, приведем здесь одно из них, тем более, что оно не учтено в публикации Н. В. Пигулевской. Свидетельство это извлечено нами из анонимной византийской Пасхалии VII в., опубликованной Нибуром. Текст его гласит: Оί δ’ε επισταμενοι άυτών γpαμματα έισιν οϋτοι: Καππαδxεξ ‘Iβεpεξ οι xάι Τυpαννοι Ταβαpινοι Λατινοι οίξ χpώνται δι Ρωμαίοι Σαpμαται Σpανοι Σxυφεξ Eλληνεξ Βασταpνοι Μήδοι Apμενιοι. - 'Знают же свои собственные письмена суть: каппадокийцы, иберы, они же тираны, табарены, латины, ими же пользуются римляне, сарматы, испанцы, скифы, греки, бастарны, мидийцы, армяне.
Для VII в. н. э. многие народы из подобного рода свидетельств оказываются уже отошедшими в историю, как это можно сказать о скифах и сарматах. Иногда под древними этнонимами подразумеваются более поздние, новые на данной территории народы. Свидетельства эти важны тем, что за ними, как бы они легендарны ни были, всегда скрывается действительность. Справедливость этой мысли читатель найдет и в данном очерке, и в данной книге.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 8:50 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Надписи на глиняном горшочке из-под с. Обильного на р. Куме (IX—XI вв. Северный Кавказ)

По сведениям, полученным от археолога Э. В. Ртвеладзе, обстоятельства находки горшочка с надписями малоизвестны и скудны. Обнаружен он обильненскими ребятишками в обрезах р. Кумьг и доставлен в школу. В 1962 г. сотрудник Пятигорского краеведческого музея Е. Е.Ивашнев взял его из школы и передал в музей. О нахождении его в Пятигорском музее впервые было сообщено в статье археолога В. А. Кузнецова, где автор, находясь под влиянием гипотезы тюрколога А. М. Щербака, относит данный горшочек с письменами к памятникам тюркской культуры, а сами письмена считает вслед за А. М. Щербаком вариантом тюркского рунического письма. В статье В. А. Кузнецова воспроизведен схематический рисунок горшочка, а из надписей прочерчена небрежно только одна, прорись которой отдельно не дается. Судя по тексту статьи, В. А. Кузнецов сам не видел горшочка. Прорись надписи была ему прислана музеем.
Благодаря содействию Э. В. Ртвеладзе и любезности дирекции Пятигорского музея мы получили возможность самым детальным образом изучить надписи на горшочке и сделать с них идеальные фотоснимки.
Горшочек, который воспроизведен на - табл. XVI,

изготовлен с болыиим искусством. Цвет его темно-серый, обжиг хороший. Венчик сосуда отбит. Две надписи на горшочке сделаны на нижней части тулова, третья, со схематическим рисунком конской головы,— на дне сосуда. Надпись с рисунком на дне сосуда и одна на тулове сделаны до обжига. Другая надпись на тулове прочерчена каким-то острием после обжига. Дукт письма надписи на донышке горшочка целиком сирийско-несторианский. В надписи три слова, причем каждое из них дано в лигатуре букв. Форма букв, несмотря на то, что некоторые из них занимают непривычное положение, легко распознается (см. табл. XVI, рис. 5).

Раскрывая лигатуры слов фразы на донышке сосуда, убеждаемся, что первое из них состоит из букв: h, w, n, ', второе — из букв: b, h и отдельно стоящей справа буквы j, третье — из букв: d, q и подписанной снизу под ней j. Чтобы возможно ясней представить себе, как раскрываются лигатуры, приводим небольшую табличку, в которой сопоставляются буквы данной надписи с соответственными буквами сирийско-несторианского письма {см. табл. XVI, 2).

В целом состоящая из трех слов фраза на донышке сосуда под конской головой транскрибируется в сирийско-несторианском письме: hwn' b(α)hj d(w)qj, что соответствует осет. диг. хуынӕ бӕхи догъи — 'дар конских скачек'.
Решить вопрос о диалекте осетинского языка помогает первое слово, где стоящая в лигатуре с nun сир.-нест. 'ajin, соответствует в аланской графике, как известно, осетинскому ӕ. Это дает возможность воспроизвести первое слово в форме диг. ху(ы)нӕ, а не ирон. ху(ы)н. Пропуск гласных в словах втором и третьем — явление для сирийско-несторианского письма обычное. Впрочем, в третьем слове может быть в одной фигуре с waw слито gof, поскольку в надписях точка при daleth могла и не обозначаться. Любопытно отметить, что пишущий обозначил увулярное осетинское гъ через gof, а не передал его через сочетание двух графем. Поскольку фраза 'дар конских скачек' скрыта в достаточно сложной для чтения лигатуре, можно думать, что она вместе с конской головой могла иметь священное, ритуальное значение.
Вторая фраза на тулове сосуда, сделанная до обжига, состоит из четырех букв аланского средневекового письма (см. табл. XVI, рис. 6).

Три из этих букв известны из других представленных в нашем исследовании аланских надписей, дукт которых не сирийско-несторианский. Последовательно читаемые слева направо эти буквы обозначают a, u (j), a.
Четвертая буква интерпретируемой здесь фразы является типичной сирийско-несторианской šin, поставленной из горизонтального положения в вертикальное. Единственной графической особенностью этой буквы в аланском письме являлось то, что верхний штрих ее развилки оказывался иногда загнутым вниз. В целом фраза (см. табл. XVI, рис. 6) читается слева направо: a jaš, что соответствует осет. а йас — 'это ас (яс)'.
Поскольку фраза на донышке горшочка, выполненная до обжига, оказалась дигорской, можно предположить, что данная фраза также дигорская. Слово ас (яс) было одним из самоназваний осетин в прошлом. В этом смысле оно существовало на Северном Кавказе весьма долго и в XIII—XIV вв. перешло здесь на вытеснивших алан карачаево-балкарцев. Судя по назначению сосуда и фразе 'дар конских скачек' слово ас (яс), вероятно, имело и другую семантику: 'хороший наездник', 'джигит'. Последнее подтверждается третьей надписью на горшочке, прочерченной после обжига, когда сосуд как дар вручался победителю конских скачек. Фраза выражает, как мы увидим ниже, восхищение доблестью победителя.
Третья фраза на горшочке выполнена, как и вторая на тулове, буквами сирийско-несторианского письма. Буквы, несмотря на то, что. некоторые из них занимают непривычное положение, легко распознаются (см. табл. XVI, рис. 7, Cool.



Ниже приводим таблицу, в которой сопоставляются буквы этой, третьей, надписи с соответствующими буквами сирийско-несторианского письма.
В целом третья надпись транскрибируется в сирийско-несторианском письме так: 's 'g 'ass’an j [es], что соответствует осет. диг. ӕцӕг ассап й[ес] -- 'настоящий (истинный) ас е[сть]'.
Наличие формы диг. ассан, вместо ирон. асиаг со всей определенностью подчеркивает опять-таки дигорский диалект осетинской речи . Слово ассан соответствует современному диг. ассон — 'балкарец' и исторически отвечает нормам речи. Суффикс -ан вместо -он держался очень долго. В XIII—XIV вв., как можно судить по топонимике осетинских названий в горной Балкарии и Карачае, он был еще живым. Старое значение слова ассан — 'осетин'. Существительный глагол 'есть' пишущий недописал. Острие ножа или кинжала сорвалось и дало длинный росчерк.
Однако, как информировал нас осетиновед М. И. Исаев, сам дигорец, третью фразу можно толковать и как иронскую, поскольку этноним ассан (совр. ассон) употребителен в этой форме не только у дигорцев, но и у иронцев. В последнем случае существительный глагол 'есть' окажется в форме i (и) и не нужно будет полагать, что исполнитель недописал фразы из-за срыва острия ножа или кинжала.
Датировать надпись на глиняном горшочке из с. Обильного на р. Куме в узких рамках трудно. В целом по форме букв (несторианских и не-несторианских) она может быть отнесена к IX—XI вв. Археологический объект как случайная находка, выполненная к тому же весьма оригинально, реальных параллелей для датировки не дает.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 8:59 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Надпись на янтарной бусине из аланского могильника у Рим-горы близ г. Кисловодска (IX—X вв. Северный Кавказ)

