Список форумов
СЛАВЯНСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
 
 FAQFAQ   ПоискПоиск   ПользователиПользователи   ГруппыГруппы   РегистрацияРегистрация 
 ПрофильПрофиль   Войти и проверить личные сообщенияВойти и проверить личные сообщения   ВходВход 

Абашевская КИО

 
Начать новую тему   Ответить на тему    Список форумов -> Археологические культуры
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Сб Июн 17, 2017 8:21 pm    Заголовок сообщения: Абашевская КИО Ответить с цитатой

Абашевская культурно-историческая общность





А. Д. Пряхин. Поселения абашевской общности. 1976 (https://yadi.sk/i/RJrvfQ75jeXLK);
А. Д. Пряхин. Погребальные абашевские памятники. 1977 (https://yadi.sk/i/NTgHLysejeXB2);
О. В. Кузьмина. Абашевская культура в Самарском Поволжье. 2000 (http://archsamara.ru/files/biblioteka/036.pdf);
А. Д. Пряхин, В. И. Беседин, Е. Ю. Захарова, А. С. Саврасов, И. Е. Сафонов, Е. Б. Свистова. Доно-Волжская Абашевская культура. 2001 (https://yadi.sk/i/uzT2CZ0qnZNP7) или (https://vk.com/doc7852148_405982319?hash=7606ac119c384af29f&dl=50591259d9e1159c7c);
Абашевская культурно-историческая общность: истоки, развитие, наследие. 2003 (http://elbib.nbchr.ru/lib_files/0/kkni_0_0001090.pdf).


Последний раз редактировалось: Одоакр (Чт Окт 05, 2017 3:05 pm), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Сб Июн 17, 2017 8:39 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

А. В. Моисеев. Соотношение средневолжских и доно-волжских абашевских древностей (http://elbib.nbchr.ru/lib_files/0/kkni_0_0001090.pdf), сс. 70-75:
«Проблема соотношения средневолжских и доно-волжских абашевских древностей, несомненно, является одной из ключевых проблем абашевской проблематики, и, как и всякая крупная археологическая проблема, она имеет и, так сказать, «историографическое измерение,» без учета которого невозможно всестороннее ее понимание и осмысление.
Прежде всего, следует обратить внимание на динамику изучения абашевских памятников на разных территориях в первые сорок лет их исследования. Так, если абашевская культура в Среднем Поволжье с момента ее выделения В.Ф.Смолиным во второй половине 1920-х гг. на основании раскопок эпонимного могильника в Чувашии (Смолин В.Ф. 1927; 1928) постоянно привлекает пристальное внимание исследователей, в том числе и в плане полевого изучения (раскопки 1920-х гг. П.П.Ефименко, 1940-х гг. О.А.Кривцовой-Граковой, М.С.Акимовой, другие исследования, особенно же работы 1950-х гг. А.Х.Халикова, Н.Я.Мерперта и др.), то ситуация с изучением абашевских памятников в Подонье была совершенно иной. Хотя на наличие таковых здесь впервые было обращено внимание еще в первой половине 1930-х гг. (Иессен А.А. 1934), в течение последующих десятилетий они оставались фактически неисследованы. Говорить о выделении на Дону пласта абашевских памятников можно только применительно к середине 1960-х гг. (Либеров П.Д. 1964), т.е. спустя почти четыре десятилетия после работ В.Ф.Смолина в Среднем Поволжье.
Обозначилось отставание в изучении абашевских древностей Подонья не только по сравнению со Средним Поволжьем, но и с Южным Уралом (Сальников К.В. 1954; др. раб.). Собственно, в силу практической неизученности абашевских памятников бассейна Дона, проблема их соотношения со средневолжскими абашевскими древностями тогда и не могла была быть поставлена хоть в сколько-нибудь полном объеме, но сформировавшееся в то время представление об абашевских древностях Среднего Поволжья как о «классических», de facto закрепленное после выхода в 1961 г. тома МИА «Абашевская культура в Среднем Поволжье» (№ 97), оказало в дальнейшем существенное влияние на рассмотрение данной проблемы, да и продолжает оказывать и сейчас.
Однако уже тогда рядом исследователей было обращено внимание на отдельные немногочисленные, известные тогда памятники абашевского круга, происходящие из Подонья, причем в связи с вопросом о генезисе абашевской культуры в Среднем Поволжье, т.е. как на более ранние по сравнению с абашевскими могильниками Средней Волги. Так П.П.Ефименко и П.Н.Третьяков, увязывая происхождение абашевской культуры Среднего Поволжья со среднеднепровцами, видели в донских памятниках связующие звенья между этими культурами (Ефименко П.П., Третьяков П.Н. 1961. С.86–89). Еще более широко привлекает донские материалы А.Х.Халиков, размещая территорию формирования абашевской культуры в Доно-Окском междуречье, на северной периферии ямной общности, употребляя по отношению к некоторым из них даже термин «праабашевские» (Халиков А.Х. 1961. С.223–226; Ср. Некоторое изменение его позиции: Халиков А.Х., Лебединская Г.В., Герасимова М.М. 1966).
Следующий этап в истории изучения проблемы соотношения средневолжских и доно-волжских абашевских древностей – это середина 1960-х – начало 1990-х гг. Он характеризуется проведением значительных полевых исследований абашевских памятников теперь уже, прежде всего, в Подонье (раскопки под руководством П.Д.Либерова, А.Д.Пряхина, А.Т.Синюка, Ю.П.Матвеева и др., особенно совместные новостроечные работы ИА АН СССР и ВГУ конца 1960-х – начала 1970-х гг. в зоне строительства Воронежского водохранилища), позволивших сначала выделить локальную группу абашевских памятников («донское абашево»), а затем отдельную абашевскую культуру (доно-волжская). Накопленный материал позволил и более фундировано подойти к проблеме соотношения донских (доно-волжских) и средневолжских абашевских древностей.
Обозначились, собственно говоря, два основных подхода к рассматриваемой проблеме. Для первого было характерно признание донских абашевских памятников производными от средневолжских и соответственно более поздними. Наиболее последовательным представителем такого подхода являлся П.Д.Либеров (Либеров П.Д. 1964. С.111–161; 1971. С.21, др.; 1971а. С.304–324, др.; 1977; др. раб.), для которого Среднее Поволжье априори исконная и исходная территория для абашевской культуры, а сама эта культура здесь «стала классической основой последующего развития ее на новых территориях» (Либеров П.Д. 1971а. С.305). Однако необходимо учитывать, что для П.Д.Либерова абашевская проблематика всегда была жестко увязана с проблематикой раннего железа, что подобные взгляды П.Д.Либерова являлись для него составной частью концепции происхождения, выделенной исследователем среднедонской культуры скифского времени, основной компонент сложения которой П.Д.Либеров видел в абашевской культуре.
Фактически со времени выделения пласта абашевских памятников на Дону, также начал формироваться и другой подход, для которого было характерно признание, по меньшей мере, одновременности донских и средневолжских абашевских древностей. Так К.В.Сальников синхронизировал ранние абашевские памятники Подонья с абашевскими могильниками Средней Волги (Сальников К.В. 1967. С.131, др.), не считая их производными от последних. Сходной линии в вопросе о хронологическом соотношении названных пластов памятников придерживался и А.Д.Пряхин (Пряхин А.Д. 1971. С.171–193). Целостное же рассмотрение проблемы хронологии абашевских древностей было предпринято в середине 1970-х гг., при выделении доно-волжской абашевской культуры в рамках соответствующей культурно-исторической общности (Пряхин А.Д. 1976; 1977). Тогда А.Д.Пряхиным была предложена периодизация абашевской общности, увязанная с хронологическими горизонтами Е.Н.Черных. Прежде всего, следует отметить выделение в Подонье, так называемого, «протоабашевского» периода, изученного, в основном, на материалах поселений (Сокольское и др.) и предшествовавшего распространению носителей абашевской культуры на Среднюю Волгу и Южный Урал. Следующий, раннеабашевский период (досейминский хронологический горизонт), начавшийся с этого распространения, характеризовался формированием всех трех абашевских культур, составивших абашевскую общность (доно-волжской, средневолжской и южноуральской), формированием абашевской культурно-исторической общности. Последний, позднеабашевский период (сейминский хронологический горизонт) в доно-волжском междуречье характеризуется смешением абашевских и срубных черт (Пряхин А.Д. 1977. С.110–122).
Концепция А.Д.Пряхина, нашедшая отражение, в частности, в соответствующем томе 20-ти томной «Археологии СССР» (Пряхин А.Д., Халиков А.Х. 1987), хотя и не став общепризнанной, вплоть до начала 1990-х гг. не вызывала особых возражений, являясь наиболее аргументированным подходом к проблеме соотношения доно-волжских и средневолжских абашевских древностей.
Примерно, с начала 1990-х гг. начинается новый этап в изучении рассматриваемой проблемы. О.В.Кузьмина предлагает концепцию развития абашевской культуры («модель песочных часов»), в которой памятникам Подонья не нашлось места (Кузьмина О.В. 1992; Ср. информацию о докладе О.В.Кузьминой «Абашевская культура» 1990 г.: Кузьмина О.В., Шарафутдинова Э.С. 1995. С.218–219). Сопоставив погребальные памятники этой территории «относимые А.Д.Пряхиным к абашевской культуре»* с абашевскими могильниками Среднего Поволжья и Приуралья исследовательница пришла к выводу, что они, отличаясь от последних по основным характеристикам погребального обряда (положение и ориентировка погребенного, размеры могильных ям, организация подкурганного пространства и т.д.), погребальному инвентарю, прежде всего по керамике (как в плане формы, так и орнаментации), не являются абашевскими, а относятся частью к синташтинской, частью к покровской, более поздним по отношению к абашевской культурам (Кузьмина О.В. 1992. С.75). В дальнейшем, О.В.Кузьмина, не считая памятники Подонья абашевскими, выводит их за рамки анализа абашевской культуры (Кузьмина О.В. 1995; 1999; 2000; 2000а; др. раб.). Т.е., если раньше речь шла, главным образом, о хронологическом соотношении абашевских памятников Подонья и Среднего Поволжья, доно-волжской и средневолжской абашевских культур, то теперь был поставлен еще и вопрос о правомерности отнесения первых к абашевской культуре.
Концепция О.В.Кузьминой получила высокую оценку ряда исследователей (Э.С.Шарафутдинова, В.С.Бочкарев, В.В.Отрощенко, Р.А.Литвиненко и др.) как «новое представление об абашевской культуре»** (Кузьмина О.В., Шарафутдинова Э.С. 1995. С.219–20), «просвещение несведущих и убеждение колеблющихся» (Протоколы… 1995. С.90) и т.п. Не замедлило появиться и критическое рассмотрение «нового представления» (Беседин В.И. 1996).
Эта концепция также стимулирует дополнительную аргументацию подхода к доно-волжским абашевским памятникам не только как к абашевским, но и, по меньшей мере, синхронным средневолжским (А.Д.Пряхин, В.И.Беседин, Ю.П.Матвеев, Ю.Г.Екимов и др.). Отмечу несколько наиболее существенных, по моему мнению, моментов. Прежде всего, это детальный анализ абашевских миниатюрных сосудов –«визитной карточки» абашевской культуры (по выражению О.В.Кузьминой), в результате которого сделан вывод, что эти сосуды в доно-волжской абашевской культуре представлены в наиболее «чистом» виде (Беседин В.И. 1993; 1998; Беседин В.И., Пряхин А.Д. 1995; Пряхин А.Д., Беседин В.И. 1998). К выводу о культурном единстве доно-волжских абашевских памятников со средневолжскими и южноуральскими В.И.Беседин также приходит на основе анализа абашевской керамики в целом (Беседин В.И. 2000). Кроме того, это выделение трех хронологических этапов функционирования абашевского Подклетненского могильника, средний и поздний из которых синхронизированы с основной массой средневолжских абашевских памятников (Пряхин А.Д., Беседин В.И. 1996; 1996а). Не менее важными для проблемы соотношения доно-волжских и средневолжских абашевских древностей являются материалы Пепкинского кургана, хорошо синхронизирующиеся с частью доно-волжских (Беседин В.И. 1995). Характерно, что касательно хронологической позиции этого кургана среди средневолжских абашевских памятников существуют прямо противоположные взгляды: как одного из наиболее ранних для этой территории (А.Х.Халиков, А.Д.Пряхин, В.И.Беседин, Ю.П.Матвеев и др.) и как наиболее позднего здесь (П.Д.Либеров, О.В.Кузьмина и др.).
Следует также назвать концепцию А.Т.Синюка, который, хотя и разносит доно-волжские абашевские памятники по двум культурам – донской абашевской и покровской абашевской, первую из них считает пережиточно энеолитической, местного происхождения, говорит о сложении на Дону энеолитической подосновы донской и средневолжской абашевских культур, формирование которых могло происходить синхронно (Синюк А.Т. 1996. С.69–70).
Весьма перспективными представляются также исследования последних лет протоабашевских памятников в Верхнем Подонье, позволивших, в частности, сделать вывод, что северная часть лесостепного Подонья является территорией формирования абашевской культуры и исходной как для донского абашева, так и для средневолжского (Екимов Ю.Г. 2001. С.417).
Хочется обратить внимание и на весьма любопытное обращение В.И.Беседина к анализу собственно средневолжской абашевской культуры, акцентировавшего внимание на ряде «странностей», не до конца поддающихся интерпретации моментов, присущих этой «культуре украшенных женщин и обезглавленных воинов» (необычный характер полового состава погребенных, своеобразные воинские погребения, высокая концентрация неординарных женских захоронений и др.), и оценившего средневолжскую абашевскую культуру как археологическое отражение «крайне малочисленной группы населения, которая на очень непродолжительный период заняла небольшой район на территории Среднего Поволжья, где находилась в условиях постоянных столкновений с окружающими племенами» и, соответственно, не могла стать исходной ни для южноуральской, ни для доно-волжской абашевских культур (Беседин В.И. 2000а).
Сказанным не исчерпывается аргументация противников выведения доно-волжских памятников за рамки абашевских древностей и хронологического приоритета средневолжского абашева перед донским. Показательно, что в одной из последних работ О.В.Кузьмина уже признает наличие абашевских памятников на Дону (в частности Подклетненского могильника), хотя и считает их наиболее поздними абашевскими памятниками (Кузьмина О.В. 2001. С.158).
Заключая, следует отметить, что проблема культурно-хронологического соотношения доно-волжских и средневолжских абашевских древностей не может быть решена без целостного сопоставления материалов обоих пластов памятников. Первым шагом к нему, видимо, должен стать сопоставительный анализ погребальных памятников. Предпринятая О.В.Кузьминой в начале 1990-х гг. попытка такого сопоставления, послужившая ей основанием для исключения памятников Подонья из круга абашевских, носила крайне эскизный характер (Кузьмина О.В. 1992. С.44–48, др.), особенно на фоне тщательнейшего типологического анализа и сопоставления средневолжских и южноуральских абашевских древностей. Дело здесь осложняется состоянием и разработанностью источниковой базы по названным массивам памятников. Так, если на Средней Волге абашевские погребения не только наиболее исследованная, но и почти единственная категория памятников этой культуры, то в Подонье абашевские погребальные памятники изучены в гораздо меньшей степени. Менее изучены они и по сравнению с поселениями на данной территории, на основании которых, в основном, и была выделена доно-волжская абашевская культура. Кроме того, в Подонье наименее представлены погребальными памятниками именно ранние, в том числе «протоабашевские» материалы абашевских древностей. Однако, несмотря на сказанное, представляется, что в настоящее время накопленная источниковая база достаточна для проведения такого сопоставления, при котором, прежде всего, необходимо учитывать, что в отличие от территории Среднего Поволжья, где носители абашевской культуры существовали сравнительно непродолжительный период, на Дону абашевская культура занимает гораздо больший отрезок времени и соответствующие памятники хронологически неоднородны, значительное число их действительно более поздние, чем основная масса абашевских могильников Среднего Поволжья, но это не следует автоматически распространять на все абашевские материалы доно-волжского региона.».


Последний раз редактировалось: Одоакр (Пн Июн 19, 2017 1:53 pm), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Сб Июн 17, 2017 8:45 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

П. Ф. Кузнецов. К вопросу о хронологии Абашевской культуры (http://elbib.nbchr.ru/lib_files/0/kkni_0_0001090.pdf), сс. 86-89:

«По широте и разнообразию аналогий, которые привлекаются при сравнении признаков различных культур эпохи бронзы, абашевская культура остается одной из наиболее значимых. Соответствия ее керамике усматривались в репинской (раннеямной), фатьяново-балановской и раннесрубной культурах. В результате, широта интервала аналогий охватила период, соответствующий времени не менее чем в полтысячелетия. Какова реальная хронологическая позиция абашевской культуры, остается вопросом дискуссионным. Проблема обусловлена тем обстоятельством, что собственно абашевские памятники отличаются выдающейся чистотой собственных признаков и отсутствием явных импортных изделий. В результате полевых исследований установлено предшествование абашевской культуры классической срубной [И.Б. Васильев, 1976; В.С. Горбунов, 1978; И.Б. Васильев, О.В. Кузьмина, 1981; А.Д. Пряхин, 1976]. Комплексный культурно-типологический анализ позволяет предполагать общее предшествование фатьяново-балановской культуры абашевской на территории Среднего Поволжья [В.С. Бочкарев, 1995; О.В. Кузьмина, 2001].
На юге Среднего Поволжья абашевской культуре предшествует полтавкинская. Об этом свидетельствует стратиграфия, согласно которой абашевское погребение 2 было впущено в насыпь полтавкинского кургана 1 Красносамарского II могильника [И.Б. Васильев, П.Ф. Кузнецов, 1988]. На чрезвычайно высокую древность полтавкинской культуры в лесостепной зоне Волго-Уралья указывают и данные радиоуглеродного анализа [П.Ф. Кузнецов, 1996; 2000; 2001]. На 2003 год учтено 17 дат полтавкинской культуры в Самарском Поволжье и 5 дат для ямно-полтавкинских памятников Приуралья. Все они в калиброванном значении находятся в интервале XXVII–XXII ВС с вероятностью в 95,4 % для их наиболее позднего предела.
Наиболее дискуссионной остается проблема хронологического соотношения абашевских и синташтинско-потаповских комплексов. В настоящее время наметились две тенденции. С одной стороны, выдвигаются доказательства в пользу абсолютного хронологического предшествования абашева. С другой стороны, приводится аргументация в пользу синхронизации этих комплексов, как минимум для территории Южного Урала. В связи с этой проблемой, необходимо учитывать данные абсолютного датирования. Серии датировок памятников потаповского и синташтинского типов оказались приблизительно синхронными, и в их абсолютном значении они указывают на период между XX–XVII ВС [П.Ф. Кузнецов, 1996; 2001; В.А. Трифонов, 1996; 1997]. При этом в Поволжье потаповские памятники непосредственно предшествуют раннесрубным. Последние датируются по радиоуглеродным значениям в интервале XIX–XVII ВС. Таким образом, имеются основания к ограничению времени потапова-синташты в пределах XX–XIX ВС.
В связи с возможностью определения хронологического статуса абашевской культуры, особое значение имеет радиоуглеродная дата погребения 2 Пепкинского кургана. Полученная в Киевской лаборатории дата (Ki-7665) имеет некалиброванное значение: 3850±95 ВР. Доверительный интервал в пределах ±95 обусловил широкое вероятносное значение калиброванной даты в пределах до четырех веков: 2500 – 2029 Cal BC (92,7 %; Ox Cal v3,5). Здесь необходимо отметить исключительное значение Пепкинского кургана, как коллективного захоронения людей абашевской культурной группы. Большинство из них были поражены наконечниками стрел, имеющими прямые аналогии в Турбинском могильнике [П.Ф. Кузнецов, 2001]. Полученная дата позволяет предполагать время абашевской культуры в пределах XXI–XX ВС. Этот период достаточно хорошо согласуется с датировками культур южной половины лесостепной зоны Волго-Уралья, ограниченной с юга бассейном р.Самары и правобережьем р. Урал. Объективно, абашевские памятники этой территории могут занимать промежуточное хронологическое положение между полтавкинскими и потаповско-синташтинскими. Некоторым подтверждением этого предположения может служить керамический комплекс Мало-Кизыльского поселения. Исследования автора раскопок К.В. Сальникова и новый анализ керамической коллекции, выполненный А.В. Епимаховым, свидетельствуют о единстве комплекса [К.В. Сальников, 1967; А.В. Епимахов, 2002]. Здесь органично переплетены абашевские традиции и традиции южноуральского пережиточного энеолита. В качестве особого компонента следует отметить и наличие признаков юго-западной лесостепной вольско-лбищенской культуры эпохи среднего бронзового века. Такое сочетание традиций в синташтинских и потаповских памятниках отсутствует. Абашевские традиции у них явно превалируют. Как долго существует абашевская культура на своих основных территориях, сейчас достоверно установить невозможно. В этой связи, стоит отметить, что Мало-Кизыльское поселение, как и Пепкинский курган, свидетельствует о военном конфликте, имевшем катастрофические последствия для абашевской культуры [К.В. Сальников, 1967; А.В. Епимахов, 2002]. Основные послеабашевские массивы памятников в Приуралье представлены раннесрубной культурой, а на севере Среднего Поволжья – классической срубной и поздняковской.
Для более южной территории Нижнего Поволжья и Предкавказья возможно предположение о существовании позднекатакомбных и позднеполтавкинских культурных образований вплоть до XX–XIX ВС [Shishlina N.I., Alexandrovsky A.L., Chichagova O.A. & van der Plicht J., 2000; П.Ф. Кузнецов, 2001; Н.И. Шишлина, 2001]. Хронология этих памятников соответствует времени как абашевской культуры, так и времени синташтинско-потаповских памятников.
Хронологическая позиция абашевской культуры представляется вполне согласованной по отношению к культурам лесостепной и степной зон Восточной Европы. Вместе с тем, по отношению к культурам центральной Европы она оказывается чрезвычайно древней. Ее хронологический интервал приходится на рубеж периодов BrA1 – BrA2 РБВ. Памятники потаповского и синташтинского культурных типов соответствуют центрально-европейскому BrA2 и среднеэлладскому периоду MH III материковой Греции.».


С. В. Кузьминых, Р. А. Мимоход. Радиоуглеродные даты Пепкинского кургана и некоторые вопросы хронологии средневолжской абашевской культуры (https://vk.com/doc24671489_438989990?hash=076eee9d650ebf5393&dl=eaed5c1c523b7646b8), с. 39-44:

«Знаменитая братская могила Пепкинского кургана – один из опорных памятников средневолжской абашевской культуры. Закрытость комплекса и наличие датирующих вещей четко определяет его позицию на шкале относительной хронологии в рамках рубежа средней – поздней бронзы. Однако споры о более точном возрасте этого комплекса по-прежнему продолжаются. В свое время А. Х. Халиков отнес его к ранней абашевской культуре (Халиков и др. 1966: 25), затем Пепкинский курган все чаще стал рассматриваться в рамках поздних абашевских древностей (Кузнецов 2003). До сих пор нет единого мнения о хронологическом соотношении этого памятника, да и всей средневолжской абашевской культуры с колесничными культурными образованиями восточноевропейской степи и лесостепи. Речь идет как об их полной синхронности (А. Д. Пряхин, В. И. Беседин, С. В. Большов и др.), так и о хронологическом приоритете средневолжской абашевской культуры (О. В. Кузьмина). Таким же дискуссионным остается и проблема соотношения последней с сейминско-турбинскими древностями. Все аргументы строятся, главным образом, на данных сравнительной типологии. Доводы всех участников дискуссии понятны, но единого понимания все равно нет. В такой ситуации радиоуглеродное датирование, если и не является ключом к окончательному решению проблемы, то может выступать дополнительным, не зависящим от археологических построений аргументом в пользу одной из концепций.
В этом отношении принципиальное значение имеет серия радиоуглеродных дат, полученная по образцам из Пепкинского кургана. Первая датировка была опубликована в 2003 году (Кузнецов 2003). Недавно были представлены еще четыре даты, сделанные в Radiocarbon Dating Laboratory (Хельсинки) (Добровольская, Медникова 2011). В нашей статье приводится информация о других четырех датировках, полученных в CEZ Archäometrie gGmbH (Institut für Ur- und Frühgeschichte und Archäologie des Mittelalters, Universität Tübingen). Таким образом, для кургана у с. Пепкино на сегодняшний день имеется девять датировок, сделанных по коллагену человека (табл. 1).



Из девяти дат восемь являются высокоточными AMS-датами с узким доверительным интервалом (табл. 1, 2–9). Две датировки выбиваются из общей серии (табл. 1, 1, 6). К сожалению, для всех дат Пепкинского кургана мы не имеем показателя стабильного изотопа 15N, который мог бы объяснить большую древность этих данных по сравнению с остальными. Можно предположить, что в случае с датами из Киева и Тюбингена мы имеем дело с мнимым возрастом. Остальные даты Пепкинского кургана показывают большую степень сходства. Их суммирование дает интервал в 1 сигму – 2130–1950 ВС. По всей видимости, в диапазоне XXII–XX вв. до н. э. находится реальное время сооружения пепкинской братской могилы. Данный интервал в силу его протяженности, скорее всего, может отражать период существования всей средневолжской абашевской культуры. Это подтверждают две даты, полученные по углю из абашевского объекта ЗБС-4 в Московской обл. (табл. 2) (Кренке 2014).



Более молодой возраст демонстрирует серия дат Старшего Никитинского могильника, который относится к поздней средневолжской абашевской культуры (Ахметов и др. 2013) (табл. 3).



Таким образом, на сегодняшний день для средневолжской абашевской культуры имеется 17 радиоуглеродных дат, причем 13 из них – AMS-даты. Суммирование всех 14С данных средневолжской абашевской культуры дает интервал 2140–1870 ВС, т. е. XXII–XIX вв. до н. э. (ср. Молодин и др. 2014: рис. 2).
Этот интервал заметно древнее колесничного горизонта. Серии синташтинских и потаповских памятников размещаются в диапазоне XX–XVIII вв. до н. э. (Епимахов 2010; Кузнецов, Мочалов 2012: 53; Молодин и др. 2014: 140). Для колесничных погребений доно-волжской абашевской культуры данных мало, но их даты попадают в этот же интервал (Малов 2001: 200; Зеленеев, Юдин 2010: 143; Шишлина и др. 2015).
Пока немногочисленны опубликованные радиоуглеродные определения для культур с предметами сейминско-турбинских типов, которые представлены на сопредельных средневолжской абашевской культуры территориях. Речь идет о трех датах по дереву (могильник Усть-Ветлуга в Поволжье), полученных в Хельсинской радиоуглеродной лаборатории (Юнгнер, Карпелан 2005: 112; Соловьев 2005: 111) (табл. 4). Двенадцать дат, также полученных по дереву, имеет культовое место Шайтанское Озеро II на Среднем Урале. Они попадают в интервал 1940–1770 ВС (Корочкова 2014: 573; Кузьминых и др. 2015: 90).



Результаты суммирования этих данных определяют диапазон существования восточноевропейских памятников сейминско-турбинского типа в рамках XX–XVIII вв. до н. э. Ситуация здесь фактически такая же, как и с хронологическим соотношением древностей блока Синташта-Потаповка-доно-волжская абашевская культура и средневолжской абашевской культуры. Очевиден хронологический приоритет средневолжской абашевской культуры по отношению к сейминско-турбинскому феномену. Последний, как показывают радиоуглеродные даты, синхронен колесничным культурным образованиям.
Отрезок наложения интервалов дат средневолжской абашевской культуры, колесничных культурных образований и памятников с сейминско-турбинскими предметами Волго-Камья и Зауралья в рамках XX–XIX вв. до н. э., на наш взгляд, не следует трактовать как частичную синхронность. С уверенностью можно утверждать, что там, где сравниваются серии дат разновременных последовательно сменяющихся культур, мы всегда будем получать соответствующие отрезки перекрывания, а они будут равны ошибке метода. Более точный радиоуглеродный рубеж на отрезке перекрывания должен, видимо, находиться в его центре (Мимоход 2011: 45). Таким образом, на основании анализа 14С данных мы можем утверждать, что средневолжской абашевской культуры занимает более раннюю хронологическую позицию по отношению к колесничному горизонту и сейминско-турбинскими древностями Волго-Камья и Зауралья. На сегодняшний день средневолжской абашевской культуры в системе радиоуглеродной хронологии датируется XXII–XX вв. до н. э. Она синхронна ранней и развитой фазам культур посткатакомбного блока. Время колесничего горизонта и сейминско-турбинского феномена указанных территорий относится к XX–XVIII вв. до н. э. Эти культуры синхронны заключительному (третьему) периоду существования блока посткатакомбных культурных образований.
На наш взгляд, средневолжская абашевская культура является древнейшей культурой и в абашевской общности. Эту точку зрения последовательно отстаивает О. В. Кузьмина. Добавим к этому еще один аргумент. Многие исследователи (В. Ф. Смолин, А. Х. Халиков, С. В. Большов и др.) справедливо отмечают пришлый характер абашевской культуры в Среднем Поволжье. Она появляется здесь «с уже сложившимися культуроопределяющими признаками» (Большов 2003: 44; 2005: 111). Мы полагаем, что средневолжская абашевская культура сформировалась под непосредственным импульсом из Карпато-Балканского региона и южной Германии. Именно здесь в культурах европейского раннего бронзового века имеются прямые аналогии не только большей части абашевским украшениям (спиральные пронизи, очковидные подвески, сферические бляшки с двумя отверстиями), но и комбинациям их расположения в костюме (Matuschik 1996: Abb. 9, 1, 2). Такой набор соответствий вряд ли является результатом конвергентного развития. Яркий керамический комплекс средневолжской абашевской культуры, который расцветает внезапно и лишь опосредованно связан с местным предшествующим субстратом, находит поразительные аналогии как в морфологии, так и в орнаментации посуды центральноевропейских культур, в частности, группы Адлерберг (вариант унетицкой культуры) (Gebers 1978: Taf. 33, 12, 35, 5, 48, 4 и др.). Этот западный импульс выражен значительно четче у средневолжской абашевской культуры, чем у фатьяновско-балановских древностей, истоки которых традиционно связывают с Центральной и Северной Европой. Появление средневолжской абашевской культуры, скорее всего, связано с продвижением в Поволжье европейских групп населения. Таким образом, средневолжской абашевской культуры, сохранившая в своем облике ярко выраженный центральноевропейский компонент, является первичной в абашевской общности. В производных от нее доно-волжской абашевской культуре и южноуральской абашевской культуре этот компонент уже существенно нивелирован, хотя в последних двух культурах по-прежнему сохраняется традиционный этнографический погребальный костюм, и относятся они большей частью к следующему горизонту колесничных культурных образований.»


Последний раз редактировалось: Одоакр (Пн Сен 25, 2017 3:31 pm), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Сб Июн 17, 2017 8:57 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

П. Ф. Кузнецов. Ареалы распространения дисковидных псалиев начала позднего бронзового века Восточной Европы (http://www.archeo.ru/izdaniya-1/vagnejshije-izdanija/pdf/Kultury_v2_2012.pdf), с. 150-153:
«В настоящее время всесторонне изучены две технологические группировки дисковидных псалиев, расположенные в различных, частично совпадающих ареалах (Пряхин, Беседин 1998; Усачук 2007; Бочкарёв, Кузнецов 2010: 308–309). Западный ареал охватывает Доно-Волжский регион. Для этой группировки характерны вставные шипы, боковые отверстия на щитке, орнамент. Восточный ареал соответствует Урало-Казахстанскому региону. Псалии этой группировки имеют монолитные шипы, дополнительное отверстие на планке, орнамент отсутствует. Две традиции перекрываются на территории Самарского и Саратовского Поволжья. Обнаружение псалиев разных традиций в одних погребальных комплексах (Потаповка, кург. 3, погр. 8 ) говорит об их синхронности.
Как далеко на восток распространяется западная традиция изготовления псалиев? В Зауралье есть один орнаментированный псалий из мог-ка Каменный Амбар, кург. 2, яма 8 (Усачук 1999). Однако он имеет два монолитных шипа и один вставной. Такое сочетание мы видим лишь на потаповском псалии из мог-ка Утевка VI Самарского Заволжья. Оба псалия демонстрируют сочетание двух традиций – западной и восточной. Традиции западного ареала обнаруживают два псалия из погр. 7 грунтового мог-ка Бестамак в Северном Казахстане (Калиева, Логвин 2008: 58 ). Но здесь один псалий – без шипов. Второй, без орнамента, имеет три вставных шипа. При этом все перечисленные предметы находились в погребениях вместе с псалиями, изготовленными по традициям восточного ареала. Этими находками исчерпывается круг западных аналогий, которые связывают Доно-Волжский и Урало-Казахстанский регионы. Ни один из известных псалиев Урало-Казахстанского региона нельзя непосредственно связать по происхождению с Подоньем.
Псалии, соответствующие восточной технологической группировке, есть в Поволжье: восемь экземпляров из Утевского VI мог-ка Самарского Заволжья и два псалия из погр. 2 кург. 2 Сторожевского мог-ка Саратовского Правобережья Волги (Ляхов 1996; Дрёмов 1997: 76). Далее к западу от Волги неизвестны псалии, соответствующие Урало-Казахстанской традиции. В этой связи, чрезвычайно важны трасологические исследования псалиев, которые провел А. Н. Усачук. Он конкретизирует основные ареалы двух технологических традиций, называя их «среднедонской» и «южноуральской» (Усачук 2007: 17). При этом автор фиксирует наличие южноуральской традиции в Северном Причерноморье. Действительно, давно известны два псалия из пос. Трахтемирово и псалий из пос. Каменка, имеющие сходство с уральскими, но обнаруженные далеко к западу от основного ареала дисковидных псалиев (Лесков 1964; Рыбалова 1966). Главной особенностью этих экземпляров является отсутствие выраженной планки. Поэтому все дополнительные отверстия расположены на самом щитке.
Псалии без планки известны во всех культурах с колесницами и везде их число невелико. При этом наблюдается явная количественная неравномерность в распределении их по регионам. В Зауралье (синташтинская культура) известно два экз., в Волго-Уральском междуречье (абашевская, потаповская культуры) – восемь экз., в Подонье – три экз. (ранняя покровская культура), в Северном Причерноморье – три экз., в Волго-Донском междуречье псалии без планки составляют 9 % (три экз. от 33 учтенных). Все три псалия происходят из погр. 1 и 3 Филатовского кург. (Синюк, Козмирчук 1995: 55, 58 ). В абсолютном соотношении псалии без планки в синташтинской культуре представлены в наименьшей пропорции. Учтено ок. 40 целых синташтинских псалиев с планкой и два – без нее (5 %). Оба экземпляра обнаружены в большом грунтовом мог-ке Синташты (погр. 5 и погр. 39; Генинг и др. 1992: рис. 57, 8; 126, 1). Следует отметить, что некоторые синташтинские псалии не имеют четко отделенной планки, но сама планка уже имеет выраженное геометрическое оформление, напр., Солончанка IA, кург. 2, погр. 1; Синташта, кург. СI, погр. 14 (Усачук 2010: рис. 12, 1; 15, 1). И. В. Чечушков и А. В. Епимахов привели наиболее полную сводку псалиев синташтинской культуры (Чечушков, Епимахов 2010: Приложение 3). На территории Волго-Уральского междуречья процент псалиев без планки существенно выше. Здесь найдено 26 дисковидных псалиев, из которых восемь – без планки (31 %). Следовательно, изготовление псалиев без планки на данной территории проявляется как наиболее устойчивая традиция. В этой группе находится и баланбашский псалий весьма архаичного облика (Сальников 1967: 55; рис. 8, 19). Заготовка дисковидного псалия без планки есть и на абашевском пос. Суруш в Заволжье (Васильев, Пряхин 1977; Васильев, Кузьмина 1980). Таким образом, вполне вероятно, что традиция изготовления псалиев без планки зародилась в абашевской культурной среде Волго-Уральского региона.
По наблюдению В. С. Бочкарёва, отсутствие планки у псалиев, как правило, связано с наличием у них монолитных шипов. Действительно, из 16 учтенных изделий этой категории два имеют вставные шипы, два – комбинированные и 12 – монолитные шипы. Таким образом, беспланочные псалии были связаны с восточной технологической группировкой Волго-Уральского и Урало-Казахстанского регионов. Распространение влияния этой технологической традиции на запад весьма существенно. Так, в Карпато-Дунайском регионе из 11 экз. – четыре псалия с монолитными шипами. В Южной Греции из 10 микенских псалиев семь имеют монолитные шипы.
Согласно новым данным абашевская культура Волго-Уралья имеет хронологический приоритет по отношению к культурам с колесницами – синташтинской и потаповской. Так, даты по 14С абашевского Пепкинского кург. древнее, чем радиоуглеродные даты для синташтинских памятников (Кузнецов 2001: 182). Было установлено, что керамический комплекс абашевского Мало-Кизильского селища является монокультурным (Епимахов, Епимахова 2006: 55, 57). В керамике этого памятника есть признаки более ранней вольско-лбищенской культуры. При этом в синташтинском керамическом комплексе отсутствуют столь явные следы пережиточного энеолита.
При исследовании мог-ка у горы Березовой в Южном Приуралье было стратиграфически зафиксировано «перекрывание» абашевских погребений синташтинскими (Моргунова, Халяпин 2003). В контексте данного хронологического соотношения особое значение приобретает вывод о значительно большем архаизме абашевского металла по сравнению с синташтинским (Кузьмина 2000: 103–104). Наличие абашевского компонента в синташтинских и в потаповских материалах позволяет предполагать его значительное культурообразующее влияние. Другой компонент представлен посткатакомбными традициями (Виноградов 2003: 259–260; Мимоход 2010: 75–78 ).
Из абашевского культурного круга можно выводить следующие компоненты синташтинской культуры: стационарные поселения с признаками укреплений; оформление подкурганного ритуального комплекса; вытянутое положение погребенных на спине; вторичные захоронения; типы наиболее массовых и наиболее сложных разновидностей металлических изделий; черешковые наконечники стрел; ритуальные костяные предметы; миниатюрная посуда; керамика с внутренним ребром и внешним желобком; геометризм в орнаментации. Из круга посткатакомбных памятников культурообразующими признаками могут быть названы: положение на левом боку; жертвенники с костями мелкого рогатого скота; сосуды вертикальных пропорций с внешним ребром-уступом; сосуды горизонтальных пропорций с округлым туловом; «елочная» орнаментация; «шагающая» гребенка.
Ареалы этих культурных новаций перекрываются в пределах лесостепного Волго-Уральского региона. Вполне вероятно, что в процессе формирования новых культур и произошло их распространение на сопредельные территории. В результате распространения на восток (степное Зауралье) и на запад (Волго-Донское лесостепное междуречье) сформировался блок родственных культур с колесницами: синташтинская, потаповская и ранняя покровская. Катализатором процесса культурогенеза стали сейминско-турбинские группировки, занимавшие северный фланг распространения блока культур с колесницами (Бочкарёв 2010: 59; Кузнецов 2000).
Данная модель миграции в большей степени соответствует теории Волго-Уральского очага культурогенеза позднего бронзового века северной половины Евразии (Бочкарёв 2010: 52–53).
Дополнительное обоснование для подтверждения реальности данной модели демонстрируют и радиоуглеродные определения. В последние годы получены значительные серии достоверных 14С дат для синташтинских и потаповских памятников. Все они указывают на синхронность культур в пределах XX–XVIII вв. до н. э. (Hanks et al. 2007; Kuznetsov 2006).».
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Сб Июн 17, 2017 9:18 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