По сведениям, полученным от археолога Э. В. Ртвеладзе, бусина была найдена в 1957 г. пятигорским краеведом, инженером и археологом А. П. Руничем при дочистке разграбленной катакомбы аланского могильника у Рим-горы близ Кисловодска.
Катакомбный могильник у Рим-горы расположен с восточной ее стороны. По определению А. П. Рунича, он занимает площадь свыше 10 гектаров и датируется примерно VII—XII вв. н. э. Эта датировка в исходной дате подтверждается находкой здесь в 1846 г. креста с греческой надгробной надписью, относимой, по палеографическим данным, акад. В. В. Латышевым к VII в. н. э. Датировка могильника XI—XII веками, предложенная археологом В. А. Кузнецовым, неточна.
Янтарные бусины в поздних аланских катакомбах Кисловодского района — довольно частое явление. Такие бусы характерны для Крыма и Черноморского побережья, откуда они проникают в районы центрального Кавказа.
В захоронснии при Рим-горе, кроме янтарной бусины, было обнаружено еще несколько стеклянных бус и бронзовые колокольчики. Датируется захоронение примерно IX—X вв. н. э.
Янтарная бусина имеет форму слегка приплюснутого шара. Диаметр ее по оси отверстия — 1,3 см, а по перпендикулярной оси — 1,7 см. Ширина отверстия — 0,4 см. Бусина склеена параллельно отверстию из двух половинок янтаря неодинакового качества, но почти одинакового цвета. Она мутно-красновато-оранжевая. Шов соединения половинок хорошо заметен. Половина с жукообразным знаком, с которого начинается надпись, при просматривании ее на свет — мелкозернистая, другая половина - крупнозернистая. В двух местах бусина частично повреждена, но это не сказывается на чтении надписи. На поверхности бусины имеется много естественных трещинок, которые при незнании дукта письма могут производить впечатление искусственных штрихов, относящихся к буквам.
Бусина хранится в Пятигорском краеведческом музее. После исследования, фотографирования бусины и устранения с фотоснимков трещин, не имеющих отношения к хабиту букв надписи, она стала доступной для палеографического обозрения.
С этих фотоснимков мы сделали прорись, которая позволяет видеть надпись в ее первозданном виде (см. здесь, табл. XX, рис. 5).



Дукт письма надписи смешанный. Преобладают знаки маяцкого типа, но, наряду с ними, есть буквы, относящиеся к сирийско-несторианскому письму. Надпись исполнена вязью. Такой способ письма говорит о том, что оно было здесь не новым явлением. В прориси вязевый характер надписи хорошо виден на рис. 5, а в расчленении букв — на табл. XX, рис. 6.



В надписи 13 буквенных знаков, они составляют 14 букв, так как один из буквенных знаков представляет собой слогографему. Надпись читается, как и все средневековые осетинские, слева направо. Перейдем, однако, к описанию отдельных букв надписи и вязевых соединений.
Первая буква слева (см. рис. 5 и 6) представляет собой слегка изогнутый вертикальный штрих, прерванный в середине. Он стоит вне вязевых соединений. Исходной его формой является буква jod того арамейского дукта древнеосетинского письма, которое впервые оказалось представленным в надписях на баночных сосудах срубной культуры. Этого типа буква представляла собой вертикальный прямой штрих без каких-либо дополнений. Значение этой буквы в данной надписи, как и в прежних, — j (й) или i (и). При вычерчивании этой буквы на покатой поверхности бусины резец писца сорвался, отчего буква оказалась состоящей из двух не соединенных между собой штрихов. Однако, если кому-либо с палеографической точки зрения представится более вероятным видеть в этой первой букве jod сирийско-несторианского дукта, того типа, когда она представляет собой фигуру горизонтальной волнообразной линии (см. 5 букву в Дурбалайской надписи), здесь оказавшейся в вертикальном положении, то подобная палеографическая подмена не изменит смыслового содержания надписи.
Вторая буква надписи представляет собой хорошо известную нам из маяцких надписей букву а в виде длинного вертикального штриха, завершающегося двумя короткими параллельными друг другу горизонтальными черточками, отходящими от вертикального штриха влево. В нашей надписи вертикальный штрих буквы а несколько короче обычного и составляет линию, общую со следующей, третьей буквой надписи. Происхождение второй маяцкого типа буквы надписи, после того как была обнаружена сирийско-несторианская основа средневекового осетинского письма, представляется совершенно ясным. Исторически она связана, как и сирийско-несторианская 'alef, с письмом эстрангело. Изменилось только ее положение в строке.
Третья буква надписи представляет собой сирийско-несторианского дукта mim округлой формы, поставленную в вертикальное положение. В данном случае, как увидим ниже, правая сторона этого знака оказывается общей со следующей, четвертой буквой надписи. Отходящие от вертикального штриха наклонные штрихи образуют вместе с ним ту четвертую букву древнеосетинского письма, которая, будучи обращенной влево, хорошо представлена в надписи на баночном сосуде из-под Никополя и которая, происходя из арамейского he, в древнем осетинском письме обозначала ā. В соединении с jod, имевшем в древнем осетинском письме арамейского дукта форму вертикального штриха, эта сложная буква в маяцком письме в виде «лестницы» имела значение ай. В этом значении она выступает и в данном случае, объединяя в себе две буквы надписи: четвертую, а = he и пятую, й = jod, притом эта пятая буква является в то же время вертикальным штрихом шестой буквы надписи н.
Шестая буква надписи не относится ни к древнеосетинскому письму арамейского дукта, ни к средневековому осетинскому сирийско-несторианского дукта. Модификат этой буквы в том же значении н впервые встретился нам в одной из маяцких осетинских надписей. Обратило на себя внимание поразительное сходство этой буквы по форме и значению с глаголическим славянским н. Буква н данной надписи подтверждает эту догадку. В такой форме «глаголическое» н нашей надписи повторяет нВалунской плиты из Истрии, относимой к концу XI -началу XII в.
Вязь из шести перечисленных букв: и а м а й н представляет собой затейливую лигатуру. Наряду с лигатурами осетинской надписи на кистене из Саркела, она говорит о том, что письмо среди средневековых алан было не только выражением грамотности, но и видом графического искусства.
Седьмая буква надписи в средневековом осетинском письме в этой форме встречается впервые. Как можно судить по контексту, она соответствует современному звуку г и в данной надписи встретится еще раз как конечная, четырнадцатая буква. Хабит этой буквы состоит из горизонтального, резко изогнутого штриха, от которого опускаются вниз не совсем вертикальные отростки. В данной седьмой букве этих отростков четыре, а в четырнадцатой — три. Седьмая буква ведет свое происхождение от сирийско-несторианской heth того типа, который хорошо представлен в манускриптах Британского музея, описанных и изданных Райтом. В осетинском письме эта буква оказывается как бы зеркальной и больше походит на he письма эстрагело палестино-сирийского дукта. Нельзя не отметить того факта, что данная буква г осетинского средневекового письма проливает свет на происхождение одной из старых форм того глаголического знака, который назывался «дервь» и представлял первоначальное gj. Седьмая буква пересекает восьмую, представляющую собой ту же, что и вторая, но с более длинным вертикальным штрихом, и соединяется с девятой, в форме знакомой нам из маяцкой надписи № 2 и из надписи на баночном сосуде из погребения близ с. Рубцы Донецкой обл. Во всех трех случаях, т. е. в нашей надписи, в маяцкой № 2 и в рубцовской надписи, эта буква представляет собой reš арамейского письма, принявшую свое нынешнее положение еще в древнеосетинском письме арамейского дукта. Из средневекового осетинского письма буква reš в этой форме была принята в глаголическое письмо.
Десятая буква, похожая на трех-, а иногда и на четырехпалую птичью лапку, в средневековом осетинском письме имело значение а. Происхождение ее еще не достаточно ясно, но вероятнее всего, она ведет свое начало от поздних форм арамейского he, используемого в древнсосетинском письме арамейского дукта в значении а, а затем а сильного. По времени, форме и значению ближайшую параллель этой букве можно видеть в слове jāš > jas, в надписи на горшочке из-под с. Обильного на р. Куме. Десятая буква с одной стороны соединяется с предшествующей ей буквой reš, а с другой — с последующими одиннадцатой и четырнадцатой буквами.
Одиннадцатая буква дугообразной формы представляет собой jod древнеосетинского письма арамейского дукта, обычно функционирующую в форме прямого вертикального штриха. Не исключена возможность, что кривизна штриха jod связана в данном случае с влиянием на старую форму новой — сирийско-несторианской, поскольку такой хабит этой буквы оказывается весьма распространенным.
В надписи на бусине остаются еще 3 буквы: 12, 13 и 14, которые соединены в затейливую вязь.
Двенадцатая буква надписи имеет форму, близкую к латинскому заглавному N. Левый вертикальный штрих этой буквы является собственной чертой буквы, правый, также вертикальный, в верхней части слегка загнутый влево, является одним из элементов последней, четырнадцатой буквы надписи. Пересекающий наискось описанные два штриха наклонный штрих, в свою очередь, является элементом тринадцатой буквы надписи. Мы имеем дело со сложной лигатурой. Значение двенадцатой буквы надписи — т. Эта буква ведет свое происхождение от арамейского thaw и в древнеосетинском письме встретилась в надписи на обломке сосуда с горы Крестовой в г. Кисловодске.
Тринадцатая буква надписи, один из элементов которой входит в состав предыдущей буквы в виде диагонали, соединяющей два вертикальных ее штриха, образует с отходящим вниз отростком букву 'ajin. В этой форме она характерна для поздних арамейских и ранних сирийско-несторианских надписей, если иметь в виду ее необычное положение: буква в данном случае зеркальна и повернута по часовой стрелке на 180°. Значение 'ajin в древнем и средневековом осетинском письменах нам уже хорошо известно. В ранний период осетинской письменности она передавала ǎ, в более поздний, при потере количества, — звук, соответствующий современному осетинскому ӕ. В этом последнем значении тринадцатая буква и выступает в надписи на бусине.
Последняя, четырнадцатая буква нам уже знакома, поскольку встречалась в данной надписи как седьмой ее знак. Значение этой буквы здесь также г. В целом хабит букв надписи на бусине хорошо виден из палеографической сопоставительной таблицы (см. табл. XX).