П. Ф. Кузнецов. Древнейшие колесницы погребальных комплексов Евразии (https://vk.com/doc24671489_438989990?hash=076eee9d650ebf5393&dl=eaed5c1c523b7646b8), с. 36-39:
«Самые ранние свидетельства использования колесниц в погребальном обряде имеются в синташтинской культуре (начало II тыс. до н. э.). В родственных синхронных комплексах (потаповские и раннепокровские) обнаружены детали конской узды (псалии), но остатки собственно колесниц неизвестны. До настоящего времени изучены 16 погребений синташтинской культуры с колесницами. Наиболее четкий признак их наличия – отпечатки колес, вкопанных вертикально в пол могильной камеры. Прочие детали иногда просле-жены лишь по следам органического тлена. Столь малоинформативный материал позволяет различным авторам создавать реконструкции древнейших колесниц, кардинально отличных друг от друга. Представлены реконструкции колесниц, полностью изготовленных из досок (Генинг и др. 1992), либо с плетеным кузовом (Anthony, Vinogradov 1995), либо с кузовом, окруженным перилами (Чечушков 2011).
Более информативны сведения о колесах. Их отпечатки свидетельствуют о том, что они имели от 9 до 12 прямоугольных спиц. Диаметр колес равен 80–100 см. Расстояния между колесами сравнительно небольшие. Девять синташтинских колесниц имели ширину колеи от 120 см до 130 см, одна – 115 см и еще две – до 140 см, т. е. существенно меньше ширины колеи колесниц древних цивилизаций. Так, колесницы Аньяна имели ширину колеи от 200 до 210 см, колесница из гробницы Тутанхамона – 165 см, древнегреческие и древнеримские колесницы – от 150 до 160 см, колесницы, обнаруженные на Кипре – 170 см.
Малая ширина колеи синташтинских повозок стала главным аргументом в пользу их интерпретации как ритуальных «протоколесниц», которые невозможно использовать в качестве боевых (Littauer, Crouwel 1996). При этом из поля зрения исследователей ускользнул факт сходства синташтинских и кельтских боевых колесниц. Последние имели аналогичную ширину колеи от 125 до 135 см (Piggott 1952; Нефедкин 2001: 61). Таким образом, ширина колеи боевых колесниц северной половины Евразии была существенно меньше ширины колеи колесниц юга Евразийского континента. Установлено, что главные параметры колесницы обусловлены размерами и массивностью запрягаемых в нее лошадей. Эта взаимосвязь обеспечивает оптимальное соотношение устойчивости и маневренности колесниц. Кельтские лошади были сравнительно невысокими. Римские лошади в холке существенно превосходили высоту в 150 см (Cluny 2004). Кельтские лошади, не превышавшие параметра выше среднего, достигали высоты 136 см, походя на диких лошадей (тарпаны). П. А. Косинцев пришел к выводу, о том, что 81 % синташтинских лошадей имели высоту среднюю и ниже средней, т. е. от 128 до 144 см (Косинцев 2010: табл. 16). Данная высота существенно отличает их от лошадей поселения Ботай, которые отнесены П. А. Косинцевым к дикой разновидности степного тарпана. У ботайских лошадей 90 % особей имеет высоту среднюю и выше средней – от 136 до 152 см (Косинцев 2002: 50).
Известно, что ранее существовали две формы дикой лошади (тарпана) – степная и лесная. Лесной тарпан отличалась от степного более мелкими размерами. В этой связи очевидно, что параметры синташтинских лошадей гораздо ближе к лесной форме тарпана, чем к степной. Исследование ботайской серии П. А. Косинцевым подтверждает данное положение. Иппологи отмечают различия в поведении лесной и степной форм тарпанов. Сохранились исторические свидетельства неоднократных попыток приручения степного тарпана (Анучин 1896). Однако ни одна из них не может быть признана достоверной и удачной. Нет также исторических свидетельств о скрещивании степного тарпана в неволе. Жители степных районов Российской Империи воспринимали тарпана как враждебное и дикое животное, на которое устраивали охоты и облавы. Имеются сведения о попытках приручения только жеребят тарпана, но ни один из них не был полностью одомашнен и не дал потомства. В итоге, степной тарпан был полностью уничтожен к началу XX в.
Напротив, последние лесные тарпаны Центральной Европы вплоть до XIX в. легко скрещивались с домашними лошадьми и полностью растворились среди них (Кёппен 1896). В результате такого скрещивания около середине XIX в. появилась даже особая порода лошади – польский коник (Грищенко 2004). Таким образом, логично предположение о том, что именно лесная форма тарпана была впервые одомашнена и использована для запряжки в колесницу. Косвенным свидетельством того, что это именно лесной подвид, является сам факт запряжки двух животных в колесницу. Необходимость эффекта увеличения тягловой силы обусловлена меньшей массивностью лесного тарпана, который по современной европейской классификации пород лошадей соответствует классу пони.
Ширина крупа тарпана имела размер до 50 см. Соответственно, расстояние между колесами колесницы, запряженной первыми одомашненными лошадьми, не могло намного превышать метр, что и соответствует параметру внутренней ширины колеи синташтинских колесниц. Столь небольшие размеры породили предположение о том, что первые колесницы были предназначены для одного человека. Вместе с тем, известно, что экипаж кельтской колесницы состоял из двух человек – возницы и воина. Они сидели друг за другом. Гай Юлий Цезарь («Записки о Галльской войне») указывает, что воин-колесничий легко спешивался, или пробегал по дышлу и вставал на ярмо (Кн. IV, XXXIII). Таким образом, в зависимости от длины синташтинской колесницы мы можем предположить и численность ее экипажа. Одни исследователи длину колесницы определяют от 80 до 100 см (Епимахов, Чечушков 2006; Чечушков 2011), другие – от 120 до 130 см (Генинг и др. 1992). При этом, аргументация в пользу последнего параметра кажется более убедительной, так как она основана на том, что колесница из погребения 30 (Синташтинский могильник) была помещена между двух столбов, удаленных друг от друга на расстояние 120 см (Генинг и др. 1992: рис. 111). Весьма важно, что исследователи реконструируют впереди колесницы округлый выступ для размещения возницы (Anthony, Vinogradov 1995; Чечушков 2011). Собственно, даже метровая длина колесницы вполне достаточна, чтобы в ней поместились два человека, стоящие друг за другом. Об этом свидетельствует и местоположение оси, размещенной близко к центру. Аналогичное расположение оси показано на микенских изображениях колесниц (стелы). Такая позиция оси более удобна для размещения в колеснице двух человек, т. к. создает дополнительную амортизацию при движении самых ранних повозок, не имевших рессор. Напротив, египетские колесницы, предназначенные для одного человека, имеют ось, смещенную к заднему краю кузова. Ровно такое же местоположение оси мы наблюдаем у повозки из погребения 32 (Большой Ипатовский курган) (Кореневский и др. 2007: 41). Eе кузов, судя по размерам, предназначен для одного человека, так же как и кузов двухосной конструкции из погребения 168 этого же кургана (Там же: 58, 59). Это явно ритуальные повозки, имеющие сплошные колеса.
Таким образом, мы предполагаем, что первые лошади, которых запрягали в колесницы, происходили от лесной формы тарпана. Об этом свидетельствуют пропорции их тел, парность запряжки и исторические свидетельства о приручении. На это же указывает и область распространения первых колесничих культур, которая охватывает территорию лесостепной и северной степной зоны. Вместе с тем, в предшествующих культурах степной зоны катакомбного и посткатакомбного времени отсутствуют явные свидетельства культа одомашненного коня.
Первые колесницы Старого Света имели экипаж из двух человек, что обусловлено спецификой конструкции колесницы. Она имела ось, расположенную по центру, и максимально облегченный кузов, имеющий плетеные борта, либо борта с перилами. Вероятно, колесница была предназначена для максимально быстрого перемещения воина с возницей к месту боевых действий. Возможно использование колесниц и для патрулирования. Учитывая пересеченный характер местности, представляется маловероятным ведение боя непосредственно во время движения. Таким образом, очевидно, что тактика применения древнейших колесниц имеет сходство с тактикой, описанной Гомером.».


Последний раз редактировалось: Одоакр (Пт Сен 08, 2017 10:46 am), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Вт Авг 29, 2017 2:03 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Вольско-Лбищенская культура (? – XVIII вв. до н. э.)

И. Б. Васильев, П. Ф. Кузнецов. Памятники Вольско-Лбищенского типа. 2000 (http://archsamara.ru/files/biblioteka/035.pdf):




«В лесостепном правобережье р. Волги, главным образом на высоких, труднодоступных и удобных для обороны местах известны серии своеобразных материалов, не имевших до последнего времени подробных культурно-хронологических характеристик и отличающихся от всех известных в настоящее время в Поволжье культурных групп. Впервые эти материалы с Вольского городища были опубликованы П.Д. Степановым, который отнес их к неолитической эпохе (Степанов П.Д., 1956. С.5-21). Отдельные находки керамики этого типа были обнаружены И.В. Синицыным на Бугре Степана Разина и некоторых других пунктах правобережья р. Волги и на р. Малый Узень (Синицын И.В., 1951). Коллекция аналогичных материалов из района Самарской Луки опубликована в 1975 г. И.Б. Васильевым (Васильев И.Б., 1975б. С.76-83). В 1979 г., после исследования Хлопкового энеолитического могильника и находок в культурном слое над погребениями аналогичной керамики, вопросов ее интерпретации касался Н.М. Малов (Малов Н.М., 1979. С.82-83). В 1983 г. на Самарской Луке было исследовано поселение Лбище, культурный слой которого содержал керамику только этого типа, а также разнообразный другой инвентарь (Васильев И.Б., Матвеева Г.И., 1986. С.62-29). В Лесостепном Заволжье аналогичные материалы в 1985-1986 гг. обнаружены при исследовании поселений Гундоровка, Большая Раковка, Лебяжинка, Чесноковка, Красносамарское (раскопки СамГПУ 1985-99 гг.). Экспедицией Самарского педагогического университета в последние годы материалы подобного типа обнаружены в южной части Волго-Уральского междуречья и в низовьях рек Большой и Малый Узень (Васильев И.Б., Колев Ю.И., Кузнецов П.Ф., 1986. С.128-129) .
Таким образом, получен большой и достаточно информативный материал, позволяющий сделать некоторые выводы о его культурной и хронологической позиции в археологии Поволжья.
Основная территория распространения памятников этого типа – лесостепное правобережье р.Волги, от Самарской Луки на севере, приблизительно до границы Волгоградской и Саратовской областей на юге. Здесь памятники располагаются, главным образом, на высоких, выходящих к Волге отрогах Жигулевских гор и Приволжской возвышенности. Весьма показательно в этом отношении местоположение поселения Лбище. Оно расположено на южном краю Самарской Луки, на правом берегу р. Волги, на широком мысу, высота которого достигает 30-35 м от уровня бечевника.
Западную границу их распространения определить в настоящее время трудно в связи со слабой изученностью лесостепного Волго-Донского междуречья. Отдельные находки керамики этого типа известны на всей территории степного и лесостепного Волго-Уральского междуречья. Как в качественном, так и в количественном отношении, памятники лесостепного Правобережья и степного междуречья различаются. На Правобережье известны значительные, содержащие сравнительно большие (до 50 сосудов) и чистые в культурном отношении комплексы материалов. В Волго-Уральском междуречье – это отдельные небольшие комплексы (до пяти сосудов), встреченные, в основном, на полтавкинских памятниках.
В настоящее время наиболее исследованными памятниками являются поселения у с. Лбище и у г. Вольска. Поселение у с. Лбище располагается на выступе коренной террасы правого берега р.Волги, на высоте 30-35 м от уровня воды. Территория поселения – это относительно ровная площадка размерами 200 м на 100-120 м. Она имеет вытянутую подтреугольную форму и ограничена с запада и востока понижениями, переходящими в глубокие овраги. Таким образом, поселение с трех сторон имеет естественно защищенные границы и фактически является небольшим городищем (рис.2). Местоположение Вольского городища достаточно подробно описано П.Д. Степановым. Оно также расположено на высокой горе, труднодоступно и удобно для обороны. Возможно, в древности естественные границы поселков дополнялись искусственными оборонительными сооружениями. Во всяком случае, местоположение двух наиболее полно исследованных памятников представляется не случайным. Многие другие памятники, давшие аналогичную керамику, имеют подобную топографию (городище Каменная Коза, Царев Курган, Бугор Степана Разина, Хлопковое городище и др.).
В результате раскопок Лбищенского поселения (исследовано 420 кв.м) получена коллекция керамического материала, в которой выделяется до 50 сосудов. На Вольском городище фрагменты не менее 20 сосудов. В настоящее время на памятниках правобережья р. Волги учтено около 100 сосудов. На территории степного Волго-Уральского междуречья известно около 30 сосудов.
Целых сосудов немного (2 экз.), поэтому основное внимание при характеристике керамики уделялось верхней части сосудов. На основе этого анализа выделено 9 основных типов посуды.
В целом, керамика характеризуется наличием не только ярко выраженных горшковидных и баночных форм, но и слабопрофилированных сосудов. Характерной чертой является наличие венчиков самой разнообразной формы – приостренных, уплощенных, овальных, скошенных, утолщенно-валиковых. Все утолщения - валики, воротнички - не налепные, а сформованные. Сосуды с внешним ребром или уступом неизвестны.
Для изготовления сосудов использовалась глиняная масса с примесью толченой раковины и органики. Обжиг посуды равномерный, о чем свидетельствует однотонный светло-коричневый или темный цвет сосудов. Именно этими общими характеристиками керамика в целом отличается от сосудов эпохи бронзы степного и лесостепного Волго-Уралья.
Орнаментальные композиции наносились на верхнюю часть сосудов, а также, судя по отдельным придонным частям, у дна (рис.3-9) часто орнаментировались и срезы венчиков. Орнамент наносился отпечатками зубчатого штампа, перевитого шнура и ямками. Преобладает гребенчатая орнаментация. Основными элементами орнамента являются наклонные, горизонтальные и вертикальные отпечатки зубчатого или шнурового штампа, а также насечки. Орнаментальные мотивы – это в основном, горизонтальные или наклонные ряды отпечатков штампа, на основе сочетания которых и образуются орнаментальные композиции . Выделяется до двенадцати сложносоставных композиций. Наиболее сложные из них выполнены сочетанием горизонтальных, вертикальных и наклонных отпечатков зубчатого штампа . Они могут дополняться рядами ямочных вдавлений. Многоэлементные композиции образуют такие геометрические фигуры, как заштрихованные треугольники вершинами вниз, меандры, сетка . Перечисленные орнаментальные мотивы дополняются зигзагами, рядами горизонтальной елочки, бахромой. При этом, мотивов, специфических только для шнурового орнамента или ямочных композиций и отличных от выполненных штампом, не зафиксировано.
Каменные и костяные изделия, связанные с керамикой этого типа, сейчас можно охарактеризовать только по материалам однослойного памятника – поселения у с. Лбище. Здесь была обнаружена заготовка булавы с четырьмя выступами (рис.10, 3), грузило из красноватого камня со взаимоперпендикулярными желобами (рис.10, 4); заготовка топоровидного орудия (11, 1). Орудия подобного типа могли применяться при рыхлении земли. Изделие частично зашлифовано. Обнаружено четыре песта, один из которых имеет грушевидную форму (рис.11, 2-5). На пестах зафиксированы следы сработанности. Найден кремневый наконечник стрелы овальной формы с усеченным основанием (рис.10, 11), два каменных пряслица (рис.11, 7, 8 ), два гребенчатых штампа на речных раковинах, форма зубцов которых совпадает с отпечатками на сосудах (рис.10, 8, 9). В слое поселения найдены заготовки трех изделий из трубчатых костей животных (рис.10, 5-7).
Обращает на себя внимание тот факт, что на поселении не обнаружено ни одного кремневого орудия, а также их заготовок или отщепов. Это свидетельствует о том, что вольско-лбищенские комплексы не относятся к неолитической и энеолитической эпохам. Данное предположение подтверждается и стратиграфическими наблюдениями Н.М. Малова на Хлопковом Городище, где керамика, аналогичная вольско-лбищенской, зафиксирована в слое эпохи бронзы, перекрывающем энеолитические погребения (Малов Н.М., 1979. С.83). Следует отметить, что вольско-лбищенская керамика не находит аналогий ни в неолитических, ни в энеолитических материалах Поволжья или других территорий. Нет аналогий в форме и орнаментации и с керамикой репинского типа Прикаспия (Барынкин П.П., 1986) или Подонья (Синюк А.Т., 1980), что также позволяет предполагать их различные хронологические позиции. С другой стороны, о том, что керамика вольско-лбищенского типа датируется не позднее времени существования срубной культуры, свидетельствует поселение у станции Кинель, где в верхней части почвенного слоя залегали материалы эпохи бронзы, а в основании слоя – керамика вольско-лбищенского типа. Частая взаимовстречаемость вольско-лбищенской и полтавкинской керамики, инвентарь поселения Лбище и некоторых других памятников с керамикой этого типа позволяет считать наиболее вероятным временем их существования полтавкинскую эпоху. Об этом свидетельствуют и некоторые близкие черты керамики вольско-лбищенского и полтавкинского типов, при их общем культурном различии. Прежде всего, это сходство орнаментации – наличие таких сходных композиций, как ряды наклонных отпечатков зубчатого штампа, горизонтальные ряды, выполненные шнуровой и гребенчатой техникой нанесения, композиции из рядов ямочных вдавлений. Но это лишь наиболее простые, хотя и наиболее часто встречающиеся композиции сравниваемых культурных групп. Для каждого из них характерны специфические сложные орнаменты. Отличается и принцип их нанесения на поверхность сосуда. Наиболее сложные композиции вольско-лбищенской керамики, такие как обрамленные треугольники, лесенки, вертикальные ряды зубчатого штампа, зональность нанесения орнамента, разделенного прочерченными горизонтальными рядами и вертикальными рядами короткой гребенки не характерны для полтавкинской посуды. Отличаются формы сосудов и их фактура. Полтавкинская посуда, более рыхлая по фактуре, имеет сформованное внешнее ребро или уступчик, налепной, часто гофрированный валик, проходящий под венчиком, а не непосредственно под срезом венчика, как на лбищенской. Полтавкинские сосуды не имеют воротничков и косых внешних срезов венчиков (бортиков). Отдельные орнаментальные мотивы вольско-лбищенской керамики зафиксированы на некоторых полтавкинских сосудах. Так, на сосуде из погребения 1 кургана 1 Утевского VI курганного могильника обнаружен сосуд, который по фактуре и по общим пропорциям близок к полтавкинским, а по орнаментальной композиции, состоящей из сочетаний горизонтальных и вертикальных длинных рядов зубчатого штампа, и наклонных коротких, дополненных горизонтальным рядом ямочек вдавлений, аналогичен вольско-лбищенской.
Не характерной для полтавкинской культуры представляется и орнаментация сосуда из погребения 3 кургана Е 26, исследованного П.Д. Рау у с. Старая Полтавка (Rau P., 1928). Срез венчика, венчик и тулово сосуда до самого дна орнаментированы отпечатками зубчатого штампа. Композиция, состоящая из наклонных четырех линий, которые образуют вертикальную елочку, горизонтальных длинных и вертикальных коротких рядов штампа в наибольшей степени соответствует орнаментации вольско-лбищенской посуды.
Необходимо отметить сосуд, обнаруженный в 1985 году экспедицией Куйбышевского педагогического института на бархане у с. Новая Казанка близ озера Сарайдин в Уральской области. Его особенностью является сочетание фактуры сосуда (в качестве примеси к глиняному тексту добавлен песок, шамот и органика) и орнаментальной композиции, украшающей воротничок и верхнюю часть тулова. Орнаментация сосуда является типичной для вольско-лбищенской керамики, а фактура характерна для полтавкинской культуры территории Северного Прикаспия. Как отмечалось выше, сосуды вольско-лбищенского типа, в том числе и те, которые обнаружены в низовьях Узеней, изготовлены из хорошо промешанной глины с примесью толченой раковины.
Наиболее важными для синхронизации полтавкинских и вольско-лбищенских памятников являются материалы поселения Гундоровка на р. Сок в Самарском Заволжье, изучение которого ведется с 1984 г. экспедицией Самарского педагогического университета. Здесь зафиксирован котлован сооружения №1, прорезающий слой позднего энеолита. В его заполнении, а также в непосредственной близости от котлована зафиксирована керамика, которая типологически разделяется на две группы. Одна группа керамики в наибольшей степени соответствует вольско-лбищенским материалам. Отдельные сосуды Гундоровского поселения как по форме, так и по орнаменту полностью аналогичны керамике поселения Лбище (рис. 8, 1-8 ). По венчикам выделено около шестидесяти сосудов этой группы. Другая группа керамики наиболее близка полтавкинской. Зафиксировано около десяти сосудов данной группы. Следует отметить, что она имеет некоторые отличия от керамики полтавкинской культуры. Возможно, что это некоторое своеобразие обусловлено спецификой погребальной и поселенческой посуды. В лесостепном Поволжье керамика, имеющая сходство с погребальной полтавкинской, обнаружена впервые. Здесь следует отметить мнение Н.М. Малова, который предполагает, что вольская керамика является или поселенческой полтавкинской, или принадлежит несколько иной культурной группе (Малов Н.М., 1979. С.83). В настоящее время в Прикаспии более чем на двадцати памятниках выявлена поселенческая полтавкинская посуда, которая в целом близка погребальной, и более убедительным представляется второе предположение. Памятники с керамикой вольско-лбищенского типа выделяются в особый культурный тип, хронологически близкий полтавкинским памятникам, и, судя по отмеченным выше некоторым близким элементам, а также взаимовстречаемости той и другой керамики на одних памятниках, эти культурные группы были определенным образом связаны.
Следует отметить, что кроме аналогий с полтавкинской керамикой, вольско-лбищенские сосуды по отдельным деталям в орнаменте и по профилировке некоторых сосудов вполне сопоставимы с абашевскими. Общими признаками для вольско-лбищенской и абашевской керамики являются нижеследующие признаки: упорядоченная штриховка поверхности сосудов, желобки и ребро на внутренней стороне венчика, желобки, двойной горизонтальный зигзаг. В качестве аналогии можно привести сосуд абашевского поселения у с. Суруш (Васильев И.Б., 1975а. С.45. Рис.1, 15). Он имеет воротничковое оформление венчика и желобки, орнаментированные наклонными рядами отпечатков мелкозубчатого штампа. Такое сочетание формы и орнаментальной композиции на воротничке и желобке сосудов в значительной степени характерно для вольско-лбищенской посуды.
Сопоставление керамики вольско-лбищенского типа и катакомбной показывает, что некоторые общие черты здесь можно выделить, прежде всего, в среднедонской катакомбной культуре. Это такие признаки, как наклонный срез венчика, орнаментированный наклонными рядами отпечатков зубчатого штампа, валики подтреугольной формы, расположенные под венчиком, горизонтальные ряды зубчатого штампа, обрамленные короткими вертикальными отпечатками (Пряхин А.Д., 1987. С.29, 36, 40, 47 и др.; Бондарь Н.Н., 1984. С.32. Рис.1, 18-20). Но перечисленные аналогии в керамике культурных групп не являются основными признаками ни одной из них. Они также не являются обязательными для каждого конкретного памятника среднедонской катакомбной культуры. Аналогий по сложным и своеобразным орнаментальным композициям сравниваемые группы не имеют. И это тем более интересно, так как памятники среднедонской катакомбной культуры и памятники типа Вольск-Лбище находятся на сопредельной и, возможно, на частично совпадающей территории.
В последнее время на Среднем Дону А.Т. Синюк выделил еще одну группу, относящуюся к эпохе средней бронзы. Это материалы ивано-бугорского типа, занимающие территорию лесостепного Поволжья (Васильев И.Б., Синюк А.Т., 1985. С.68-70). Хотя полного сходства в орнаментальных композициях и формах сосудов между ивано-бугорской и вольско-лбищенской нет, но такие признаки, как топография памятников (расположение на высоких отрогах и береговых мысах), местная энеолитическая лесостепная подоснова обеих групп, их относительная синхронность, а также близкая профилировка верхней части сосудов (наличие утолщенных венчиков различной формы), позволяют говорить о том, что появление этих памятников является отражением общих процессов, проходящих в глубинных районах лесостепи параллельно южным степным линиям – катакомбной в Подонье и полтавкинской в Волго-Уралье. Следует отметить еще одну своеобразную группу памятников, наиболее близкую ивано-бугорской, которая известна в Примокшанье (Степанов П.Д., 1955. С.66-88 ).
Таким образом, в лесостепном и степном Поволжье выделяется культурная группа эпохи средней бронзы. При этом, как уже было показано выше, материалы этой культурной группы хронологически наиболее сопоставимы с полтавкинскими и зафиксированы на всей территории распространения полтавкинской общности. Памятники разделяются на два больших района, имеющих свои специфические особенности. Одна группа памятников занимает лесостепное волжское Правобережье. Памятники здесь обнаружены на труднодоступных возвышенностях, имеют культурные слои и содержат значительные материалы этого типа. Другая группа памятников – это отдельные находки и небольшие коллекции керамики, обнаруженные совместно с полтавкинской керамикой в Волго-Уральском междуречье. Собственно поселения с культурным слоем здесь не зафиксированы. Наличие керамики этой группы в настоящее время можно трактовать как свидетельство постоянных контактов вольско-лбищенского населения с полтавкинскими племенами. В этом случае лесостепное Волжское Правобережье являлось основной территорией носителей керамики вольско-лбищенского типа. Соответственно, памятники этой компактной группы, занимающие единую природно-климатическую зону, имеющие общий набор устойчивых и повторяющихся признаков, могут быть объединены в рамках вольско-лбищенской культуры. Сейчас выделение этой культуры возможно только в плане постановки проблемы, так как материалы, при всей их специфике, еще не очень велики. Неясен и вопрос о территории этой культуры, и есть ли чистые поселенческие материалы данного типа на территории Волго-Уральского междуречья. В настоящее время они неизвестны. Вместе с тем, керамика вольско-лбищенского типа этого района поразительно единообразна, несмотря на значительную удаленность памятников друг от друга. Так, абсолютно аналогичны по форме и орнаменту сосуд со стоянки Кара-Узек из Северного Прикаспия (рис.9, 5) и сосуд с поселения Гундоровка, сосуд поселения Гундоровка и сосуд с бархана Капкан в районе Камыш-Самарских разливов Уральской области. Приведенные аналогии на современном уровне исследования возможно интерпретировать как свидетельство прямого контакта групп полтавкинского населения с племенами вольско-лбищенской культурной группы, основная территория распространения которых находится к северо-западу от полтавкинской и непосредственно с ней граничит. Изучение характера и причин этих контактов – задача дальнейшего исследования. В качестве наиболее вероятной аналогии представляется более поздняя, традиционная для Поволжья, модель взаимодействия степных кочевников раннего железного века и средневековья с племенами охотников и земледельцев лесной зоны. Основные черты этих взаимосвязей, которые отражаются в материальных остатках, в данном случае совпадают до деталей. Памятники вольско-лбищенского типа занимают естественно укрепленные участки высокого берега типа городищ. Здесь есть наборы каменных изделий, предназначенных, прежде всего, для растирания злаковых растений, а также крупное каменное мотыгообразное орудие. Вероятно, еще будут обнаружены следы ремесленного производства, которое могло осуществляться на поселениях и городищах. Отдельные косвенные свидетельства уже имеются – это незаконченная булава с выступами. Аналогичные изделия обнаружены в полтавкинских и катакомбных захоронениях. Свидетельством контактов является наличие вольско-лбищенской керамики на ряде полтавкинских памятников. При этом, керамика, которая может трактоваться как импортная посуда степных скотоводческих культур, на вольско-лбищенских поселениях не выявляется.
Следует отметить еще одну особенность памятников вольско-лбщенского типа – это наличие естественно укрепленных поселений, которые, возможно, дополнялись искусственными оборонительными сооружениями. Укрепленные поселения прочих культур эпохи бронзы в степном и лесостепном Поволжье неизвестны. В связи с этим представляют интерес два условно закрытых комплекса – «клад» с вершины Царева Кургана (Черных Е.Н., Кореневский С.Н., 1976. С.201-208) и металлические предметы из пещеры Братьев Греве (Васильев И.Б. 1975) (рис.12). Характерно, что на этих памятниках обнаружена только вольско-лбищенская керамика. Мы не склонны безусловно связывать металлические комплексы этих памятников и керамику. Гораздо важнее, что клады датируются рубежом среднего и позднего бронзовых веков (Черных Е.Н., Кореневский С.Н., 1976), что соответствует времени вольско-лбищенских памятников. Наличие кладов и укрепленных поселений делает вполне вероятным предположение о напряженной культурно-исторической ситуации в этот период. Близки по времени такие укрепленные поселения, как Аркаим и Синташта (Зданович Г.Б., 1983. С.64; Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В., 1994), разрушенное Малокизыльское селище абашевской культуры на Урале (Сальников К.В., 1967), Ливенцовская и Каратаевская крепости в Подонье (Братченко С.Н., 1976).
Дальнейшая судьба населения, оставившего памятники вольско-лбищенского типа, судя по материалам раскопок последних лет, связана с формированием в лесостепном Поволжье и Подонье памятников потаповского и власово-филатовского типов. Это яркие культурные образования начала позднего бронзового века Восточной Европы, в керамике которых фиксируются вольско-лбищенские традиции.».
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Пн Сен 18, 2017 3:08 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

И. Б. Васильев. Вольск-Лбище – новая культурная группа эпохи средней бронзы в Волго-Уралье (http://elbib.nbchr.ru/lib_files/0/kkni_0_0001090.pdf), сс. 107-115:

«После проведения классического в полевом и методическом плане исследования в Среднем Поволжье, в зоне затопления Куйбышевской гидроэлектростанции, в 50-е годы прошлого столетия Н.Я. Мерперт разработал первую развернутую схему существования и взаимодействия культур эпохи бронзы в данном регионе (ямной, полтавкинской, абашевской, срубной). Детально продуманная и проработанная, созданная на широком культурно-хронологическом фоне, она существует до сих пор и имеет большое значение не только для Среднего Поволжья, но и практически для всей Евразии (Мерперт Н.Я., 1954, 1958, 1974 и др.). За прошедшие пятьдесят лет данная схема не претерпела существенных изменений, а лишь конкретизируется и дополняется в результате новых широких исследований в Волго-Уралье. Одним из таких дополнений схемы Н.Я. Мерперта является открытие в Волго-Уралье группы памятников вольско-лбищенского типа (Васильев И.Б., 1999) – потенциально новой археологической культуры среднего бронзового века.
Материалы памятников вольско-лбищенского типа достаточно полно (хотя и не исчерпывающе) опубликованы. В данной статье остановимся на выделении наиболее существенных признаков новой культурной группы и направленности культурных связей.
Большинство памятников расположено на высоких, труднодоступных мысах, удобных для защиты (Вольское городище, Утес Степана Разина, Тановское и Хлопковское городища, Каменная коза, Лбище, Царев курган), хотя известны поселения на берегах рек и находки на дюнах (Гундоровка, Лебяжинка, Чесноковка, Моховое, Орошаемое, Кара-Худук, Кошалак). Наиболее крупные памятники – это Вольское городище («Попово блюдечко») в Саратовской области, давшее значительную коллекцию керамики, но, к сожалению, полностью разрушенное карьером (Степанов П.Д., 1956), а также поселение Лбище на Самарской Луке в Самарской области (Васильев И.Б., Матвеева Г.И., Тихонов Б.Г., 1987). Видимо значительным поселением этого типа был полностью разрушенный в настоящее время Царев курган в Самарской области (Збруева А.В., Смирнов А.П., 1939; Черных Е.Н., Кореневский С.Н., 1976). Интересные материалы могли быть получены из пещеры Братьев Греве (Васильев И.Б., 1975), если бы она была исследована специалистами, а не перекопана любителями. Нет сомнения в том, что на Самарской Луке, в Хвалынских горах и на высоких мысах Приволжской возвышенности, еще ждут изучения десятки поселений и могильников вольско-лбищенского культурного типа.
Керамика вольско-лбищенского типа своеобразна и четко отличается от глиняной посуды всех известных к настоящему времени в Волго-Уралье археологических культур. Наиболее характерные ее черты – обильная примесь раковины; разнообразные формы утолщенных венчиков («воротнички», грибовидные утолщенные валики с широкими желобками между ними; треугольно скошенные срезы венчиков); орнамент, нанесенный гребенчатым штампом в виде зигзагов, рядов наклонных и горизонтальных отпечатков штампа, «елочки» с разделителями, меандра, «бахромы» (рис.1).
Вещевой инвентарь, характерный для памятников вольско-лбищенского типа: медные изделия – крупные (в отличие от мелких абашевских) очковидные подвески; спиральные подвески с раскованным иволистным или завернутым в спираль концом; пластины-бляшки с отверстиями; лунницы; подвески в полтора оборота архаичных форм; ножи с перекрестиями и без них – архаичных (но уже не ямных) форм, без змеевидных рукояток. Встречено медное тесло полтавкинского типа. Распространены кремневые наконечники стрел иволистной формы и усеченным основанием. Найдены топоры фатьяновско-балановского типа, булава катакомбного типа (рис.2).
Погребальный обряд – бескурганный, однако, к настоящему времени стали известны отдельные впускные погребения в более ранних курганах (Богданов С.В., 1998). Наиболее полное представление о погребальном обряде дал грунтовый Алексеевский могильник в Саратовской области (Пестрикова В.И., 1979), отнесенный автором к фатьяновской культуре. Характерно скорченное на боку (редко на спине) положение погребенных; причем как на правом, так и на левом боку; с самой различной (кроме южной) ориентировкой; с сильной и слабой степенью скорченности; положение рук – согнуты перед грудью, вытянуты к ногам (иногда одна рука), поперек груди, между колен (рис. 3). Интереснейшим погребальным памятником вольско-лбищенского типа является группа впускных погребений в насыпи кургана № 4 VII Тамар-Уткульского курганного могильника (Богданов С.В., 1998). Необычна поза погребенных: сильная скорченность («клубком» или «утробная» по выражению автора раскопок), сидя, в неестественном положении с сильно согнутым (сломанным?) позвоночником, вывернутыми ногами и руками. Свидетельством безусловной связи этих погребений с вольско-лбищенским типом, как совершенно верно отмечает С.В. Богданов, является характерный сосуд из погребения № 5, а также другой погребальный инвентарь (крупная очковидная подвеска, лунницы, льячка) (Богданов С.В., 1998, с. 37, рис.11).
Большинство металлических украшений своеобразных форм находит аналогии в фатьяновской (Крайнов Д.А., 1972), балановской (Бадер О.Н., 1963; Бадер О.Н., Халиков А.Х., 1987) и далее на запад – среднеднепровской (Березанська С.С., 1971; Свешников Т.Ю., 1974; Мовша Т.Г., 1957; Артеменко И.И., 1987) и унетицкой культурах, т.е. в кругу культур шнуровой керамики. В датировке этих культур имеются некоторые разногласия, но в целом они датируются второй половиной III – первой половиной II тысячелетия до н.э.
Близкие аналогии медных изделий вольско-лбищенских памятников именно в материалах фатьяновско-балановских памятников и более западных культур шнуровой керамики, в первую очередь среднеднепровской, имеют неслучайный характер. Это специфичные вещи – крупные, очковидные подвески (Алексеевский могильник, дюна «Человечья Голова», пещера Братьев Греве), спиральные подвески с раскованным иволистным концом, лунницы, плоские бляшки и т.д. Такие изделия не характерны для других культур.
Ранее уже было сделано предположение о сложении вольско-лбищенского культурного типа под влиянием западных культур шнуровой керамики (Васильев И.Б., 1999).
Говоря об отнесении памятников вольско-лбищенского типа к кругу культур шнуровой керамики, следует отметить, что прямые параллели наблюдаются в погребальном обряде и наличии некоторых одинаковых типов медных украшений. В то же время керамика значительно отличается от глиняной посуды фатьяновской, балановской или среднеднепровской культур. Можно было бы допустить, что тонкостенная изящная посуда имеет только погребальный характер, а вольско-лбищенская керамика – это фатьяновско-балановская поселенческая посуда. Однако к настоящему времени хорошо известна поселенческая фатьяновская и балановская керамика, и она практически не отличается от погребальной. Она тонкостенная, лощеная, с иным, отличным от вольско-лбищенской керамики, орнаментом (Степанов П.Д., 1950; Бадер О.Н., 1963; Крайнов Д.А. 1972). Отдельные фрагменты такой керамики встречены на поселении у Моечного озера в Самарской области, на Пензенской стоянке и ряде других памятников. Такому предположению противоречат и такие факты, как довольно обширная территория находок вольско-лбищенского типа, различия в составе погребального инвентаря, отсутствие фатьяновско-балановской керамики в Алексеевском и Тамар-Уткульском могильниках.
Говоря о территории расселения в эпоху средней бронзы групп населения, оставившего разные археологические культуры, необходимо напомнить следующее. Памятники вольско-лбищенского типа в основном занимают территорию Поволжской лесостепи (Вольск, Лбище, Каменная Коза, Царев Курган, Гундоровка, пещера Братьев Греве, Алексеевский могильник, дюна «Человечья Голова» и др.), хотя отдельные находки широко известны и в степных районах Волго-Уралья и Казахстана (Большой Дедуровский Мар, Тамар-Уткуль VII, Ветлянка, Новая Казанка, Кошалак, Кизыл-Молла, Кара-Худук, Кара-Узек, Капкан и др.). Видимо, южные степные районы Волго-Уралья в эпоху средней бронзы были в основном заняты позднеямными, ямно-полтавкинскими, полтавкинскими и частично катакомбными племенами. В то же время не случайно почти на каждой полтавкинской стоянке в Северном Прикаспии (а их уже известно несколько десятков) встречено по несколько фрагментов вольско-лбищенской керамики, что свидетельствует о синхронности этих культурных групп и существовании между ними определенного взаимодействия.
Западные степные районы Волго-Донского междуречья были заселены катакомбными племенами, а в более северных районах Подонья кроме племен среднедонской катакомбной культуры обитало население ивано-бугорского типа (Синюк А.Т, 1996), близкое вольско-лбищенскому (Васильев И.Б., Синюк А.Т., 1985). Следует отметить также еще одну своеобразную группу памятников, имеющих культурную близость с ивано-бугорской и вольско-лбищенской группами, – примокшанскую (Степанов П.Д., 1955).
Северные районы лесного Поволжья были заняты пришлыми фатьяновскими и балановскими племенами и местными поздневолосовскими, позднегаринскими племенами.
Здесь нельзя не остановиться на замечательной находке в Башкирии – Северо-Бирском могильнике (Сальников К.В., 1967). В отличие от вольско-лбищенского типа памятников в материалах данного могильника мы можем наблюдать свидетельства прямого прорыва на восток, в Приуралье, носителей «шнуровых культур». К.В. Сальников совершенно верно указывал на фатьяновские аналогии украшениям Северо-Бирского могильника, а также на другие параллели с культурами шнуровой керамики Западной Украины. Наиболее близкие аналогии он видел в унетицкой культуре Словакии (Сальников К.В., 1967. С.120). В то же время он допускал их местное производство (там же). Этот вопрос довольно сложен. Здесь важно отметить, что наличие Северо-Бирского могильника является несомненным свидетельством процесса продвижения групп населения западного круга культур: фатьяновско-балановской и, по-видимому, среднеднепровской на восток, на территорию волосовской, гаринской, бельской и других энеолитических групп населения Поволжья и Приуралья.
В целом, можно констатировать наличие археологических материалов, близких западным культурам шнуровой керамики, на значительной территории лесной, лесостепной и степной зон Поволжья и Приуралья.
При сравнении материалов вольско-лбищенского типа с известными культурами шнуровой керамики и боевых топоров, приходишь к, казалось бы, парадоксальному выводу о том, что они ближе к поздней среднеднепровской культуре, чем к рядом расположенной фатьяновско-балановской культуре. Это противоречие можно снять, если предположить, что процесс распространения культур западного круга происходил в двух направлениях и в разных формах. Одна группа «шнуровиков» продвинулась на северо-восток, в лесные районы Верхнего и Среднего Поволжья, где в окружении чуждого ей местного волосовского финно-угорского населения с присваивающим хозяйством, оказалась в условиях изоляции и законсервировала этнографические черты материальной культуры (фатьяновско-балановская группа). Подобные явления известны в этнографии (например, кара-калпаки). В более южных лесостепных районах миграционный процесс шел иначе: продвижение западных групп населения происходило в постоянном взаимодействии с индо-европейским населением катакомбной и ямно-полтавкинской культур, с более близким им по уровню развития культуры и производящего хозяйства. Процесс наиболее активных передвижений населения и наличие тесных культурных связей между лесостепным Поволжьем, Прикаспием и Причерноморьем прослеживается во все исторические эпохи, по крайней мере, начиная с энеолита, до средневековья.
Естественно, материалы вольско-лбищенского типа нельзя полностью отождествлять с культурами шнуровой керамики. Они являются уже результатом взаимодействия пришельцев с местными племенами.
Говоря о памятниках вольско-лбищенского типа, нельзя не остановиться на их параллелях с чирковско-сейминской (Халиков А.Х., 1969) или чирковской (Соловьев Б.С., 1985; 1991; 1994) культурой. Особенно близка чирковской валиковая керамика Гундоровской стоянки в Самарской области (в печати).
Таким образом, в лесостепном Поволжье и Приуралье, а также частично в степном Волго-Уралье выявлена своеобразная группа памятников вольско-лбищенского типа, которую невозможно отнести ни к одной из известных к настоящему времени археологических культур бронзового века. Она существовала в особой экологической нише – на Самарской Луке, в лесистых горах Приволжской возвышенности, на юге лесостепного Заволжья, видимо, в южных районах Бугульминско-Белебеевской возвышенности, хотя отдельные проявления ее встречены во всем степном Волго-Уралье совместно с материалами полтавкинского типа. Это свидетельствует о синхронности полтавкинских и вольско-лбищенских племен и об их определенных взаимодействиях.
Вольско-лбищенское население, видимо, в некоторой степени синхронно раннеабашевскому населению более северных районов, о чем свидетельствуют отдельные близкие черты в керамике – примесь раковины, штриховая зачистка поверхности, отдельные элементы орнамента, а также находки мелких очковидных подвесок и близких по форме желобчатых подвесок в полтора оборота на абашевских и вольско-лбищенских памятниках. Так, на дюне «Человечья голова» найдены фрагменты вольско-лбищенской керамики и крупные очковидные подвески, не характерные для абашевской культуры, а также подобные подвески средних и небольших размеров, которые можно считать типично абашевскими. Кроме того, там обнаружены серебряные желобчатые подвески в полтора оборота и другие украшения абашевского типа. Рядом с поселением Лбище при раскопках Г.И. Матвеевой средневекового городища, расположенного на другой стороне оврага, найдена маленькая золотая желобчатая подвеска абашевской формы. Кроме этой находки в культурном слое городища не было материалов эпохи бронзы. Можно предположить, что данная находка связана с расположенным рядом поселением бронзового века Лбище.
В лесостепном и степном Волго-Уралье вольско-лбищенское население, имевшее в основном северо-западные культурные связи, находилось в постоянном контакте с населением ямно-полтавкинского и катакомбного мира, которое имело в целом несколько иную – юго-западную – культурную ориентацию. Их органичное взаимодействие и взаимообогащение культурными достижениями, смешение с местными племенами в благоприятных лесостепных природных условиях, на основе богатых местных медных рудных источников привело к формированию ярких культур следующего хронологического горизонта – позднеабашевской и синташтинско-потаповской, которые в свою очередь явились основой срубной и алакульской общностей степной и лесостепной зон Евразии.
Таким образом, открытие памятников вольско-лбищенского типа позволило ликвидировать существовавшую ранее из-за недостатка материалов лакуну на археологической карте Волго-Уралья эпохи средней бронзы – между ямно-полтавкинской и полтавкинской культурами на юге и востоке, раннеабашевской на севере, катакомбной на юго-западе и фатьяновско-балановской на северо-западе, волосовской, гаринской и бельской (позднеэнеолитическими культурами) на севере и северо-востоке.».


Последний раз редактировалось: Одоакр (Пт Сен 22, 2017 11:48 pm), всего редактировалось 1 раз
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Пн Сен 18, 2017 3:25 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Р. А. Мимоход. О верхней дате вольско-лбищенской культурной группы (http://www.history.vspu.ac.ru/files/APVE%202009.pdf), с. 276-278:

«Культурно-таксономический статус вольско-лбищенских памятников остается дискуссионным: «тип керамики», «тип памятников», «культурный тип», «культура», «культурная группа». Однако то, что вольско-лбищенские памятники являются самостоятельным культурным явлением, вряд ли может вызывать серьезные возражения. Своеобразие керамического материала и достаточно компактная территория распространения позволяют рассматривать их в рамках самостоятельной культурной группы в системе древностей севера Нижнего – юга Среднего Поволжья. Термин «культурная группа», применяемый по отношению к вольско-лбищенским памятникам, представляется наиболее адекватным, т.к. подчеркивает культурную специфику памятников и оставляет возможности для его конкретизации. В целом, относительная хронологическая позиция вольско-лбищенских древностей определяется в пределах эпохи средней бронзы. Причем, нижняя граница бытования данного культурного явления синхронизируется с катакомбными и полтавкинскими памятниками, раннеабашевскими, среднеднепровскими, фатьяновско-балановскими памятниками и даже с древностями позднестоговского и иванобугорского типа конца эпохи ранней бронзы. Иными словами, время появления памятников типа вольск-лбище на сегодняшний день точно не определено. Объясняется это, в основном, отсутствием четких датирующих вещей, которые можно связать со временем формирования данного культурного образования. Синхронизация Вольска-Лбище с комплексами конца ранней – начала средней бронзы строится, в основном, на сопоставлении керамического материала.
В последнее десятилетие верхнюю хронологическую позицию вольско-лбищенских материалов определяют финалом средней бронзы. Данное заключение делается, главным образом, на сопоставлении в плане генетической преемственности вольско-лбищенских и потаповских памятников, по видимому, на основе сравнительного анализа их керамических комплексов, а также на фактах совместного залегания вольско-лбищенской и многоваликовой керамики. Однако работ, посвященных специальному сопоставительному анализу вольско-лбищенской и потаповской керамики, пока нет, а факты совместного нахождения в поселенческих слоях вольско-лбищенской и многоваликовой посуды вне закрытых комплексов не могут являться основанием для определения верхней границы Вольска-Лбище. Столь же проблематичной пока выглядит датировка вольско-лбищенской культурной группы по металлическим вещам, происходящим из открытых комплексов пещеры Братьев Греве, Царева кургана и дюны «Человечья Голова», о чем неоднократно говорилось, в том числе, и авторами вольско-лбищенской культурной атрибуции данных серий предметов. «Клад» из Царева кургана сейчас относится к началу поздней бронзы, т.е. времени более позднему, чем вольско-лбищенская культурная группа, а для предметов, происходящих с дюны «Человечья Голова» предлагается и абашевская атрибуция.
Погребальный обряд данной культурной группы остается фактически неизвестным. Отсутствие вольско-лбищенской керамики, которая, на сегодняшний день, является единственным надежным культурным индикатором в Алексеевском грунтовом могильнике и грунтовых захоронениях на поселении Лбище, не позволяет дать однозначную культурную атрибуцию этих комплексов. Представление о вольско-лбищенском погребальном обряде дает пока только серия впускных погребений кургана 4 VII Тамар-Уткульского могильника, из которого происходит классический сосуд данной культурной группы. Здесь же, единственный раз в вольско-лбищенском закрытом комплексе (4\3), обнаружена четко датирующаяся вещь – костяная узкопланочная пряжка, имеющая аналогии в материалах бабинской культуры и типологически близких им пряжках второго этапа развития лолинской культуры Степного Предкавказья.
В свете вышесказанного, отчасти можно понять скепсис по поводу констатации хронологического стыка вольска-лбище и памятников потаповского типа начала поздней бронзы.
Выделение посткатакомбных памятников в Нижнем Поволжье, представленных криволукской культурной группой, позволяет с новых позиций взглянуть на хронологию вольско-лбищенских памятников. Хронологическая позиция криволукских погребений является достаточно четкой. Стратиграфически они следуют за катакомбными, в том числе, позднекатакомбными погребениями и предшествуют покровским, в том числе, раннепокровским (по В.С. Бочкареву и А.C. Лапшину) комплексам. Наличие в криволукских захоронениях пряжек, которые серийно представлены в бабинских комплексах и являются там одной из основ детально разработанной хронологии бабинской культуры, позволяет уверенно привязать диапазон существования криволукской культурной группы в Нижнем Поволжье к относительной хронологии Бабино. Подтверждают это и стратиграфические связки криволукских и бабинских захоронений (Репный I к.7; Бурлук I к.1). Достаточно уверенно криволукские памятники на уровне датирующих вещей (лепестковидный бисер) и случаев взаимной стратиграфии (Кривая Лука XXI к.2; Кривая Лука XXXIV к.5; Степная IV к.3) синхронизируются и с комплексами посткатакомбной лолинской культуры Степного Предкавказья. На данный момент можно уверенно констатировать синхронность бабинской, лолинской культур и криволукской культурной группы в рамках хронологического диапазона бытования блока посткатакомбных культурных образований. Радиоуглеродные калиброванные даты для посткатакомбных культурных образований (бабинская – 10, лолинская – 20; криволукская – 3) очерчивают время существования данного блока в пределах XXII–XVIII вв. до н.э.
Погребения криволукской культурной группы дали закрытые комплексы с керамикой вольско-лбищенского облика. Данная посуда происходит из двух погребений, совершенных по стандартной криволукской обрядности (рис. 1,1,2). Это захоронения в подпрямоугольных ямах, костяки лежат в скорченном положении, ориентированы черепами в северный сектор, руки протянуты к бедрам. Скелеты сопровождаются костями конечностей мелкого и крупного рогатого скота. Они располагаются вплотную к костякам, что является диагностичным признаком посткатакомбной обрядности Нижнего Поволжья. Идентичные по обрядовым признакам криволукские погребения сопровождаются пряжками бабинских типов (Жареный Бугор 3\1; Власовский I 7\1; Верхний Балыклей 4\4; Дмитриевка 1\1; Линево 6\6), другими датирующими категориями инвентаря и имеют четкие позиции в стратиграфических колонках курганных древностей Нижнего Поволжья. К числу криволукских погребений, сопровождавшихся керамикой с вольско-лбищенским чертами, по-видимому, следует отнести еще два комплекса: Белогорское I п.28 и Советское 1 2\14 (рис. 1, 3, 4). В первом случае, яма с подбоем без костяка сопровождалась сосудом вольско-лбищенского облика (рис. 1, 3) очень близким горшку, происходящему из криволукского захоронения того же могильника (рис. 1, 2)*. Во втором, посуда с вольско-лбищенскими чертами находилась в плохо сохранившемся захоронении ребенка, череп которого лежал на левом боку и был ориентирован на северо-восток (рис. 1, 4), в соответствии со стандартными признаками криволукского погребального обряда. Данное погребение находилось в одном кургане с хорошо культурно идентифицируемым криволукским захоронением 15, имевшим идентичные обрядовые характеристики и сопровождавшимся ножными костями крупного рогатого скота.



Картографирование криволукских комплексов с керамикой вольско-лбищенского типа показывает, что они сосредоточены в северной части ареала данного посткатакомбного культурного образования (рис. 1, 5). Южнее, при аналогичной обрядности, подобная посуда уже не встречается, что подтверждает правомерность рассмотрения наших комплексов как криволукских (рис. 1), керамический инвентарь которых отражает межкультурные связи. Наличие посуды с вольско-лбищенскими чертами в криволукских захоронениях является свидетельством контактов носителей посткатакомбной, преимущественно, степной, и постшнуровой лесостепной-лесной традиций. Проявления связей двух соседних культурных блоков можно обнаружить западнее, например, в материалах бабинской и воронежской культур (Филатовский курган п.6; Хохольское п.1).
Четкая позиция на шкале относительной хронологии криволукских древностей может оказаться реперной для определения возраста памятников типа Вольск-Лбище. Наличие закрытых криволукских комплексов с посудой вольско-лбищенского облика позволяет относить, если не весь диапазон бытования, то, по крайней мере, верхнюю границу вольско-лбищенской культурной группы к финалу средней бронзы и синхронизировать ее с блоком посткатакомбных культурных образований. Таким образом, вольско-лбищенские памятники хронологически стыкуются с комплексами начала поздней бронзы, и рассмотрение их в качестве одного из возможных субстратов сложения древностей начала поздней бронзы, в частности, памятников потаповского типа представляется достаточно логичным.
На сегодняшний день, можно констатировать, что в процессах генезиса культурных образований блока боевых колесниц в Подонье и Поволжье (Потаповка-Покровск) были задействованы, помимо основного абашевского компонента, культурные образования посткатакомбного (бабинская культура и криволукская культурная группа) и более северного, возможно, постшнурового (вольско-лбищенская культурная группа и воронежская культура) блоков.».
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Вт Сен 26, 2017 4:02 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

А. Д. Пряхин. Погребальные абашевские памятники. 1977 (https://vk.com/doc35528094_449278855?hash=b80e2e620d931050c4&dl=00c59fdbb01c7f1393):

Волго-Донская Абашевская культура (сс. 38-39):



Средневолжская Абашевская культура (сс. 59-63):






Уральская Абашевская культура (сс. 82-84):



Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Вт Сен 26, 2017 4:18 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

О. В. Кузьмина. К вопросу о происхождении топоров абашевского типа (http://elbib.nbchr.ru/lib_files/0/kkni_0_0001090.pdf), сс. 92-103:

«Поволжье – один из интереснейших регионов, на материалах археологических культур которого возможна постановка вопросов, значимых для решения проблем эпохи бронзы Восточной Европы в целом. Изучение археологических культур региона имеет более, чем вековую историю. К настоящему времени накоплен достаточный материал для описания основных характеристик и географических границ ряда культур.
Одной из актуальных задач является задача соотношения отдельных археологических культур. Подойдем к ее решению с помощью анализа металлопроизводства, уровень технологии которого определяет принадлежность к эпохе (Бочкарев В.С. 1995. С.29). Универсальной категорией для культур Поволжья являются бронзовые втульчатые топоры. Они есть в погребениях и в кладах, что дает возможность связать их с определенными типами металлического инвентаря, керамикой, а так же с данными погребального обряда. Кроме того, в погребальных памятниках найдены литейные формы для топоров, что позволяет изучить технологию их изготовления.
В.А. Городцов (1916. С.152) выделил узковислообушные топоры в отдельный тип и вел их происхождение от косо-обушных топоров. Б.Г. Тихонов (1960. С.60–61) тоже связывал происхождение камских топоров с фатьяновскими. Узковислообушные, камские топоры можно назвать абашевскими, так как такие топоры и литейные формы для их изготовления происходят из абашевских памятников, что позволяет привязать к абашевской культуре и основную массу топоров этого типа, найденных случайно. Как показывают исследования (Кузьмина О.В. 2000. С.81), часть топоров абашевского типа сохраняет признаки, указывающие на фатьяновские традиции, как формирующие этот тип. Карта распространения абашевских топоров с фатьяновскими признаками совпадает с картой распространения фатьяновских топоров (рис.1). Чтобы подтвердить эту гипотезу, то есть, чтобы найти следы фатьяновских традиций в абашевской металлообработке и в формообразовании, необходимо подробно остановиться на вопросе о том, что собой представляют топоры фатьяновского типа.
В настоящее время известен 31 фатьяновский топор. 13 топоров происходит из 9 могильников, остальные найдены случайно. В двух могильниках обнаружены 4 литейные формы. Карта распространения металлических топоров фатьяновской культуры (рис. 1, 1) показывает, что в Верхнем Поволжье их известно 6 (и две литейные формы), в Среднем Поволжье 15 (и две литейные формы), в Вятско-Камском междуречье 6. Следовательно, половина всех топоров происходит из Среднего Поволжья – из Чувашии и Казанской губернии, то есть с правого и левого берега Волги. Кроме того, есть несколько экземпляров топоров в Гос. музее Республики Татарстан – 1, в музее г. Хельсинки – 2, в ГИМе – 3 экз., без указания места находки.
Только треть этих топоров происходит из могильников, остальные – из случайных находок. Но определяются они довольно легко, так как В.А. Городцов (1916. С.25–36) и А.А. Спицын (1928. С.483) дали фатьяновским топорам точную характеристику. Это топоры, имеющие косой обух и дуговидно изогнутый клин. В рамках этой характеристики есть варианты. Для определения хронологической последовательности вариантов этого типа необходимо обратиться к вопросу о происхождении фатьяновских топоров.
В.А. Городцов (1916. С.152), а затем и Б.Г. Тихонов (1960. С.61), предполагали кавказское происхождение традиций фатьяновской металлообработки и указывали на топоры новосвободненского типа. По всей видимости, это действительно так. В настоящее время мы имеем возможность более точно указать прототипы для фатьяновских топоров, а именно, топоры из поздних ямных погребений Волго-Уралья (Моргунова Н.Л., Кравцов А.Ю. 1994. Рис. 12, 1).
Литейная форма для топора найдена в кургане ямной культуры в Оренбуржье (Черных и др. 2000, с.66). Она относится к полузакрытому типу, так как имеет щель со стороны брюшка для литья металла. Уровень технологии определял и форму изделия. Щель со стороны брюшка не позволяла задавать абрис топора с этой стороны. Слабая вогнутость брюшка ямного топора возникала за счет усадки металла, так как со стороны открытой щели металл в форме остывал неравномерно. Главным показателем ямного топора является не выделенность втулки из тела топора, то есть клин и обух топора – эти функционально различные его части – не разделены, и в плане топор имеет прямоугольную форму.
Известны литейные формы и из фатьяновских памятников. Они так же относятся к полузакрытому типу: с литьем в щель с брюшка (рис. 2, 1) – Волосово-Данилово (Крайнов Д.А., 1971) и с литьем в щель со спинки (рис.2, 2) – Чурачикский курган (Каховский В.Ф. 1963. С.175).
У части фатьяновских топоров, так же, как и у ямных, обух топора не выделен снизу, то есть, линия брюшка дуговидная – дуга соединяет угол лезвия и заднюю стенку втулки (рис. 4, 2). Эти топоры происходят с территории Чувашии (6 экз.), Вятки (1 экз.) и Башкирии (1 экз.). Этот признак – не выделенность обуха со стороны брюшка, по всей видимости, надо признать хронологическим, указывающим на ямные традиции в производстве ранних фатьяновских топоров.
Напротив, топоры с выделенным снизу обухом в пределах фатьяновской культуры будут более поздними. Это, так называемый, косо срезанный обух, так как у обуха одна стенка длиннее, а другая короче (рис. 4, 3). Только один такой топор происходит из Чувашии, а все остальные – с Верхнего и Среднего Поволжья, из Казанского Поволжья и с Вятки.
Фатьяновские топоры занимают промежуточное место между топорами с невыделенным снизу обухом (ямные) и с вислым обухом (абашевские).
Формирование обуха, как морфологически самостоятельной части топора, что определяется его функциональной самостоятельностью, отразилось и на линии спинки. По этому признаку фатьяновские топоры так же делятся на две группы. В одну входят топоры с не выделенным сверху обухом, то есть без прогиба над втулкой. Эти топоры дуговидно изогнуты, причем дуга соединяет угол лезвия и внешний угол обуха (рис. 4, 3). Они найдены в Чувашии (7 экземпляров), в Казанском Поволжье (1 экз.), на Вятке (2 экз.). Их нет в Верхнем Поволжье. У топоров другой группы над втулкой есть прогиб (рис.4, 4). Эти топоры происходят из Верхнего Поволжья (8 экз.), по одному из Казанского Поволжья, с Вятки, из Чувашии и Башкирии. Таким образом, большинство топоров без прогиба над втулкой происходит из Чувашии, а с прогибом – с Верхнего Поволжья.
Как связаны эти два признака – выделенность обуха со стороны брюшка и со стороны спинки топора? Корреляция этих признаков показывает, что они могут быть представлены как по одиночке, так и в совокупности. Так, известны топоры, у которых обух обозначен только сверху (прогиб над втулкой) – по одному из Башкирии и Вятской губернии (рис. 4, 2). Есть топоры, у которых обух выделен только снизу (рис. 4, 3) – по одному из Казанской и Вятской губернии. И есть топоры, у которых сочетаются оба этих признака: обух выделен и со стороны брюшка и со стороны спинки (рис. 4, 4). Это все топоры Верхнего Поволжья, по одному из Чувашии, из Казанской и Вятской губернии. Возможно, что выделение втулки со стороны брюшка и выделение со стороны спинки шло параллельно. Прогиб над втулкой фиксируется и у ямных топоров, что могло быть перенесено на фатьяновские топоры. Такие топоры, с невыделенным снизу обухом, но с прогибом спинки над втулкой, как уже указывалось, известны среди фатьяновских топоров. Они происходят с территории, близкой зоне распространения ямной культуры. В Среднем и Верхнем Поволжье, возможно в это же время, шел процесс выделения обуха снизу. Топоры с выделенным обухом снизу и сверху нужно признать наиболее поздними среди фатьяновских.
Далее. Обратимся к такому признаку, как сечение клина. Этот признак указывает на технологию изготовления топора. Как известно, из фатьяновских памятников происходит огромное количество каменных топоров. По наблюдениям Д.А. Крайнова (1972. С.38 ), каменный втульчатый топор найден почти в каждом мужском погребении. Ясно, что традиции изготовления каменных топоров были в фатьяновской культуре достаточно длительными и вполне сформировавшимися. Металлические топоры имеют принципиально ту же форму в том смысле, что они тоже втульчатые. Металлических топоров в фатьяновских памятниках несоизмеримо меньше. Учеными обсуждался вопрос о происхождении такого типа изделий (Крайнов Д.А., 1972. С.61). Какие топоры появились раньше – каменные (изящной формы) или бронзовые? Даже не решив окончательно этот вопрос, все же надо признать, что до начала изготовления бронзовых топоров у фатьяновцев были уже довольно прочные традиции обработки камня и изготовления втульчатых топоров из этого материала. Нам важна эта технология. А она такова – заготовке, которая дана природой (галька нужной формы), техникой пикетажа, то есть ударов, придавалась нужная форма, и сверлилось отверстие для рукоятки. Затем топор шлифовался (рис. 3, 1).
Обратимся к технологии изготовления металлического топора фатьяновского типа.
Он сделан в результате двух операций – литья и ковки. Таким образом, заготовку надо было сначала сделать. И она отливалась в литейной форме. С отлитой заготовкой поступали так, как с каменным материалом, а именно, придавали ей форму ударами – ковкой. Ковкой формовали втулку, оттягивали углы лезвия, делали клин топора округлым, уплащивая грани. Д.А. Крайнов отмечает сильную проковку фатьяновских топоров. В результате сечение клина топора получалось овальным, как и у каменного топора. По всей видимости, в период становления металлообработки технология обработки камня переносится на технологию обработки металлических изделий. Каменному топору форма придавалась техникой пикетажа, то есть ударами по камню, приминавшими, уплащивающими, измельчавшими лишние выступы на камне. То же самое происходит и в процессе ковки металла (рис. 3, 2, 4).
Если рассмотреть топоры с этой точки зрения, то по сечению клина фатьяновские топоры делятся на две группы. В одну входят топоры с овальным сечением клина (рис. 4, 2), происхождение которого можно объяснить проковкой клина, по образцу каменного топора. Они происходят из Чувашии (5 экз.) и один из Вятской губернии. Другую группу составляют топоры, сечение клина которых представляет собой неправильный овал, так как топор имеет утолщенную спинку (рис. 4, 4). Они происходят с Верхнего Поволжья (9 экз.), из Казанской и Вятской губерний по два, один из Уфимской губернии. Необходимо отметить, что все топоры второй группы имеют оформленную снизу втулку. Таким образом, происхождение этого признака можно объяснить тем, что при формовке обуха со стороны брюшка проковкой вся масса металла сосредотачивается вдоль спинки. Вероятно, первоначально утолщение спинки было не преднамеренным, а являлось следствием такой проковки. Позже, утяжеление спинки топора могло делаться и преднамеренно, так как это придавало топору прочность.
Таким образом, специфическим признаком фатьяновских топоров является овальное сечение клина, так как этот топор не имеет граней. Окончательная форма фатьяновскому топору придается проковкой после отливки заготовки, тогда как форма ямных топоров получается уже при отливке. Она задана литейной формой. Клин ямного топора получается граненый, а в сечении прямоугольный. Фатьяновские мастера пошли дальше в совершенствовании технологии изготовления топора и стали формовать обух. Делали они это так, как привыкли делать, работая с камнем, то есть техникой удара. В совокупности фатьяновских топоров, по всей видимости, топоры с овальным сечением клина будут раньше, чем топоры с утяжеленной, расширенной спинкой, у которых клин топора в сечении представляет собой неправильный овал в виде «тяжелой капли».
Прямая связь между этими двумя признаками – выделенная снизу втулка и расширение спинки топора – уже отмечена выше.
Обратимся к следующему признаку, характеризующему фатьяновский топор. В.А. Городцов, при выделении типа, отмечал значительную ширину его лезвия. С другой стороны, для ямных топоров характерно узкое лезвие. Можно было бы предположить, что у ранних фатьяновских топоров узкое лезвие, а у поздних – широкое. Но этот признак, по всей видимости, не является хронологическим, так как широкое лезвие сочетается как с ранним признаками – не выделенной втулкой (рис. 3, 2), так и с поздним – выделенной втулкой (рис. 4, 3). Из одного могильника (Ваулово) происходит два топора – один из них с широким лезвием, а другой с узким. Вероятно, тут подразумевались разные функции. У топора с широким лезвием улучшаются рубящие функции, а с узким лезвием – колющие.
Рассмотрим фатьяновские топоры с точки зрения их параметров. Длина топора от 9 до 15 см. Ширина лезвия от 2 до 4,2 см. Являются ли параметрические признаки в данном случае хронологическими? Исследователи отмечают увеличение размеров топора на протяжении бронзового века. Так, абашевские топоры меньше по размерам, чем срубные или алакульские. Может быть, и в фатьяновской культуре ранние топоры имеют меньшие размеры, чем поздние? Находки литейных форм в погребениях показывают, что одновременно изготовлялись и большие и маленькие топоры, так как в обоих случаях (Волосово-Данилово, Чурачики) найдено по две литейные формы, причем одна из них больше другой.
Следовательно, размеры топора объяснялись не хронологическими, а иными причинами.
Таким образом, анализ фатьяновских топоров приводит к следующим выводам.
1. Формирование типа фатьяновских втульчатых металлических топоров проходило, по всей видимости, на основе северо-кавказских традиций, опосредовано через ямную культуру.
2. На технологии производства металлических фатьяновских топоров отразились традиции производства каменных втульчатых топоров.
3. Ранние признаки фатьяновских топоров определяются сохранением черт близости с топорами ямной культуры – не выделенность обуха от клина топора.
4. Фатьяновский тип топора является самостоятельным, так как обладает рядом только ему присущих признаков – косо срезанным обухом, дуговидной формой, отсутствием гранености клина (овальное сечение клина).
5. Внутри фатьяновских топоров выделяется группа ранних (не выделенный обух со стороны брюшка и овальное сечение клина) и поздних (выделенный обух и широкая спинка топора – сечение клина в виде неправильного овала).
6. Часть абашевских топоров имеет признаки, характерные для фатьяновских топоров. Это дуговидно изогнутый клин, косо срезанный обух. Кроме того, поздние фатьяновские топоры имеют широкую спинку, что определяет сечение клина в виде тяжелой капли. Близкую форму сечения имеют абашевские топоры с так называемым каплевидным сечением. Территория абашевских топоров с отдельными фатьяновскими чертами накладывается на территорию распространения фатьяновских топоров (Чувашия, Казанское Поволжье, Вятка). Таким образом, можно предположить, что фатьяновские традиции по изготовлению втульчатого топора лежат в основе формирования традиций изготовления абашевского топора.
7. Абашевские топоры делались на более высоком технологическом уровне, чем фатьяновские. Во-первых, для их литья использовалась уже закрытая литейная форма (рис. 2, 3) со специально сформованным литником, расположенным со стороны спинки топора (Халиков А.Х. и др., 1966). Во-вторых, при изготовлении абашевского топора ковка имеет не формообразующее значение, а подсобное. Ковкой лишь затачивают лезвие и убирают лишний металл, проковывая литейные швы. Сама же форма топора задается литейной формой. Абашевские топоры имеют не только выделенный, но и опущенный – «вислый» обух, а так же овальное сечение втулки, что принципиально различает абашевские и фатьяновские топоры (рис. 4, 5).
Из рассмотрения частного вопроса о втульчатых металлических топорах можно сделать ряд общих выводов.
Фатьяновские топоры происходят от ямных топоров. Но технологический уровень металлообработки у этих культур один. По всей видимости, можно предполагать хотя бы частичное сосуществование поздних ямников и ранних фатьяновцев, когда и произошло заимствование технологии производства металлических втульчатых топоров. Об этом свидетельствуют и находки в фатьяновских памятниках костяных молоточковидных булавок, так характерных для ямной культуры. Поздние ямные памятники Волго-Уралья исследователи (Рысин М.Б. 1996. С.79–81; Кияшко А.В. 2002. С.23) относят к андрюковскому этапу металлообработки эпохи бронзы.
Поздний этап фатьяновской культуры, по всей видимости, синхронен катакомбным культурам раннедонецкого этапа. Об этом можно судить по находкам фатьяновской керамики в катакомбных памятниках. Таким образом, фатьяновская металлообработка складывается в сфере влияния кавказской металлургии, которая «в позднеямное-раннекатакомбное время (андрюковский этап) и в раннедонецкий период (успенский этап) … была максимальной и достигала Южного Урала» (Кияшко А.В. 2002. С.33). Фатьяновские памятники показывают северные границы этой зоны. Но уже поздние фатьяновские топоры обнаруживают ряд черт, которые в южных культурах будут характерны только для следующего – привольненского этапа металлообработки. Речь идет о литейной форме с литьем со стороны спинки и более четко оформленном обухе, который очерчен уже в литейной форме. По этим признакам фатьяновские топоры близки колонтаевским топорам, которые распространились в катакомбных культурах на привольненском этапе. С другой стороны, колонтаевские топоры имеют одинаково сильный скос верхнего края втулки, как и абашевские, но все остальные характеристики абашевских и колонтаевских топоров отличны.
Фатьяновские традиции металлообработки находились на более низком технологическом уровне, чем абашевские. У абашевских топоров прослеживаются фатьяновские черты, а у фатьяновских топоров абашевские черты не прослеживаются. Территория распространения фатьяновских и абашевских топоров совпадает (рис. 1). Таким образом, можно сделать вывод о предшествовании фатьяновских топоров абашевским, а, следовательно, и такой же последовательности культур. Абашевские металлургические традиции формируются на основе фатьяновских, в сфере влияния кавказского металлургического центра. Но абашевская металлообработка демонстрирует ряд технологических приемов, которые будут характерны уже для эпохи поздней бронзы.».




Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Ср Сен 27, 2017 2:23 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

С. В. Большов. Структурообразующие признаки Средневолжской Абашевской культуры (http://elbib.nbchr.ru/lib_files/0/kkni_0_0001090.pdf), сс. 89-91:

«На севере Среднего Поволжья раскопки проводились на 34 абашевских могильниках, где раскопано около 200 курганов и изучено более 300 погребений. При анализе погребального обряда и инвентаря абашевских могильников было составлено 19 таблиц, в которых учитывались все признаки обряда, категории и типология инвентаря, выделенные авторами раскопок.
Признаки наиболее характерные и типичные для средневолжской абашевской культуры, а также те из них, которые выделяют абашевскую культуру из круга культур эпохи бронзы Волго-Уралья, определены как структурообразующие признаки. Именно совокупность этих признаков создает своеобразие и определяет оригинальность средневолжской абашевской культуры, а те общие признаки, которые кроме Среднего Поволжья фиксируются и в Подонье, и на Южном Урале обеспечивают единство абашевской культурно-исторической общности на всей ее территории.
Остановимся подробнее на структурообразующих признаках средневолжской абашевской культуры. Первый из них – расположение средневолжских абашевских могильников на водоразделах притоков Волги и Вятки и приуроченность их к господствующим высотам небольших речек и ручьев. Другой признак, объединяющий погребальные памятники всей абашевской территории – наличие курганной насыпи над погребениями. Правда, этот признак характерен и для других культур эпохи бронзы Волго-Уралья (срубной, балановской, атликасинские памятники и др.). Преобладают курганы круглой в плане формы, с высотой насыпи – от 0,1 до 1,0 метра (80 %) и диаметром – от 5 до 15 метров (90 %).
Структурообразующим признаком обряда является наличие керамики в насыпи кургана или на погребенной почве (30 %). Исследователями неоднократно отмечалась большая роль огня в погребальном обряде абашевцев (Халиков А.Х., 1961. С. 211). Характерно это и для погребального обряда средневолжских абашевцев. Следы огня отмечены в 40 % курганов.
По количеству погребений под одной насыпью преобладают курганы с одним погребением (более 60 %). Могильные ямы – средних размеров: ширина ям – от 0,6 до 1,1 метра (70 %), длина – от 1,1 до 1,8 метра (70 %) и глубина – от 0,3 до 0,7 метра (60 %). Большинство могильных ям – прямоугольной формы с незначительно закругленными углами (80 %). В могильных ямах достаточно часто фиксируются деревянные конструкции и следы органических подстилок. Более 90 % составляют курганы с одиночными погребениями.
Могильные ямы ориентированы, как правило, по линии СЗ–ЮВ (50 %). Ориентация погребенных головой на юго-восток также составляет около 50 %. Положение погребенных в могиле «на спине с подогнутыми ногами» (более 90 %), руки, как правило, находятся на тазовых костях, на груди или на животе.
При характеристике погребального инвентаря можно отметить следующие структурообразующие признаки. Практически полное отсутствие в могильниках Средней Волги оружия и орудий. Если допустить связь шильев и нескольких ножей, найденных в абашевских могильниках Среднего Поволжья, с какими-то культовыми или ритуальными действиями, то орудий труда и оружия в прямом их назначении здесь не обнаружено. Вероятно, средневолжские абашевцы просто не имели традиции помещения орудий и оружия в погребения. Оружие и орудия могли являться либо принадлежностью всего общества, либо жестко передаваться по наследству. Возможно, это в какой-то степени хронологический признак и традиция помещения оружия и орудий в погребения, известная у абашевцев Подонья и Южного Урала, появляется в результате контактов с сейминско-турбинскими племенами. У сейминско-турбинских племен напротив отсутствует керамика в погребениях, а оружие представлено достаточно часто. Традиции помещения сосудов в погребения сейминце-турбинцы до своего прохождения через Среднее Поволжье не знали. Керамика появляется в сейминско-турбинских могильниках после прохождения через средневолжский регион (Сейма, Решное). Вероятно, одновременно с этим в абашевских могильниках Подонья появляется и сейминское оружие (Селезни – 2).
Семьдесят пять процентов погребений содержат инвентарь. Самой многочисленной категорией инвентаря является керамика. Сосуды (от 1 до 3) находятся в 70 % погребений. Сосуды делятся на три группы с преобладанием сосудов горшковидной формы (более 60 %). Но отличительным и ярким признаком как средневолжской, так и других культур абашевской общности, являются маленькие острореберные сосуды.
Средневолжская абашевская культура отличается от других культур общности большим числом ярких украшений, находящихся в погребениях. Здесь следует отметить, что на Средней Волге достоверно диагностируются лишь женские погребения. Анализ материалов средневолжских абашевских могильников без учета структурообразующих признаков культуры, выделение какого-либо признака и возведение его в степень значимого, определяющего культуру, приводит к построению эклектических конструкций и ничем не обоснованных гипотез. В одной из работ В.И. Беседин утверждает, что абашевское население на Средней Волге было малочисленным, пребывало здесь непродолжительный период и на небольшой территории (Беседин В.И., 2000. С. 220–222). Как только мы обратимся к такому структурообразующему признаку, как количественная характеристика средневолжских абашевских памятников, мы увидим всю несостоятельность подобных утверждений. Можно еще допустить какое-то одно из двух первых утверждений: либо малочисленность абашевцев, либо их кратковременность пребывания. Но принять сразу два эти утверждения – нет никаких оснований. Нарушение принципа выделения структурообразующих признаков приводит и к другой неверной гипотезе развития средневолжской абашевской культуры.
Неубедительный вывод сделан на основе субъективного анализа полового состава погребенных средневолжских абашевских могильников. В.И. Бесединым выделено две условных группы погребений по составу инвентаря, в одной из которых заведомо преобладают женские погребения, и исключена из подсчетов вторая группа погребений, что приводит к удивительным результатам. Число женских погребений по этим подсчетам составляет на Средней Волге 60–70 %. Интересно, что если объединить эти две группы (учитывая, что мужские погребения не диагностируются по инвентарю, т.е. не обладают структурообразующими признаками), то женских погребений получается около 30 %, а 70 % – это неопределенные и незначительная часть мужских погребений. Таким образом, выясняется и несостоятельность другой гипотезы В.И. Беседина: об уходе мужского населения из Среднего Поволжья и присутствие здесь только небольших воинских отрядов (Беседин В.И., 2000. С.216–218, 221).
К структурообразующим категориям украшений средневолжской абашевской культуры, прежде всего, надо отнести серебряные височные желобчатые подвески в полтора оборота, браслеты с разомкнутыми концами и бронзовые составные головные украшения на кожаной или тканевой основе. Еще одним ярким признаком средневолжской абашевской культуры, как бы, визитной карточкой является розетковидная бляшка с лепестками, встречающаяся и как отдельное украшение, и в составных украшениях. В бронзовые составные головные украшения одновременно может входить до 9 отдельных украшений. Такие многокомпонентные украшения также отличают средневолжскую абашевскую культуру от других культур общности.
Анализ структурообразующих признаков средневолжской абашевской культуры показал, что хронологическая позиция абашевских могильников Среднего Поволжья не может быть более поздней относительно абашевских памятников Подонья и Южного Урала. Вероятно, абашевские памятники трех регионов: Подонья, Среднего Поволжья и Южного Урала в своей основе хронологически совпадают. Они отражают единовременный процесс освоения лесостепных территорий на границе с лесом скотоводческими племенами более южных районов в период засушливого климата. Различия в структурообразующих признаках погребального обряда между регионами могут объясняться не столько разной хронологией абашевских культур, сколько разными составляющими культурогенеза на этих территориях и разной интенсивностью его протекания.
Необходимо согласиться с гипотезой В.И. Беседина о том, что средневолжская абашевская культура не могла породить такие образования, как уральская и доно-волжская абашевские культуры.
Но после признания существования средневолжской абашевской культуры целиком в хронологических рамках горизонта памятников типа Староюрьево–Потаповка–Синташта (Беседин В.И., 2000. С. 222), необходимо будет признать правомерным включение абашевских памятников Среднего Поволжья в доно-волжский регион (Пряхин А.Д., Беседин В.И., 2001. С.103). А затем можно будет ожидать и гипотезу о включении абашевских памятников Среднего Поволжья в доно-волжскую абашевскую культуру, в качестве наиболее позднего варианта ее развития.».
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Ср Сен 27, 2017 2:35 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

П. Ф. Кузнецов, А. П. Семёнова. Памятники Потаповского типа (http://archsamara.ru/files/biblioteka/037.pdf):




сс. 122-124:
«… В настоящее время источниковедческая база составляет двенадцать курганов и порядка ста погребений. Положение потаповских могильников весьма специфично – они расположены на краю первой надпойменной террасы, обращенном к реке, или на участках высокой поймы. Захоронения совершались на специально подготовленной площадке. Подкурганные площадки перекрывались сравнительно небольшими по объему земляными насыпями. В Грачевском II могильнике была зафиксирована совершенно необычная ситуация, когда погребенная почва подкурганной площадки оказалась по диаметру больше, чем насыпь кургана. Это говорит о длительности функционирования некрополя до возведения насыпи, перекрывающей все погребения. Современный диаметр насыпей – от 12 м и до 30 м и высота до 0,5 м.
Для потаповских памятников характерна особая организация подкурганного пространства (рис.2; 3). Выявлены две группы курганов. В первой группе под насыпью обнаружены от одного до трех погребений. Центральные могильные ямы имеют значительные размеры и сложную конфигурацию. В них погребены взрослые люди, сопровождаемые богатым инвентарем. Прочие захоронения совершены в погребенной почве. Здесь обнаружены захоронения детей и подростков. Вторая группа курганов характеризуется наличием нескольких центральных могил, вокруг которых расположены периферийные захоронения.
Наиболее яркий признак погребальной традиции потаповцев – сооружение на подкурганных площадках и в могильных ямах многочисленных жертвенников животных. В процессе раскопок расчищены целые скелеты: черепа и конечности лошадей, быков, мелкого рогатого скота и собак (рис.5; 6). В периферийных погребениях чаще всего встречаются жертвенники из голов и конечностей быков и овец (рис.7; 8 ). Это является свидетельством помещения в могилы своеобразного чучела животного – шкуры с головой и конечностями. Специфической особенностью только потаповских комплексов, по наблюдению екатеринбургского остеолога П.А. Косинцева, является наличие захоронений коз и козлов. В центральных могилах зафиксированы кости собак. Судя по ним, собаки были умерщвлены и погребены вместе с хозяевами. Они помещались в ногах покойного, в сидячей позе. Особого внимания заслуживает совершенно необычное погребение 1 из кургана 3 Потаповского могильника (рис.4). Здесь расчищен погребенный, лежащий на спине с подогнутыми ногами и с посыпкой охрой костей его левой руки. Это обычные признаки погребений первой половины бронзового века. Но на месте головы умершего покоился череп коня. Вопрос об интерпретации данного комплекса вызвал большой интерес среди исследователей. В настоящее время существуют две основных гипотезы. Одна гипотеза, выдвигаемая авторами раскопок, предполагает наличие специфических ритуалов в Потаповском обществе, которые выражают идею единства человека и его природного окружения. Эти воззрения нашли наиболее яркое отображение в мифологических сюжетах Древней Греции, соответствующих времени развитого бронзового века – времени потаповских курганов. Если интерпретировать захоронение в образах мифологических сюжетов, то погребение 1 возможно именовать “кентавром наоборот”. Вторая гипотеза, концептуально выраженная украинским археологом В.В. Отрощенко, предполагает случайное наложение более позднего жертвенника коня, прорезавшего более раннее погребение. Следует отметить, что полевые наблюдения данную гипотезу не подтверждают. Здесь не отмечено никаких перекопов, либо впускных захоронений. Но окончательную точку в дискуссии ставить рано. Решить проблему данного комплекса возможно лишь с применением специальных методик, например, датировать по радиокарбону кости погребенного и собственно череп коня. Вне зависимости от результатов дискуссий по интерпретации отдельных комплексов, уже сейчас очевидно, что потаповские курганы по обилию и разнообразию жертвенников домашних животных не имеют аналогов среди других культур бронзового века Поволжья.
Ритуальная практика потаповцев характеризуется чрезвычайно большим разнообразием обрядовых признаков. Центральные могилы имеют значительные объемы – от 4,5 и до 10 кубических метров выбранного материкового грунта. Вокруг центральных могил расположены периферийные захоронения в могильных ямах обычных объемов. Центральные могилы перекрыты накатниками, настилами из тонких досок, в стенках сооружались уступы-ступеньки, на дне – ямки, ровики-канавки (рис.2, 6). В заполнении погребения 4 из кургана 6 Утевского VI могильника была расчищена сложная деревянная конструкция: под перекрытием из плах находились костяки двух лошадей, лежащих на боку и обращенных ногами друг к другу. Они лежали на ровных досках с пропилами. На одной из коротких стен этой погребальной камеры сохранились отпечатки округлого предмета, соответствующего размерам колесу со спицами. Вероятно, это остатки колесницы, которая была разобрана и по частям установлена в могильной яме. Дно многих ям имеет обмазку темно-серого цвета. Костяки лежат на левом боку (преобладающее положение), на спине. Степень скорченности слабая и средняя. Руки согнуты в локтях, иногда одна вытянута к тазу (рис.5).
В отдельных случаях обнаружены вторичные захоронения (рис.6, 1; 7, 1). Встречаются парные погребения (рис.5; 7). Были обнаружены два костяка в позе “в обнимку”.
Кости рук и кости ног были переплетены. Между черепами погребенных лежал бронзовый кинжал (рис.5).
Дно могил посыпалось охрой - специальным красным веществом для “очищения” могильного пространства. Ориентация центральных ям преимущественно югозападная, периферийных – зависит от кругового расположения могил. В некоторых погребальных камерах совершены ярусные захоронения: в засыпи верхней части ямы, над основным погребением расчищены расчлененные костяки взрослых и костяки детей. …».
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Ср Сен 27, 2017 2:59 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Г. Г. Пятых. К проблеме принадлежности Потаповского могильника к «Синташтинской культуре» (http://elbib.nbchr.ru/lib_files/0/kkni_0_0001090.pdf), сс. 138-142:

«По вопросу культурной принадлежности материалов типа Потаповского могильника существует две гипотезы. Первая предполагает отнесение таких материалов к «самостоятельному» культурному типу, сложившемуся на местной «полтавкинско-абашево-вольско-лбищенской» основе, с участием носителей культур типа Новый Кумак – Синташта (Васильев И.Б., и др., 1994. С.78–79; 1995. С.16). Согласно второй гипотезе, эти памятники являются «потаповским вариантом «синташтинской культуры», появившимся на Волге в результате прямых миграций из Зауралья. (Отрощенко В.В., 1998. С.51). Вторая гипотеза логично предполагает: а) оформление культурных явлений типа Новый Кумак – Синташта еще в «до-потаповское» время; б) сложение культурных образований типа Новый Кумак – Синташта целиком на местной уральской основе. Только при констатации этих фактов и можно сделать вывод, что потаповские культурные элементы, аналогичные характерным элементам памятников круга Новый Кумак – Синташта, ранее всего появились в уральских культурах, и лишь затем распространились на Волгу в виде «потаповского варианта синташтинской культуры».
Однако в автохтонных культурах Зауралья, существовавших в до-новокумакское время, пока неизвестны как основы для выработки типов металлических изделий эпохи поздней бронзы, так и основы для ряда характеристик погребального обряда, причем не только ведущих, но и ряда частных. Отсутствуют прототипы для некоторых форм посуды и типов орнамента. При этом в памятниках новокумакского горизонта имеются многочисленные материалы, которые связываются с культурами катакомбными, многоваликовой керамики, и, особенно, абашевскими (Генинг В.Ф., и др., 1975. С.145, 147; Генинг В.Ф., и др., 1992. Рис. 61, 9; 127, 5; Смирнов К.Ф., и др., 1977. С.38–39; Смирнов К.Ф., и др., 1977. С.38–39). Нет фактов и о хронологическом приоритете памятников круга Новый Кумак – Синташта перед памятниками потаповского типа. В частности, среди синташтинской керамики Зауралья выделяются сосуды, а иногда целые комплексы позднего облика, близкие алакульским и срубным, при этом «подобные признаки в потаповской керамике просто отсутствуют» (Кузнецов П.Ф., Мочалов О.Д., 2001. С.272). Таким образом, существующие факты делают невозможной саму постановку вопроса о «…влиянии восточных групп населения» на процесс сложения потаповского культурного типа. Кроме того, для включения потаповских памятников в состав «синташтинской» культуры необходимо соблюдение двух обязательных условий: во-первых, доказанности собственно «синташтинской культуры», во-вторых, детального сопоставления характеристик этой культуры с материалами потаповского типа. Рассмотрим, насколько эти условия соблюдены.
В.В. Отрощенко констатирует, что археологическая дефиниция эпонимного памятника на р. Синташте до сих пор не выработана (Отрощенко В.В., 1998. С.48 ). Подчеркнем, что исследователь считает необходимым выделять синташтинскую культуру на основе именно этого могильника. Необходимость выделения «синташтинской культуры» аргументируется: а) существующим употреблением термина в литературе; б) проделанным О.В. Кузьминой разграничением абашевской культуры и Синташты по набору культурных элементов и хронологическому положению; в) потребностью в разграничении Синташты и Петровки, г) наличием в литературе обоснований, по меньшей мере, частичной их разновременности (Отрощенко В.В., 1998. С. 48–49).
Однако, факт употребления кем-либо термина «синташтинская культура» сам по себе не может служить даже косвенным основанием для признания памятников круга Синташты в качестве таковой. Формальным основанием для выделения культуры может служить однотипность включаемых в нее материалов. Однако доказательств такой однотипности пока никем не представлено. Следовательно, до сих пор нет и формальных, чисто классификационных, оснований для выделения такой культуры.
Различия характеристик абашевской культуры и Синташтинского могильника, и их различное хронологическое положение свидетельствуют лишь о том, что Синташтинский могильник не относится к абашевской культуре, и что абашевская культура в целом более ранняя. Но такие аргументы имели бы смысл при выделении «синташтинской культуры» из абашевской, однако при отсутствии такой задачи они не имеют никакого значения.
При безусловной потребности разграничения «синташтинской культуры» и материалов петровского периода на уровне чисто археологической классификации, при выделении «синташтинской культуры» на первый план выходит вопрос: а что стоит за могильником на Синташте – действительно цельное общество, либо только его аристократический слой? Однако в Синташтинском могильнике представлены захоронения выдающейся военной аристократии. Логичен вопрос: можно ли археологическую культуру, как отражение конкретного общества, выделять на материалах, характеризующих только аристократический слой этого общества?
То, что различия в культуре аристократии и широких слоев общества существуют на протяжении тысячелетий, вплоть до современности, и что такие различия до настоящего времени фиксируются, в числе прочего, в трудозатратности погребальных сооружений и попадающего в них инвентаря, позволяет говорить о существовании социокультурного закона, который можно сформулировать, как «закон социальной бикультурности».
Следовательно, поскольку за любой археологической культурой стоит конкретное общество, то с позиций этого закона мы должны заведомо предполагать, что для эпохи разложения родовых отношений культура того или иного общества должна состоять из двух субкультур – культур знати и плебса.
Следовательно, для реального выделения «синташтинской культуры» необходимо, во-первых, определение того, носители каких культурных традиций погребены в Синташтинском могильнике – раннеалакульских (петровского горизонта), или иных – входивших в общие социо-политические структуры. Во-вторых, необходимо доказать, что культура общества, в котором захороненные в Большом синташтинском кургане лица представляли социальные верхи, должна называться именно «синташтинской», а не традиционно раннеалакульской или иной, в состав носителей которой и входил представленный в памятнике аристократический слой. Отсутствие таких исследований и доказательств снимает вопрос о возможности использования понятия «синташтинская культура» в культурно-генетических построениях.
Однако, возможно ли в принципе отнесение Потаповского и Синташтинского могильника к одной культуре, независимо от названия такой культуры? В работе В.В. Отрощенко тезис о включении Потаповки в понятие синташтинской культуры обосновывается и такими критериями, как синхронность памятников и «…сходство ключевых характеристик обряда погребения» (Отрощенко В.В., 1998. С.48–49). К характеристикам «синташтинских» погребений Потаповки исследователь относит ряд показателей, которые, по отчетливому контексту, указывают как на «синташтинскую» культурную принадлежность Потаповки, так и на ее «синташтинское» происхождение: а) центральное расположение захоронений лиц высокого социального ранга, с расположением вокруг них захоронений лиц менее высокого ранга; б) подпрямоугольные, реже трапецевидные, формы могил; в) значительная разница в размерах трудозатрат и конструктивной сложности погребений знати и «плебса»; г) наличие захоронений колесничих, парных и коллективных захоронений, останков жертвенных животных (черепа, кости конечностей, тлен шкур); д) преобладание слабоскорченной позы погребенных на левом боку в «позе адорации», при единичности случаев вытянутых, или скорченных на правом боку; е) «решительное преобладание» западной ориентировки умерших, которая «явилась традицией зауральской»; ж) наличие в Потаповке горшковидных форм, выполненных по зауральским образцам (Отрощенко В.В., 1998 С.49–51). Очевидно, что исследователь пытается объединить потаповские и синташтинские материалы в одну культуру, во-первых, на основе широко распространенных, «общестадиальных» явлений, во-вторых, на основе априорного тезиса о более раннем появлении тех или иных характеристик «синташтинской культуры» по сравнению с Потаповкой.
Однако, для объединения потаповских и синташтинских материалов в общую культуру существует и еще одно препятствие. Таковое заключатся в том, что новокумакский хронологический горизонт – это эпоха сложения гигантской культурной системы Старого Света. Сам факт сложения такой системы, а также невиданные до того размах и быстрота (в историческом контексте), с которыми протекали эти процессы, могут быть объяснены только великим переселением народов, причем одним из наиболее значительных в истории человечества. Е.Н. Черных констатирует, что на грани СБВ и ПБВ степи и лесостепи были охвачены процессами колоссальных миграций, что в это время складываются предпосылки для гигантского расширения территории металлоносных культур, которые «за весьма короткий отрезок времени … охватывают пространства в несколько десятков миллионов квадратных километров: Казахстан, Западную Сибирь, север Средней Азии, Монголию, Китай, и т.д.» (Черных Е.Н., 1989. С.24-2, рис. 1). Из этих фактов с неизбежностью вытекает, что в столь глобальных процессах приняло участие такое количество этнически неоднородных обществ, что выработка уже в самом начале этих событий культурного единства от Дона до Зауралья была невозможна в принципе. Данное заключение полностью подтверждается отсутствием культурного единства даже на ограниченных территориях, что следует из фактов, установленных О.Д. Мочаловым и П.Ф. Кузнецовым.
В результате анализа керамических материалов исследователи установили, что уровень внутренних связей синташтинских и поволжских памятников может быть даже ниже, чем их связь с комплексами других территорий. Исследователи заключают, что «…проблема культурного единства и хронологии синташтинских и потаповских комплексов…еще достаточно далека от разрешения. Сравнительно-статистический и содержательный анализ керамических комплексов ставит под вопрос как утверждение о культурном единстве восточных синташтинских и западных потаповских памятников, так и саму перспективность попыток выделения стабильных археологических культур в период активного культурогенеза» (Кузнецов П.Ф., Мочалов О.Д. С.272–73).
К общим выводам можно отнести следующие.
1. Оснований для объединения в единую культуру памятников потаповского типа с памятниками круга Синташты нет.
2. Отсутствие культурного и хронологического приоритета Синташты перед Потаповкой исключает возможность сколько-нибудь «решающего» участия зауральского населения в процессах культурогенеза на Волге и в Подонье.
3. Нет оснований и для выделения самой «синташтинской культуры».
4. Исходя из обстоятельства, что сложение колоссальной системы культур ЕАМП происходило в ходе одного из великих переселений народов, которые всегда вовлекали в себя самые различные этносы, следует заведомо предполагать, во-первых, невозможность сложения единообразных культур уже на начальной стадии таких событий, во-вторых, значительную культурную пестроту населения даже ограниченных территорий. Следовательно, для периодов оформления новых культурных систем характерен закон поликультурности формирующихся обществ. Действие такого закона отражается в двух аспекта – в «горизонтальном» (по отдельным этническим ассоциациям), и в «вертикальном» (по социальным слоям внутри этих ассоциаций, причем также могущим иметь разнокомпонентный этнический состав). Следовательно, данный закон можно сформулировать, как «закон этносоциальной поликультурности». Соответственно, закон социальной бикультурности является лишь одним из главных его элементов и проявлений.
Поскольку культуры, входившие в крупные культурные системы, в принципе не могли быть единообразными на протяжении всего существования этих культурных систем, закон этносоциальной поликультурности действовал на протяжении всей эпохи бронзы, а не только на пиках культурогенеза. Однако в периоды сложения новых этносоциальных организмов (что археологически выражается в появлении новых культур), действие этого закона усиливается и проявляется в наибольшей степени по двум причинам. Первая причина, обуславливающая яркое проявление закона этносоциальной поликультурности в «горизонтальном» аспекте, заключается в участии в процессах культурогенеза значительного количества этнически неоднородных ассоциаций, вовлеченных в великие переселения народов. Вторая причина, резко усиливающая действие этого закона в аспекте социальной бикультурности, в том, что периоды военно-миграционных событий в наибольшей степени обеспечивали количественный рост и повышение социального статуса военной аристократии. Ослабление действия закона этносоциальной поликультурности происходит при затухании военно-миграционных событий. Общеизвестен факт, что в периоды относительной стагнации в развитии древних обществ, происходит увеличение их культурного однообразия, уменьшение доли инокультурных элементов при одновременном увеличении доли местных, заметное уменьшение числа аристократических (особенно военно-аристократических) захоронений, а также уменьшение трудозатрат, воплощенных в погребальных сооружениях и инвентаре захоронений знати.
5. При необоснованности попыток выделения «синташтинской культуры» предложенный И.Б. Васильевым и его соавторами термин «потаповский культурный тип» выглядит более взвешенным. Однако здесь встает вопрос о том, какие критерии можно положить в основу понятия такого культурного типа. Некоторую сложность в решении вопроса вызывает отсутствие культурного единообразия внутри этой территории, что ограничивает возможности использования типологических критериев. Следовательно, необходимо привлечение также и иных критериев. Для обсуждения может быть предложено сочетание территориального, хронологического, и культурно-генетического критериев для выделения потаповского культурного типа (возможно, и критериев памятников переходного типа вообще): а) общность территории. б) общность временного интервала; в) сходство общих, «стадиальных», характеристик, при одновременной размытости более специфичных признаков культурного единства; г) близкие культурные основы собственного сложения; д) роль главной, либо одних из главных, основ сложения культур следующего этапа.
6. Колоссальность масштабов великого переселения народов рубежа средней и поздней бронзы заведомо предполагает участие в этих процессах значительного количества народов. Это делает невозможным ни оформление потаповского культурного типа, ни последующее сложение культур срубной области на основе участия в этих процессах только носителей катакомбных и абашевских культурных традиций, которые в настоящее время наиболее выражены в материалах. Судя по наличию элементов этих культур в захоронениях знати ряда культур начала поздней бронзы, их носители могли сыграть роль ядра и организующего звена как в ходе миграций на восток, так и в сложении новых обществ. Но вопрос о других участниках этих событий, составлявших, возможно, их основную массу, остается открытым.».
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Пт Сен 29, 2017 3:48 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Покровская культура.