Буквы надписи в порядке их чтения образуют следующую осетинскую фразу: и амайнга райтӕг. Эпиграфическая форма соответствует совр. осет.: и амонгӕ раттӕг 'счастье (resp. волшебство) дающая'.
Надпись на бусине отвечает нормам дигорского диалекта осетинского языка, точнее нормам стур-дигорского говора этого языка, кратко описанного А. Дз. Цагаевой.
Начальное и представляет собой определенный артикль, до сих пор употребительный в дигорском диалекте осетинского языка, в иронском исчезнувший, точнее, не утвердившийся, поскольку сам иронский диалект имеет более позднее происхождение, чем дигорский.
Амайнга (совр. фолькл. амонгӕ). Слово написано на бусине по нормам стур-дигорского говора осетинского языка со вставным й перед последним согласным корня. Слово налично в нартовском эпосе, где оно употребляется как название чудесной чаши: амонгӕ, ацамонгӕ, вациамонгӕ. В. И. Абаев находит в этом слове следы магическои семантики , что как нельзя лучше подтверждает наша надпись, поскольку бусина служила талисманом. В. И. Абаев в нашей надписи предлагает для данного слова значение 'счастье' (-амонд), М. И. Исаев —'волшебство'. Как можно видеть, и то и другое значение не противоречат назначению талисмана.
Райтӕг (совр. осет. раттӕг) — причастие настоящего времени. Слово написано также по нормам стур-дигорского говора со вставным й, о чем говорилось выше.
То, что в надписи на бусине наличны некоторые особенности современного стур-дигорского говора осетинского языка, не вызывает удивления. По сведениям, собранным А. Дз. Цагаевой, несколько осетинских семей пришли на нынешнюю территорию стур-дигорского говора более ста лет назад с верховьев р. Кубани и прилегающих к ней мест, будучи вытесненными оттуда балкарцами. Следовательно, надпись на бусине является историческим письменным памятником стур-дигорского говора дигорского диалекта осетинского языка.
О бусине-талисмане, которая называется у осетин цыкурайыфӕрдыг (букв. 'бусина — что просишь') и у суеверных осетин весьма почитаема, писал в свое время в этнографическом очерке Коста Хетагуров. Вот что он сообщает по этому поводу: «При особом доверии и расположении владелец сакли может показать вам несколько серебряных вещей: тяжелый кованый пояс, кубок, ковш, старинные монеты и тому подобная хӕзна, доставшаяся его предку после набега на владения какого-нибудь грузинского князя. Но никакой дружбой вы не достигнете, чтобы он показал вам камень счастья - цыкурайыфӕрдыг (буса изобилия и счастья), который он хранит, как говорится, за семью замками от всякого постороннего глаза. Это его неоценимое достояние и величайшая домашняя святыня, которую даже его семья имеет право созерцать с благоговением и молитвенными приношениями только один раз в году. Камень этот, величиною от горошины до голубиного яйца, имеет желтоватый оттенок и небольшую прозрачность; он испускает в темноте довольно сильный фосфорический свет. Встречается очень редко и, по народному поверью, достается «счастливцу» с опасностью жизни, так как добывается из зева самых ядовитых змеи...»


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 9:22 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

(стр. 1) Аланские надписи и граффити на сосудах из Надь-Сен-Миклоша (X в. н. э. Южная Венгрия)

В 1799 г. в с. Nagy-Szent-Miklos («Великий святой Николай») близ р. Мароша, в южной Венгрии был найден клад, включавший в себя 23 золотых сосуда изящной работы. Форма и орнаментация сосудов указывали на восточное, персидское, точнее сасанидское, их происхождение. Особый интерес вызвали у ученых надписи на сосудах: три из них были исполнены греческим письмом, а остальные восемнадцать буквами дотолс неизвестного алфавита.
Несмотря на то, что со времени находки клада прошло более полутора столетия, до сих пор не найдено окончательного чтения всех надписей на надь-сен-миклошских сосудах.
Первыми удовлетворительно прочтенными оказались две идентичных надписи греческого письма и языка. Они выгравированы по кругу на внутренней плоскости доньев двух однотипных чаш № 9 и № 10 и изобилуют аббревиациями и лигатурами (см. табл. XXI, рис. 1).



Исследовавший эти надписи Keil пришел к выводу, что они сделаны на христианский обряд крещения.
Третья надпись греческого письма на днище золотой чаши № 21 по-гречески не интерпретировалась (см. табл. XXI, рис. 2).

W. Thomsen доказал, что она является тюркоязычной, и сеичас, пожалуй, самым основным в ее интерпретации является вопрос, к какой исторической этнической группе следует ее относить. Последняя попытка приурочения этой надписи к определенному тюркоязычному этносу принадлежит, насколько мне известно, венгерскому тюркологу J. Nemeth. Он полагает ее печенежской. Нам представляется, что по времени, определяемому для надписи Fener'om, по палеографическим данным, 820—906 гг. (имея в виду особого хабита В), надпись может быть только тюркско-булгарской. Та часть древней Панонии близ р. Мароша, где был найден клад, в IX в. входила в состав болгарского княжества. Это подчеркивает и слово ξσαπαν, которое Feher правильно читает как слав, жупан (цит. соч., 125). Так же его понимал и W. Thomsen, а не čaban (ŏobon), как предлагает J. Nemeth. Для появления печенегов в Венгрии время IX — начало X в. Нереально. После того как эта, выполненная греческим письмом третья надпись, была признана тюркоязычной, некоторые из исследователей стали склоняться к мысли, что и остальные негреческого письма надписи и граффити на сосудах могут быть также тюркскими, выполненными оригинальным руническим письмом. Однако достичь здесь тех успехов, которые были очевидны при чтении тюркоязычной надписи греческого письма, не удавалось. Надписи обнаруживали, говоря словами одного из современных тюркологов, «большое количество необычных явлений, в ряде случаев несовместимых с особенностями структуры тюркских языков».
Последнее обстоятельство, при общности подавляющего большинства букв надь-сен-миклошских надписей и граффити негреческого письма с буквами исследованных нами средневековых осетинских (аланских) надписей (см. палеографические таблицы XXI, 4, 1—3),



и дало нам повод предложить чтение надписей и граффити на надь-сен-миклошских сосудах как осетинских, тем более, что чтение целиком укладывается в исторические и диалектные нормы осетинской речи.
При исследовании палеографической стороны надписей и граффити на надь-сен-миклошских сосудах обращает на себя внимание тот факт, что они оказываются выполненными двумя техническими приемами: надписи, хотя не всегда искусно, гравированы, граффити же прочерчены наспех каким-то острием. Первые имеют двойную линию резьбы, вторые — одинарную. Гравированных надписей на сосудах 6: первая из них, соразмерно размещенная на свободной от орнамента верхней плоскости ободка продолговатой чаши № 8, содержит четыре слова, разделенных между собой четырехконечными крестами (см. табл. XXI, рис. 3).

Всех крестов в надписи пять, два из них приходятся на начало и конец текста. Остающиеся 5 других надписей однотипны. Они содержат по девять буквенных знаков, словоразделов не имеют и распределяются на сосудах таким образом: одна помещается на питьевом роге, две других на чашах (табл. XXI, № 9 и № 10, рис. 5 и 6),



из которых надпись на чаше № 10 сопровождается граффити и две на кубках № 22 и № 23, из которых надпись на сосуде № 23 также с граффити (см. табл. XXI, рис. 7 и Cool.



Все надписи читаются слева направо. Эта давняя традиция древнего и средневекового осетинского письмен на всех открытых нами памятниках.
Надпись из четырех слов с крестообразными разделителями, по-видимому, была выполнена по заказу владельца сосуда. Под текстом надписи в правой ее половине видны следы наметки части текста. Надпись достаточно хорошо размещена на уготованном ей месте.
Начинается она крестообразным знаком, после которого помещены две буквы: от следующего слова они отделяются таким же крестообразным разделителем. С первой буквой, имеющей форму полулуния с вертикальным срезом слева, мы знакомы из осетинских надписей на камнях Маяцкого городища (см. табл. XIII, 1). Значение этой буквы — у. Она происходит из сирийско-несторианской WAW (см. табл. XIII, 1). Вторая, как буква древнеосетинского письма на арамейской графической основе, встретилась в надписи на керамическом обломке с городища горы Крестовой в Кисловодске, а затем в осетинской надписи на янтарной бусине с Рим-горы (см. табл. XX). Встречается она несколько раз и в хумаринских граффити касожского письма осетинского происхождения (см. табл. XXI, 4, л). Значение этой буквы — т. Ближайшим прототипом ее является thaw арамейской надписи Teima V в. до н. э. (см. табл. XXI, 4). Буквы первого слова надписи образуют графему ут. Как мы увидим ниже, это самостоятельное слово надписи.
Второе слово состоит из шести букв. Первая буква в этом дукте представлена кроме данной надписи, еще в двух надь-сен-миклошских граффити (см. табл. XXI, 3 рис. 9 и табл. XXI, 3 рис. 12) и пять раз в тюркоязычной надписн осетинского письма на деревянной палочке из Таласа (Киргиз. ССР). Встречается она и в хумаринских касожских граффити. Во всех случаях эта буква имеет значение а и своей историей связана с сирийско-несторианской 'ajin (см. табл. XXI, 4, 3). Вторая буква слова представляет собой модификат маяцкой л. В надь-сен-миклошских граффити в идентичной форме она встретится еще один раз (см. табл. ХХI, 3, рис. 9). По сравнению с маяцкой л вершина л надь-сен-миклошской надписи и граффити оказывается укорочена до уровня изогнутого отростка, идущего влево, которому придана округлая, а не острая форма, как в маяцких надписях. Ближайший прототип ее можно видеть в пальмирском арамейского дукта письме (см. табл. XXI, 4, ]), и это не кажется странным. За Каспием, в Средней Азии, откуда продвигались предки осетин — аланы, знали это письмо. Буквы третья и шестая второго слова надписи оригинальны по форме. Этот своеобразный знак встретился также в тюркоязычной надписи аланского письма из Таласа (см. т,абл. XVII) и в касожских граффити. В надь-сен-миклошской надписи, как в таласской и хумаринских граффити, этим знаком передается слогографема ан. О происхождении, ее, как и остальных оригинальных слогографем надь-сен-миклошского и других осетинского дукта письменностей, судить трудно. Нужны дополнительные факты и дальнейшие розыски эпиграфических памятников.
Четвертая буква второго слова надписи в виде угла, обращенного острием вправо с небольшим горизонтальным шипом на конце, представляет собой сирийско-несторианского дукта gimel (см. табл. XXI, 4, 2). В данной надписи на чаше она встретится еще дважды и два раза в таласской надписи аланского письма (см. табл. XVII).

Как покажет контекст, ею обозначаются как заднеязычноё, так и. увулярное г (осет. г и гъ).
Пятая буква второго слова надписи в этой форме и значении в данной надписи фиксируется днажды. С незначительным отклонением встретится она в других пяти гравированных надписях и один раз в граффити (см. табл. XXI, 3, рис. 9 и табл. XXI, 4). История зтой буквы в осетинском письме стара. Она ведет свое начало от арамейской he, используемой matres lectionis в древнем осетинском письме в значении а, как-то следует из надписей на баночных сосудах срубной культуры (см. здесь, гл. I). В дальнейшем, когда долгота гласного была утрачена, буква стала употребляться безразлично как для передачи сильного а, так и слабого ӕ {см. табл. XXI, 4,). Эта буква, кроме надь-сен-миклошских надписей и граффити, встречается в значении а в маяцком осетинском письме, в таласской тюркоязычной надписи аланского письма и в надписи на горшочке из-под с. Обильного на р. Куме {Северный Кавказ). В интерпретируемой нами надписи на чаше пятая буква используется как в значении а, так и ӕ.
В целом второе слово надписи транслитерируется как алангаан.
Далее, после словораздела в виде креста, следует третье слово надписи. Оно начинается с буквы сирийско-несторианского дукта в форме дуги, обращенной раствором влево и в этом хабите известной как начальная и срединная nun во многих надписях сирийско-несторианского письма с весьма раннего времени (см. табл. XXI, 4, 2). В этой же форме и значении н она встречается еще дважды в надь-сен-миклошских граффити (см. табл. XXI, 2, рис. 8, табл. XXI, 3, рис. 9) и трижды в таласской надписи. Есть она и в хумаринских граффити. Вторая буква третьего слова известна из маяцких осетинских надписей и надписи на янтарной бусине с Рим-горы близ Кисловодска. Значение ее — а. Происхождение — арамейское (см. табл. XXI, 4, 1). Третья и четвертая буквы третьего слова объяснены во втором слове. В итоге третье слово надписи транслитерируется как нага.
После этого слова надписи опять следует словоразделитель в форме креста и за ним последнее, четвертое слово надписи из четырех букв. Первая и четвертая буквы этого слова уже знакомы нам из предыдущей части надписи. Значение второй буквы четвертого слова устанавливается контекстом. В надь-сен-миклошских надписях и граффити знак имеет значение дифтонга ӕw (-ӕу) (см. табл. XXI, 4, 3). Третья буква четвертого слова встречается только в надь-сен-миклошских надписях и граффити. Значение установлено также контекстом. Это слогографема ан. В целом последнее четвертое слово надписи транслитерируется как гӕуана. За этим словом стоит словообразовательный знак в форме креста, знаменующий в данном случае конец надписи.
Выписывая все четыре надписи на чаше в строку, получаем следующий текст: + ут + алангаан + нага + гӕуана + Что означает этот текст? Мне представляется, что по-осетински его надлежит транскрибировать следующим образом: Ут алангъаан Нагӕ гъӕуанӕ. Надпись выполнена на диалекте, близком к дигорскому. Проанализируем ее:
1. Ут — имя собственное. Сравни осет. ирон. уд — 'душа'. За то, что первую букву этого слова следует читать как у, а не о, говорит граффити на сосуде № 23 (см. табл. XXI, 2, рис. Cool, где это слово другой графемой также передано с у, как уд. Оглушение звонкого д в паузе характеризует диалект. Подобное явление отмечал в Зеленчукской осетинской надписи X в. В. И. Абаев. Собственное имя Лӕг написано там как Лак, Возможно, что в собственном имени мы имеем здесь тюркское заимствование. Срав. др. тюрк. ут — 'бык', как собственное имя в тюркских надписях Саркела.
2. Алангаан-алангъаан. Сложное слово, образованное по типу соположения основ, собств. «аланский каан (каган)». Первый компонент слова алан представляет собой общеизвестное историческое этническое имя, закрепленное за ираноязычными племенами юга России и Северного Кавказа с начала нашей эры. Второе слово гаан-тюрк. къаан (къагъан) — 'царь', 'князь' в этом значении также общеизвестно. В надписи слово дано с опущенным в интервокальном положении увулярным гъ, как то свойственно ряду тюркских языков. Эпиграфическая форма алангаан свидетельствует о том, что в осетинском письме Надь-Сен-Миклоша буква г (из сирийско-несторианской gimel) обозначала как увулярное гъ, так и заднеязычное г, что подтверждается также третьим и четвертым словами надписи. По законам осетинской речи, велярное тюркское къ, оказавшись здесь в интерсонорном положении, озвончилось и перещло в гъ. Иначе говоря, эпиграфическое алангаан следует орфоэпически по-осетински транскрибировать алангъаан, что соответствует орфографическому и орфоэпическому тюрк. аланкъаан (-аланкъагъан) — 'аланский каган' resp. 'аланский князь'.
3. Нага. В слове нага-нагӕ мы видим дигорского типа оформление старого венгерского nary — 'большой', 'великий', вошедшего в состав названия селения Nagy-Szent-Miklos (орфоэпически совр. «Надь-Сен-Миклош»), в котором был найден клад интересных сосудов. Называлось ли первоначально селение Nagy и Szent-Miklos явилось позднейшим дополнением к нему, этого мы не знаем, но что nagy (эпигр. нага) в надписи на чаше было именно названием селения, видно из последнего слова надписи. Оно является производным от осетинского слова 'селение', 'аул'. Весьма примечательным является тот факт, что Szent-Miklos — 'Святой Николай' оказывается покровителем христианизированной осетинской среды не только в данном селении южной Венгрии, но и далеко на Северном Кавказе, в верховьях р. Кубани, где был найден осетиноязычный Зеленчукский памятник, датируемый нами X в. На нем, как известно, наряду с символикой Ιξ χξ вырезано σαγισξ Νιxσλασξ.. От этого факта едва ли можно отмахнуться как от случайного совпадения. Напомним, что некоторые из букв надь-сен-миклошского письма, о которых речь шла выше, наличны в хумаринских касожских граффити письма осетинского дукта. Хумаринские касоги и зеленчукские аланы взаимосвязаны не только одной территорией, но и примерно одним временем (X—XI вв.) В третьем слове надписи обращает на себя внимание конечная гласная. Мы интерпретировали ее, исходя из особенностей осетинской речи, как ӕ, хотя в надь-сен-миклошских надписях и граффити эта буква имеет двоякое значение: ӕ и а. В своей графической форме эта а, как уже говорилось, восходит к ā древнеосетинского письма арамейского дукта. После потери гласными а долготы и краткости она стала употребляться на месте ӕ (— ǎ), т. е. графически ӕ встречается там, где ожидается прежнее а. В истории письменностей подобные случаи графических замен общеизвестны. Они зависят не только от диалектных особенностей речи, но и от того, что графика народного письма никогда полностью не отражает фонетики и зависит от степени грамотности пишущего, распространенности и частоты употребления письма и ряда других причин.
4. Гӕуана. Это слово надписи транскрибируется как: гъӕуанӕ. Оно образовано по дигорскому типу: гъӕу (ирон. хъӕу) — 'селение', 'аул* — ан аффикс- происхождения (совр. -он), -ӕ исходный гласный открытого слога, в ряде случаев обозначающий старый именительный падеж. Гӕуана (-еъӕуанӕ) употреблено в значении: 'селянин', 'происходящий из селения'.
В целом надпись на чаше транскрибируется как Ут алангъаан Нагӕ гъӕуанӕ, означает: «Ут аланский каган нагский селянин». Надпись выдержана в исторических и диалектных нормах осетинской речи. Наряду с дигорскими особенностями в ней налицо иронизмы. Подобного типа смешанный диалект недавно был описан в Северной Осетии осетиноведом М. И. Исаевым. Он назвал его уаллагкомским говором. Различие между надь-сен-миклошской аланской речью и речью современных осетин уаллагкомцев в том, что в первом на дигорскую основу речи накладываются иронизмы, а во втором наоборот — первичная основа речи иронская.
Поскольку графика остальных надписей и граффити на надь-сен-миклошских сосудах совпадает с только что интерпретированной выше надписью, не подлежит сомнению, что с этих же позиций следует подойти и к остальным. Если они окажутся исполненными в грамматических, лексических, орфоэпических и «орфографических» нормах осетинской речи, то язык этих остальных надписей и граффити можно будет считать объясненным. Не исключена, конечно, возможность, что не все, выполненное данной графикой, по языку окажется только осетинским.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 9:24 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

(стр. 2) Аланские надписи и граффити на сосудах из Надь-Сен-Миклоша (X в. н. э. Южная Венгрия)

После интерпретации надписи на чаше, принадлежавшей, как оказалось, аланскому кагану Уту, жителю селения Нага (венгр. Nagy), мы рассмотрели оставшиеся пять однотипных надписей на сосудах. Как и интерпретированная выше надпись на чаше, они тоже гравированы (см. табл. XXI, рис. 5 й 6, табл. XXI, 2, рис. 4, 7, и Cool.
Каждая из данных пяти надписей содержит по девяти букв, равных одиннадцати звукам, т. к. две буквы представляют собой слогографемы. Словоразделы в надписях, как уже упоминалось выше, отсутствуют. По графическому разночтению, хотя оно и незначительно, надписи интересны тем, что в трех из них известная нам буква т в форме заглавного латинского N зеркальна, а буква а, идущая от арамейского hematres lectionis, имеет в двух случаях три отходящих влево наклонных штриха, в двух — четыре и в одном случае даже пять таких штрихов, хотя текст надписей, как в этом мы убедимся ниже, везде один и тот же. Количество боковых штрихов в а и обращенность т для пишущего не имели значения. В каждом вновь открытом письме факты подобного порядка являются весьма важными, т. к. в большинстве случаев эти вольности говорят о том, чо писавшие были не очень грамотны.
Рассмотрю одну из данных пяти надписей, поскольку все они однотипны (см. табл. XXI, 2, рис. 4).
Первая буква надписи представляет собой уже известную нам т, в данном случае в том же положении, что и в надписи на чаше аланского кагана Ута. За этой буквой следует слогографема ан, также известная нам из надписи Ута. Третья буква в виде обращенного острием вправо тупого угла известна из маяцких аланских надписей, таласской надписи и хумаринских граффити как буква к (см, табл. XXI, 4, 2). Она происходит из сирийско несторианской kaf. Четвертая буква в значении а также рассмотрена и объяснена выше. Как и в надписи Ута, она имеет четыре боковых левых штриха, но здесь с несколько большим наклоном вниз. Вертикальный штрих в нижней части немного длиннее, чем в других случаях. Впервые встречается в надь-сен-миклошском письме пятая буква. Эта маленькая вертикальная черточка, как удалось установить палеографически и контекстом, представляет собой сирийско-несторианского дукта zajin, употребляемую в надь-сен-миклошском осетинском письме, как и в несторианском, в значении з и дз (см. табл. XXI, 4, 2). Шестая буква в этой оригинальной форме встречается только в данном слове. Из нашего прочтения слова следует, что она представляет собой либо слогографему ам, либо графему м (см. табл. XXI, 4, 3). Происхождение ее, как и других слогографем надь-сен-миклошского письма, пока неизвестно. Вероятно, не случайно эта буква связана с глаголической X — м («мыслете»). Седьмая буква в значении слогографемы ан известна из надписи Ута. Восьмая — представляет собой сирийско-несторианского дукта gof (-совр. осет. хъ). В этой форме, но в значении (kaf) к, она встретилась однажды в таласской надписи и как gof трижды в хумаринских граффити, где ею передается смычногортанное къ. Особый интерес представляет последняя буква надписи. Кроме данной надписи (с учетом всех пяти вариантов), буква окажется в этой форме в той же позиции, еще в одном надь-сен-миклошском граффити (см, табл. XXI, рис, 6) и в разных позициях в хумаринских касожских граффити. Во всех случаях это осетинская ӕ (касож. э), ведущая свое происхождение, как и ǎ древнеосетинского письма на арамейской графической основе, от арамейского ‘ajin (см. табл. XXI, 4, 1).
В целом надпись № 4, которая выгравирована на питьевом роге, (как и остальные, идентичные ей, на других сосудах), транслитерируется как: танкадзаманхъӕ.
С соответственным членением на слова, эта и идентичные ей надписи выражают ту мысль, которая заключена в осетинском фразеологическом фольклорном обороте: тӕнк ацамонгӕ — 'пенящаяся чаша счастья'.
Для доказательства рассмотрим отдельные слова и их формы:
1. Танк — совр. фольк. осет. тӕнк — 'пенящаяся'. Эпитет тӕнк употребляется в осетинском фольклоре всегда при слове, обозначающем 'чашу счастья'— ацамонгӕ, амонгӕ. Слогографема ан, как можно судить по надь-сен-миклошским надписям и граффити, передавала как слог ан, так и ӕн.
2. Адзаманхъӕ — совр. общ. осет. ацамонгӕ—'чаша счастья'. В данном слове, хорошо изаестном из осетинского нартовского эпоса, в букве дз эпиграфически отражена интерсонорность ц. После буквы м, перед сонорным н, как и в предыдущем слове, налицо историческое а (совр. о). В эпиграфическом написании слова требует особого объяснения только то явление, в котором во всех пяти случаях перед конечной ӕ оказывается gof вместо ожидаемой gimel. Исключительность этого явления последовательно разъясняется следующими замеченными нами фактами: во-первых — наличием gof вместо kaf в ряде иноязычных памятников, использующих графику сирийско-несторианского письма. Смешение это носит графический характер. Из фактов такого порядка в надь-сен-миклошских записях следует указать на граффити сосуда № 6 (табл. XXI, 3, рис. 9), в котором в средневековом осетинском схънтан (совр. скондтон) -'я сделал' вместо ожидаемого kaf (к) имеем gof (хъ). Такой же графический характер имеет замена kaf на gof и в связанном с надь-сен-миклошским письмом таласском тюркоязычном памятнике осетинского письма, где gof (к, а не д) употреблена в тюркском окончании дат. пад. -ка слова саи —'счет', 'счисление'. Во-вторых - наличием в двух надь-сен-миклошских граффити знака kaf там, где ожидается gimel (см. табл. XXI, 1, граффити № 15 и 16, рис. 11 и 11а). Даже при всей небрежности исполнения граффити трудно предположить, что это не kaf, а gimel, которая в скорописи была весьма похожа по форме на kaf. Граффити № 15 и 16 (табл. XXI, 1), в которых встречается kaf вм. gimel, писались одним и тем же лицом, что явствует из их почерка и содержания. Очевидно, kaf написано в этих граффити вместо gimel по той же причине, что и gof вместо gimel. Налицо опять факт графического смешения. Пишущий мало заботился о том, как воспримут его записи. Сам он прекрасно понимал, как звучит им написанное, и «ничтоже сумняшеся» писал вместо gimel, то gof, то kaf.
Любопытно отметить, что в кубанском дигорском диалекте в графической передаче г мы, не находим также ожидаемой gimel: в граффити на янтарной бусине из могильника IX—XI вв. с Рим-горы под Кисловодском в слове 'счастье' — совр. амонгӕ (вместо амонд) и причастии 'дающая' — совр. радтаг для передачи звука г в обоих словах использован модификат сирийско-несторианской cheth, а не gimel. То, что при одной и той же графической основе письма в одном диалекте, как надь-сен-миклошский, использовалась для г то gof, то kaf, а в кубанском дигорском IX—XI вв. cheth, еще раз характеризует малую заботу пишущих о том, насколько точно их графемы отражают звуки. Письмо, эта величайшая общественная условность, во многом субъективно. К тому же употребление его от случая к случаю не создает необходимых условий для образования устойчивой орфографической нормы.
Таким образом, наличие gof (хъ) вместо gimel (г) в надь-сен-миклошском слове адзаманхъӕ (вместо аца-мангӕ), оказывается явлением графическим, а не фонетическим.
Переходя к исследованию осетинских (аланских) граффити на надь-сен-миклошских сосудах, считаем необходимым подвергнуть анализу прежде всего те из них, которые представляют собой не отдельные слова, имена писавших их, а немногословные фразы. Таких граффити на сосудах два.
Первое граффити прочерчено на дне сосуда № 6 (см. табл. XXI, 3, рис. 9). Визуально оно представлено тремя словами. Два из них помещены одно под другим на самом дне, а третье сбоку, на ребристой подставке сосуда.
Далеко не все буквы этого граффити требуют палеографических комментариев. Первые три буквы верхней строки граффити на дне сосуда встречались в предьщущих надписях. Четвертая буква этой строки представляет собой арамейского происхождения с, знакомую нам из маяцких осетинских надписей, хумаринских касожских граффити и таласской надписи. В маяцком граффити и таласской надписи по отношению к арамейской эта буква зеркальна (см, табл. XXI, 4, ]). Во всех случаях, кроме таласской надписи, буква передает шепелявое с (с). Пятая и шестая буква граффити также встречались в предыдущих надь-сен-миклошских надписях (см. табл. XXI, 4, 2). Седьмая буква представляет собой сирийско-несторианского дукта teth, повернутую петлей вверх. Петля буквы округлена (см. табл. XXI, 4, 2). Восьмая буква а знакома в этой форме из надписи аланского князя Ута, а девятая представляет собой конечную сирийско-несторианского дукта nun, поставленную из наклонного в вертикальное положение (см. табл. XXI, 4, 2) и тем самым по форме совпавшую с jod древнеосетинского письма арамейского дукта и средневекового осетинского (аланского) маяцкого письма (см. табл. XXI, 4, 2). В транслитерации верхняя строка граффити получает следующую форму: аазсхънтан.
Строка, процарапанная на ребристой подставке сосуда, с палеографической стороны совершенно ясна.
Первая буква ее в значении л уже встречалась в этой форме в надь-сен-миклошской надписи аланского кагана Ута. Вторая буква известна в этой форме и значении -и (ә) из касожской осетинского (аланского) дукта надписи № 1 на фляге Новочеркасского музея и осетинской (аланской) надписи на горшочке из-под с. Обильного на р. Куме. Третья последняя буква — к в этой форме представлена в маяцком письме, хумаринских граффити и таласской надписи (см. табл. XXI, 4, 2). В транслитерации эта строка граффити выглядит так: лик.
Третья, нижняя строка граффити содержит только одну букву, нуждающуюся в палеографическом комментнровании — это первая буква. Она представляет собой так же, как и седьмая буква первой строки граффити, модификат сирийско-несторианской teth, повернутой петлей вверх, но с тремя, а не двумя отходящими от петли штрихами. Эту графическую черту буквы мы встречаем и в сирийско-несторианском письме (см. табл. XXI, 4, 2). Остальные буквы этой строки граффити уже встречались и палеографически объяснены. Следует только сделать замечание в отношении предпоследней буквы kaf. Лишняя линия внутри угла в нижней части не является элементом буквы. Это срыв орудия письма. Сравним эту букву в этом же слове на сосуде № 23 (табл. XXI, 2, рис. Cool, где нет этого штриха. В транслитерации эта строка граффити читается: тука.
Транслитерируя граффити в целом, с разбивкой его на слово — формы, мы получаем следующий текст: а аз схънтан лик тука. В современном осетинском языке ему соответствует : а аз лыг скондтон — Тука — 'Это я вырезал (резаным сделал) — Тука'.
Проанализируем эпиграфический текст:
1. а — 'это'. Указательное местоимение 3-го л. ед. ч. общее по форме для дигорского и иронского диалектов осетинского языка.
2. аз — ‘я’. Личное местоимение 1-го л. ед. ч. общее по форме для дигорского и иронского диалектов осетинского языка.
3. схънтан — 'сделал'. В граффити так передана личная форма глагола диг. кӕнун, ирон. кӕнын — 'делать' в 1-м л. прош. времени соверш. вида. О совершенности действия говорит преверб с-. После буквы хъ (gof), которая графически замещает ожидаемую здесь к (kaf), о чем говорилось выше, пропущена гласная. Пропуск букв, выполняющих роль гласных ('alef, waw, jod) в сирийско-несторианском письме явление обычное. Письмо надь-сен-миклошских осетин (алан) графически тесно связано с сирийско-несторианским, поэтому отсутствие гласной в данном случае не вызывает удивления. Это не описка, а норма письма. Какой гласный следует восстановить по времени составления граффити после хъ (-к) перед н предоставляем решать осетиноведам. Заслуживает внимания конечное -ан вм. совр. -он. Эпиграфическая форма глагола не демонстрирует очевидных диалектальных особенностей осетинского языка.
4. лик — 'резаный'. Причастие наст. вр., образованное по норме иронского диалекта (совр. лыг), а не дигорского, где произносят лух. То, что в граффити в исходе
слова лыг написана к, можно считать в порядке вещей. Как указывалось выше, осетинский язык в паузе знает оглушение согласного. Постановка причастия после личной формы глагола, а не перед ним, встречается и в современной осетинской речи.
5. Тука — имя собственное. Если судить по сохраняющейся до сего времени фамилии Туккаты — Тукаевы, это имя дигорское. Вероятно, в языке писавшего граффити Туки, как и в языке писавшего надпись для кагана Ута, были налицо и дигорские и иронские черты, т. е. они являли собой смешанный тип речи, о чем уже говорилось раньше.
Второе граффити (см. табл. XXI, 2, рис. 8} представляет собой также фразу, прочерченную на кубке № 23 с осетинской гравированной надписью «пенящаяся чаша счастья». Это граффити визуально выглядит одним словом.
С палеографической стороны в нем комментируется только одна третья буква. Остальные уже встречались в предыдущих надписях и граффити. Комментируемая буква в этой форме встретится еще раз в одном надь-сен-миклошском граффити, повторенном дважды (см. табл. XXI, 1, рис. 11 и 11 а), причем, как явствует из значения слов и в данном граффити и в том, которое имеется в виду, эта буква имеет значение д. Присматриваясь к ее форме, нетрудно убедиться, что она представляет собой daleth, идущую из собственного арамейского письма (см. табл. XXI, 4, [), легшего в основу древнеосетинского. В хорошей арамейской форме в древнеосетинском письме daleth представлена в граффити на керамическом обломке с горы Крестовой в Кисловодске (см. здесь, гл. I, табл. VIII).
Транслитерируя граффити с разбивкой его на слово-формы, мы получаем следующий текст: на уд а тука. В современном осетинском звучании ему соответствует: нӕ уд, а Тука —'наша душа, это — Тука'.
С палеографической стороны представляет большой интерес использование слогографемы ӕу на грани двух слов фразы, когда ӕ отходит к первому слову, а у — ко второму. У писавшего были все возможности использовать для а и у самостоятельные буквы, но он этого не сделал. По-видимому, в его сознании аттрибутивное сочетание «наша душа» представляло единый, нечленимый речевой комплекс.
Рассмотрим граффити с его лексико-грамматической стороны:
1. на — 'наша'. Соответствует совр. осет. нӕ — энклитической форме притяжательного местоимения 1-го л. мн. ч., общей для дигорского и иронского диалектов осетинского языка.
2. уд— 'душа'. Вместе с предшествующим энклитическим местоимением нӕ 'наша' образует фразеологический комплекс, по значению соответствующий русскому «душа общества». Из дальнейшего изложения будет совершенно ясно, что Тука был именно «душой» ватаги тех алан, которые участвовали в грабеже золотых сосудов.
3. а — 'это'. Указательное местоимение 3-го л. ед. ч., уже встречавшееся в анализированном выше граффити.
4. тука — имя собственное, известыое нам также из предыдущего граффити.
Судя по собственным именам, это граффити выдержано в тех же диалектных нормах, что и предыдущее. Исчерпывающее значение данной фразы в общей сумме надписей и граффити на надь-сен-миклошских сосудах, с вытекающими отсюда соображениями исторического порядка, будет дано в заключении исследования.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
ALAN
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 07.12.2013
Сообщения: 1476

СообщениеДобавлено: Вт Мар 04, 2014 9:25 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

(стр. 3) Аланские надписи и граффити на сосудах из Надь-Сен-Миклоша (X в. н. э. Южная Венгрия)

Кроме этих двух пространных граффити, на сосудах имеются еще одиночные слова — имена. Всех имен граффити пять. Два из них повторяются дважды. Рассмотрим эти граффити.
1. На чаше № 10 с гравированной надписью «пенящаяся чаша счастья» прочерчено граффито (см. табл. XXI, рис. 6) из четырех уже известных нам букв, которые транслитерируются как тагӕ. По-видимому, это слово следует сопоставлять с диг. тагӕ — 'жила', 'веревка', употребленным в значении имени-прозвища, Предпоследняя буква граффити с выходящим за угол соединения небольшим шипом, направленным наискось вниз, а не горизонтально, вероятно, передает г, а не к. Возможно, конечно, что графически и «орфографически» в этом граффити не точно передано другое слово — дигорское собственное имя Тӕкъа, которое, как подсказал М. И. Исаев. наличествует в дигорском селении Лескен. Важен тот факт, что оба имени, какое бы не закрепить за граффито, осетинские.
2. На доньях двух различных кувшинов № 3 и № 4 (см. табл. XXI, I рис. 10 и 10а) прочерчено на каждом одно и то же имя, транслитерируемое как кауана. В этом слове, как нам представляется, следует видеть историческое разночтение к совр. ирон. хъӕууон. (*хъӕууонӕ) - 'селянин', 'аульчанин1. Слово это в исторически закономерной дигорской форме уже встречалось нам в надписи на чаше аланского кагана Ута, но в значении не собственного имени-прозвища; а как нарицательное: 'селянин'. Вероятно, оба граффити на кувшинах № 3 и № 4 выполнены одним лицом и едва ли начальную букву иа сосуде № 3 следует читать как g (гъ), а не q (хъ). По форме она приближается к г граффити на чаше № 10 (см. табл. XXI, рис. 6), но в скорописном исполнении граффити незначительный выход линии за стык пересечения мог быть и просто-напросто срывом острия пишущего орудия, если это, конечно, не диалектальный параллелизм в употреблении хъ и гъ.
3. На доньях однотипных чаш № 15 и № 16 прочерчено, так же, как к в предыдущем случае, на каждом отдельном одинаковое имя (см. табл. XXI, 1, рис. 11 и 11а). Оба они транслитерируются как уандка и сопоставимы с ирон. уӕндгӕ — 'храбрый', 'дерзкий', 'смелый', употребленным как имя собственное. В дигорском ему будет соответствовать ӕндеуагӕ. Все буквы данного граффитк, кроме начальной, уже встречались, что касается начальной буквы, то вариант незначительного отклонения к ней известен из одного маяцкого граффити, где он имеет значение у (см. табл. XXI, 4, 2). Мы видим в этой букве осетинский (аланский) модификат сирийско-несторианской waw, данной в удвоении (см. табл. XXI, 4, 2). Предпоследняя буква граффити совершенно ясно изображает к. Попытку объяснить, почему в надь-сен-миклошских граффити к пишется вм. г, я дал выше.
4. На дне сосуда № 5 прочерчены одно под другим два слова (см. табл. XXI, 3, рис. 12), представляющие в нашем чтении одно собственное нмя, притом касожское. Второе слово относится к первому как грамматическое приложение. Как могло среди осетинских имен оказаться касожское, я скажу позже. С палеографической стороны, имея в виду уже проанализированные раньше граффити, в данном имени требуют объяснения две буквы: последняя буква первого имени и первая буква второго. Последняя буква первого компонента имени в виде восьмерки (см. табл. XXI, 4, 3) встретилась мне в одной маяцкой осетинской (аланской) надписи и в осетинской надписи на амфоре из Танаиса (см. гл. I, очерк 11). Угловатый модификат этой буквы наличен в тюркоязычной надписи осетинского (аланского) письма из Таласа (см. табл. XXI, 4, 3). В маяцкой и танаисской надписях она обозначает букву и, в таласской — е. За буквой скрываются диалектальные различия, как это было например в древнерусском письме при употреблении буквы ядь. Первая буква второго компонента засвидетельствована в касожской осетинского (аланского) дукта надписи № 1 на фляге из Новочеркасского музея в значении з (см. гл. II, очерк 2, табл. XXI, 4, 1). По происхож-дению эта буква представляет старую форму арамейского zajin. Поскольку касожское средневековое письмо теснейшим образом связано со средневековым осетинским (аланским), наличие в касожском имени осетинских графем для и и з не должно удивлять.
Начальная буква первого компонента имени данного граффити может читаться только как и. Она происходит из древнеосетинского письма на арамейской графической основе, где для передачи звука и был использован, очевидно, модификат буквы jod (см. табл. XXI, 4, 3). Буква аналогичной формы, обозначающая в средневековом осетинском письме н, происходит из сирийско-несторианского конечного nun и, как в сирийско-несторианском письме, в осетинском используется только в этой конечной позиции (см. табл. XXI, 4, 2). Последняя буква второго компонента имени, нам уже известная, с учетом особенностей касожского письма осетинского (аланского) дукта, насколько мы знаем его по хумаринским граффити, может транслитерироваться как о, ибо в касожском языке оно всегда дифтонгического происхождения, а данная графема в касожском письме одинаково передавала как дифтонг ӕw (-эу)=>о, так и wӕ (-уэ)=>о. Таким образом, граффити на дне сосуда № 5 (табл. XXI, 3, рис. 12) транслитерируется как исай-зао. Первый компонент граффити означает собственное личное имя Исай, и у потомков исторических касогов, современных кабардино-черкесов, ныне не встречается. Второй компонент граффити — зао, соответствует совр. каб.-черк. зауэ — 'война'. Однако еще в начале XIX в., как это явствует из записей Ш. Ногма, это слово имело значение 'воин'. В целом имя читается Исай-зао — 'Исай-воин'. С синтаксической точки зрения граффити вьгдержано в нормах касожской (кабардино-черкесской) речи: профессия или звание, как грамматическое приложение, стоит на втором месте.
5. Граффити на дне кружки № 11 (табл. XXI, 1, рис. 13) состоит из двух букв. Обе буквы нам известны. Первая и в форме восьмерки, вторая — сирийско-несторианского дукта конечная nun (см, табл. XXI, 4, 2). Граффити транслитерируется как ин и представляет собой также касожское собственное имя: Ин — 'Великий', 'Большой'. Прилагательное ин в субстантивированной форме в совр. кабардино-черкесском языке встречать не приходилось, но что оно могло субстантивироваться, показывает слово иныжь — 'великан'. Прилагательное ин применительно к человеку употребляется в значении слова, характеризующего как духовные, так и физические его качества.
Как явствует из проведенного исследования, количество надписей и граффити на сосудах, исключая две греческих и одну тюркоязычную, оказывается равным не 18, как это представляется визуально, а 15.
Теперь перейдем к общим выводам, которые можно сделать из проанализированных надписей и граффити.
1. Как следует из надписи на чаше аланского кагана Ута, последний именовал себя не только каганом, но и жителем селения Нагӕ Nagy = Nagy-Szent-Miklos.
Мы не знаем, принадлежало ли богатство надь-сен-миклошского клада кагану Уту или оно составилось из золота, награбленного и у других владетелей (взять хотя бы чашу с тюркоязычной надписыо греческого письма), но из текстов граффити «наша душа, это Тука» и «это я вырезал Тука» явствует, что некий алан по имени Тука возглавлял противоборствующую кагану Уту ватагу и что эта ватага ограбила Ута. Едва ли можно сомневаться в том, что под властью кагана Ута было какое-то количество соплеменников.
В этническом отношении ватага представляла собой, по-видимому, часть того же общества или селения, в котором правил каган Ут. Составлявшие ватагу осетины (аланы) пользовались тем же диалектом и тем же письмом, что и резчик надписи для кагана Ута. То, что в ватагу, возглавляемую ее «душой» аланом Тукой, входило, как можно судить по имени, какое-то количество касогов, не меняет положения. Не исключена возможность, что и сам каган Ут тем же способом, как и ватага Туки, «приобрел» золотые сосуды. За то, что надь-сен-миклошский клад представлял собой награбленное имущество, говорит тот факт, что граффити, сделанные на сосудах, носят след дележа, т. к. принадлежат разным лицам. Преследуемые, вероятно, каганом Утом, грабители в критический момент зарыли богатство.
2. Когда мог произойти факт грабежа и к какому времени следует отнести аланские граффити и надписи на сосудах? Наличие в надписи на чаше аланского кагана Ута венгерского слова nagy — 'большой', 'великий’, использованного для названия селения (алан. Нагӕ = венгр. nagy), говорит за то, что эти события никак не могли произойти ранее, чем венгры (мадьяры) основали здесь поселение, в дальнейшем известное под именем Nagy-Szent-Miklos, или вообще заселили эти места. А заселить их они могли, с учетом времени, необходимого для освоения новых земель, только спустя какое-то время после 896 г., когда венгры впервые появились на занимаемой ими ныне территории. Этот тезис поддерживает и тюркоязычная надпись греческого письма на сосуде, оказавшаяся в кладе. По палеографическим данным, а именно по форме буквы, B. Feher датирует ее, как уже говорилось, временем между 820—906 гг. Следовательно, сосуд с тюркоязычной надписью греческого письма мог оказаться среди предметов клада, рядом с чашей кагана Ута из селения Нагӕ (Nagy), никак не ранее начала X в. Г. Ильинский считает, что «судя по следам христианского влияния в орнаменте диска — после 866 г., когда дунайские болгары приняли христианство». Независимо от того, пришли ли предки осетин — аланы, группировавшиеся вокруг кагана Ута, в эти места вместе с венграми или ранее, скажем, с булгарами Аспаруха, датировку осетинских (аланских) надписей и граффити на сосудах и событие грабежа следует относить к X в. Уточнить ее могут конкретные материалы по истории селения Nagy-Szent-Miklos и, в первую очередь, археологические разыскания.
3. Как мог заметить читатель.— графика осетинских (аланских) надписей и граффити на сосудах по форме и значению букв находит себе параллели в осетинских (аланских) надписях Маяцкого городища на Дону VIII—X вв., в касожских граффити осетинского (аланского) письма на камнях Хумаринской крепости X—XI вв., в осетинских (аланских) надписях на археологических объектах X—XI вв. и более раннего времени в районе Кисловодска и р. Кумы и в буквах тюрко-язычной надписи аланского письма из Таласа (Киргиз. ССР), датируемой проф. Б. И. Панкратовым по особенностям передачи в ней одного топонима XII в. н. э. Графические связи осетинского (аланского) письма надь-сен-миклошских сосудов оказываются таким образом весьма широкими. Так как аланы двигались по направлению с востока на запад, наиболее ранние формы этого письма следует искать на территории Восточной Европы, Северного Кавказа — Закаспия, где, по китайским средневековым источникам, на аланской территории (Северный Казахстан) существовали христиане сирийской ориентации. Поэтому не оказывается неожиданным тот факт, что средневековое осетинское (аланское) письмо строится на сирийско-несторианской графической основе и что эта основа является непременным компонентом всех средневековых изводов осетинской (аланской) письменной графики, к какому бы географическому району она не относилась. Видно это и на надь-сен-миклошском письме. Однако, как показывают факты, средневековое осетинское письмо на сирийско-несторианской графической основе было вторичным явлением. На территории Северного Казахстана, Нижнего Поволжья, Северного Причерноморья и Северного Кавказа оно столкнулось с более ранним, древнеосетинским письмом на арамейской графической основе. Это письмо можно видеть в надписях на баночных сосудах срубной культуры, в граффити на керамическом обломке с городища горы Крестовой в Кисловодске и других памятниках. Аланское средневековое письмо сирийско-несторианского дукта не устранило целиком древнеосетинского письма арамейской основы, а смешалось с ним. В новом варианте письма стали употребляться вперемежку буквы обоих письмен, нарушив тем самым единство и стройность каждой графической системы (см. табл. XXI, 4, 1 и 2). Эту древнейшую арамейского дукта основу осетинского письма мы наблюдаем и в аланском письме надь-сен-миклошских сосудов.
Но есть в осетинском (аланском) письме на надь-сен-миклошских сосудах, по крайней мере, четыре таких буквы, формы которых не находят себе объяснения ни в арамейском, ни в сирийско-несторианском письменах. Это слогографемы ан двух типов, ӕу и ам. Один тип слогографемы ан, в виде скобообразной буквы, наличен, кроме надь-сен-миклошского письма, в тюркоязычной надписи из Таласа и в касожских граффити на камнях Хумаринской крепости. Слогографема ӕц, кроме надь-сен-миклошского письма, имеет свой вариант в хумаринских граффити. Остальные слогографемы принадлежат только надь-сен-миклошскому письму, точнее будет сказать, осетинскому (аланскому) средневековому письму на территории Южной Венгрии. Происхождение и необходимость создания слогографем, как говорилось во «Введении», пока неясны.
Присматриваясь к графической основе надь-сен-миклошского аланского письма, мы можем себе представить, какой длинный путь проделали его носители на протяжении ряда веков, прежде чем оказаться в Европе: Закаспий, Северный Кавказ в верховьях р. Кубани, Нижний Дон, южнорусские степи и наконец Европа. О пребывании надь-сен-миклошских алан на Северном Кавказе и о движении их через южнорусские степи, кроме письма, говорят и собственные имена из ватаги алана Туки.
4. Принадлежность языка надписей и граффити на надь-сен-миклошских сосудах к осетинскому языку не вызывает никаких сомнений. Язык свободно, без какого-либо насилия над ним и без каких-либо натяжек уложился в графику письма, подтвердив тем самым правильность палеографической интерпретации букв, нашедших себя в аналогичной форме и звучании в осетинском письме за пределами Венгрии, включая источники происхождения письма.
Фразы надписи и граффити на сосудах сугубо этничны, чрезвычайно просты по своему содержанию и хорошо соответствуют своему назначению. Они дают, хотя и не очень большой, но достоверный материал для истории звуков, форм и диалектных особенностей средневекового осетинского языка.
Общий вывод таков: надписи на надь-сен-миклошских сосудах открыли нам новую, доселе неизвестную страницу из истории формирования осетинского народа и его культуры.


Г. Ф. Турчанинов
_________________
IRON ADAIMAG
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Показать сообщения:   
Начать новую тему   Ответить на тему    Список форумов -> Лингвистика Часовой пояс: GMT + 3
На страницу 1, 2, 3, 4, 5, 6  След.
Страница 1 из 6

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах


Visitor Map
Create your own visitor map!


Powered by phpBB © 2001, 2005 phpBB Group
subRebel style by ktauber
Вы можете бесплатно создать форум на MyBB2.ru, RSS