Малов Н. М. Покровская культура начала эпохи поздней бронзы в северных районах Нижнего Поволжья: по материалам поселений срубной культурно – исторической области (http://www.sgu.ru/sites/default/files/textdocsfiles/2014/08/05/malov_n.m._pokrovskaya_kultura_nachala_epohi_pozdney_bronzy_v_severnyh_rayonah_nizhnego_povolzhya_po_materialam_poseleniy_srubnoy_kulturno-istoricheskoy_oblasti.pdf):




А. Д. Пряхин. Памятники Покровского типа на современном этапе изучения (http://www.vestnik.vsu.ru/pdf/history/2011/01/2011-01-07.pdf).
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Пн Окт 02, 2017 2:02 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

О Вольско-Лбищенской культуре.

Малов Н. М., Сергеева О. В., Ким М. Г. Материалы Вольского культурного типа среднего бронзового века Нижнего Поволжья с эпонимного поселения (http://www.sgu.ru/sites/default/files/textdocsfiles/2014/06/19/aves_vol_7.pdf), сс. 19-43.

Сс. 29-30:
«… Аналогии в форме сосудов и орнаментации керамики ВКТ указывают на ту эпоху, в которую он бытовал: начиная с ранней фазы эпохи средней бронзы или с рубежа ранней – средней бронзы Нижнего Поволжья то, есть в полтавкинско-катакомбное время. Эти же аналогии свидетельствую о том, что представители ВКТ находилися в непосредственных контактах с соседними племенами полтавкинской и катакомбной культур Поволжья и Волго-Донского междуречья, а возможно и Нижнего Подонья. Вместе с тем, керамика ВКТ настолько своеобразна, что не находит прямых аналогий среди известных к настоящему времени археологических культур эпохи среднего бронзового века.
Это подтверждает ее принадлежность к самостоятельному культурному типу и позволяет рассматривать в качестве основного признака, характерного для самостоятельной вольской археологической культуры эпохи средней бронзы Нижнего Поволжья. По времени вольская культура была распространена до начала сложения Волго-Уральского очага культурогенеза. В целом, вместе с полтавкинскими и катакомбными древностями, вольская культура эпохи средней бронзы предшествовала бабинской культуре, а также памятникам начальной фазы позднего бронзового века (ПБВ 1): «потаповским», абашевским, синташтинско – аркаимским и покровским.».
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Пн Окт 02, 2017 2:15 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

А. В. Кияшко. К вопросу о катакомбно-абашевском взаимодействии (http://elbib.nbchr.ru/lib_files/0/kkni_0_0001090.pdf), сс. 103-107:

«В последние годы успехи в изучении эпохи бронзы Восточной Европы, разработка хронологии и классификации древностей стали основой для постановки проблем взаимодействия археологических культур. Это касается не только родственных сообществ в рамках одного культурного круга или экологической зоны, но и таких чужеродных, контрастных образований как абашевская культура и катакомбная общность (например, Матвеев Ю.П., 1998).
Абашевские племена, связанные с миром культур шнуровой керамики и боевых топоров, распространяются по зоне широколиственных лесов с запада на восток, и лишь на позднем этапе своего развития выходят в Волго-Уральскую лесостепь (Кузьмина О.В., 2000,б). Следует подчеркнуть, что мы придерживаемся «узкой» – и в хронологическом и в территориальном смысле – трактовки абашевской культуры, прежде всего, по причине поиска параллелей с катакомбными древностями. Это возможно лишь при их одновременности. То, что волго-уральская абашевская культура предшествует в этом регионе потаповско-синташтинским памятникам, которые предположительно синхронны поздним катакомбным памятникам Предкавказья и культуре многоваликовой керамики Донетчины, даёт основания рассуждать об абашевско-катакомбном взаимодействии. Но мы теряем почву для анализа имеющихся межкультурных параллелей, следуя логике воронежских археологов, пытающихся снивелировать хронологический приоритет средневолжских абашевских памятников, и при этом признающих в целом посткатакомбный характер доно-волжской абашевской культуры (Матвеев Ю.П., 1998; Пряхин А.Д. и др., 2001).
Катакомбный мир Предкавказья был динамично менявшейся совокупностью культур: сначала донецкой и полтавкинской, затем западноманычской и восточноманычской, среднедонской и волго-донской – в некотором роде однопорядковых абашевской культуре. В начале его формирования миграции не играли определяющей роли. Он сложился в степях в результате распространения, вслед за передовой кавказской металлообработкой, южной по происхождению погребальной обрядности. Лишь на поздних этапах развития, в результате локальных миграций и местного развития, трансформированные катакомбные традиции проникают в доно-донецкую и доно-волжскую лесостепь. Здесь складываются среднедонская и волго-донская катакомбные культуры, финальные звенья которых, наряду с абашевской, стали субстратом формирования памятников поздней бронзы, хотя их роль в данном процессе была минимальной.
Тщательная типологическая характеристика О.В. Кузьминой основных категорий предметов абашевской культуры Волго-Уралья (Кузьмина О.В., 1992, 1999, 2000а), разработка периодизации и картографический анализ памятников создают условия для сопоставления их с пятью периодами средней бронзы Предкавказья (Кияшко А.В., 2002а).
Линию синхронизации, по всей вероятности, надо начинать с фатьяновской и балановской культур лесной полосы Восточной Европы. Особенно первая из них содержит признаки стадиального сходства и, вероятно, хронологического соответствия с позднеямными – раннекатакомбными – раннедонецкими памятниками I–III периодов средней бронзы степей Предкавказья. Это ямный обряд с преимущественно широтными ориентировками, присутствие в ритуале красной краски, положение умерших на спине скорченно или на боку с помещением кистей рук у таза, употребление в инвентаре большого количества костяных амулетов, в том числе, и молоточковидной формы. Вполне отвечают архаичным критериям андрюковского и успенского этапов кавказской металлургии открытые с брюшка формы для отливки топоров из Волосово-Даниловского могильника. Группировка некалиброванных радиоуглеродных дат фатьяновских памятников и материалов соседних культур вокруг первой четверти II тыс. до н.э. также совпадает с подобными датами начала степной средней бронзы (Крайнов Д.А., 1987. С.71–72, рис. 24, 3,5,6; 28а, 32,33; 34).
В свою очередь, среди катакомбных материалов есть редкие, но характерные параллели древностям фатьяновско-балановского мира. Так, в Первомайском могильнике на левобережье Нижнего Дона найдена чаша, которая не имеет аналогий в степных древностях (Мамонтов В.И., 2001. С.193, рис.4,4). Мотивы ее орнаментации – строенные однонаправленные отпечатки шнура – свидетельствуют о раннедонецком времени, а солярная композиция на дне идентична узорам на днищах фатьяновских сосудов (Крайнов Д.А. 1987. С.190, рис.33). В более позднем (развитый донецкий период) погребении II Богучарского могильника на Среднем Дону (Березуцкая Т.Ю.,1999. С.64–66), в комплексе с украшенным «ёлкой» короткошейным горшком, был найден сосуд балановской культуры. Он имел типичную для финала раннего этапа балановской культуры шахматную композицию орнамента (Бадер О.Н., Халиков А.Х. 1987. С.196, рис.37). Все эти наблюдения подтверждают тезис об усилении контактов населения периферийных степных, лесостепных и лесных территорий накануне и в процессе образования локальных катакомбных культур Предкавказья (Братченко С.Н., 2001; Кияшко А.В., 2002б).
Многие исследователи (О.А. Кривцова-Гракова, П.П. Ефименко, П.Н. Третьяков, К.В. Сальников) предполагали генетическую связь фатьяновской и абашевской культур. Продолжая эту историографическую традицию, О.В. Кузьмина обосновывает такую связь на основе анализа главной культуроопределяющей категории находок – керамики. Наибольшую преемственность с фатьяновской посудой демонстрируют материалы наиболее ранних средневолжских абашевских памятников (Кузьмина О.В.,1992. С.46–47; 1999. С.154). Их, пожалуй, единственным сходством с керамикой южных степных культур является фриз с вертикально-зональной системой орнамента (например, Кузьмина О.В.,1999, рис. 9, 3,5). Это характерный признак катакомбной керамики раннедонецкого периода, т.н. первого этапа спирально-концентрического варианта вертикальной композиции декора (Кияшко А.В., 1999. С.77, рис. 85). Более ранняя фатьяновская керамика украшена преимущественно в горизонтально-зональном стиле, либо содержит вертикальные «полотенца» ромбических мотивов, что соответствует орнаментации посуды позднеямного-раннекатакомбного времени (Крайнов Д.А., 1987. Рис. 32; Кияшко А.В., 1999. Рис. 81–84). Своего рода встречное влияние лесных культур на керамику степи проявилось в распространении, прежде всего на полтавкинской посуде раннекатакомбного и раннедонецкого периода, горизонтального зигзага, нередко выполненного зубчатым штампом (Кияшко А.В., 2002а. Рис.93, 1,4,6–8,10). По мере продвижения абашевских племён на восток, параллели в формовке и декорировании керамики усиливаются и приобретают «адресный» в культурном отношении характер. Речь идет о классических и поздних абашевских памятниках Южного Приуралья, а также смежных с ними древностях среднедонской и волго-донской культур развитого и позднего катакомбных периодов. В их керамических комплексах консервируется возникший на более ранних стадиях мотив горизонтального зигзага (ср. Кузьмина О.В.,1999. Рис.23, 1,5; 31, 1,4, а также Кияшко А.В., 2002а. Рис.108, 12; 115, 1,4). Но при этом отмечены новые проявления взаимных контактов: например, типичные для позднеабашевской культуры каннелюры на волго-донской керамике (Кияшко А.В., 2002а. Рис.94, 4,5,6) и широкое встречное распространение зубчатой орнаментации этой катакомбной культуры (в т.ч. и мотив «горизонтальной ёлки») на абашевской посуде Приуралья (Кузьмина О.В.,1999. Рис.31,4; 32, 1). Рельефный стиль орнаментации, некоторые мотивы (например, т.н. фестоны, см. Кузьмина О.В., 1999. Рис. 31, 2) встречаются на керамике всего горизонта предсрубных культур: потаповской, синташтинской, поздних этапов манычской и среднедонской, а также раннего этапа многоваликовой.
Если анализировать состав абашевских металлических «основных культурообразующих элементов» и динамику его расширения (Кузьмина О.В., 2000а, рис.3), то можно согласиться с выводом исследовательницы о постепенном усилении абашевско-катакомбного взаимодействия, особенно при контакте этих миров в регионе Волго-Уралья (Кузьмина О.В., 2000б. С. 98 ). Однако в каждом конкретном случае вектор этих взаимовлияний установить трудно. Ранние абашевские памятники содержат ряд бронзовых предметов, одни из которых могут быть связаны с северокавказской металлообработкой (подвески в 1,5 оборота, бляшки с пуансонным орнаментом), а другие с местной традицией (подвески очковидные, обоймы и т.д.).
Древности классического и позднего этапов абашевской культуры, при сохранении ранних типов изделий, пополняются целой серией новых предметов. Это, прежде всего, ножи, тёсла, топоры, крюки, копья. В самом ассортименте, безусловно, ощущается влияние катакомбной, т.е. кавказской металлообработки (Кореневский С.Н., 1983). О.В. Кузьмина, на основе промежуточных, гибридных форм, предлагает ряд оригинальных и весьма убедительных примеров абашевского типообразования. Конечно, катакомбный компонент присутствовал здесь в очень трансформированном виде, как наследие позднеямного и полтавкинского периодов или переработка форм Предкавказья развитой средней бронзы (например, топоры колтубанского и царевокурганского типа). Главными факторами типообразования были фатьяновские традиции, начало функционирования волго-уральского очага металлообработки, а также импульс развитых турбинских бронз (Кузьмина О.В., 2000а). На поздних синхронных этапах абашевской и катакомбной культур влияние первой становится определяющим. В инвентаре катакомбных погребений Верхнего и Среднего Дона, Волго-Донского междуречья и Волго-Уральских степей встречены бронзовые браслеты (Азаровский курган в Курской обл., погребение 1, Матвеев Ю.П., 1998. Рис.4, 3-6), крючки (Красная Деревня, 15/5, раскопки А.В. Лукашова; Трясиновский 2/3, раскопки Ю.И. Колева, А.М. Комарова, М.А. Турецкого – Кияшко А.В., 2002а. Табл.XXXVII, 12-15), ножи с ромбовидной расковкой окончания черенка (Болдырево I, 1/1, раскопки Н.Л. Моргуновой; Герасимовка II 6/3, раскопки О.И. Пороховой; Сухо-Дюдеревский II, 1/10, раскопки В.Г. Житникова – Кияшко А.В., 2002а. Рис. 8, 1,5,6; Ольховка I, 1/3; Лебяжья, курган 2, Матвеев Ю.П., 1998. Рис.4, 2,7). Еще одним следствием абашевско-катакомбных контактов на позднем этапе средней бронзы стало появление в Волго-Уралье погребений с втульчатыми копьями. Ярким примером служит комплекс волго-донской культуры Сторожевка 1/3 (раскопки С.В. Ляхова), где найден наконечник копья, сочетающий традиции позднекатакомбных пламявидных клинков и абашевских копий верхне-кизильского типа (Кияшко А.В., 2002а. Табл. XXXIII, 2; Кузьмина О.В., 2000а. С. 90).
В результате обзора абашевско-катакомбного взаимодействия следует отметить его общий довольно низкий уровень, даже на позднем этапе средней бронзы, в условиях максимального территориального сближения этих культур. По мнению В.С. Бочкарева такое положение дел закономерно и связано, в первую очередь, с разными корнями абашевских и катакомбных традиций, их принадлежностью к разным блокам культур, наконец, с отличием самих процессов развития. Напомним, что оформление катакомбного мира произошло без каких-либо значительных миграций, путем распространения с юга на север надкультурных технологических и идеологических новаций. Выходцы из среды европейских культур боевых топоров и шнуровой керамики, абашевские племена, как и их фатьяновско-балановские предки, продолжали масштабное продвижение с запада на восток. Сначала отдаленные лесные районы Среднего Поволжья оказались в сфере упомянутых южных надкультурных влияний (например, общие пути эволюции орнамента, культовые амулеты, особенности кавказской металлообработки). С появлением абашевского населения в лесо-степном Волго-Уралье контакт со степным миром становится более тесным и приобретает черты культурного взаимодействия (общая морфология керамики, мотивы и элементы орнамента). Кроме того, с началом культурогенеза эпохи поздней бронзы направление влияний меняется, и мы наблюдаем преобладание лесостепных традиций над степными.».
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Вт Окт 03, 2017 3:44 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

В. В. Ставицкий. Динамика взаимодействия культур раннего бронзового века в Волго-Донской лесостепи (http://www.archaeolog.ru/media/books_sov_archaeology/2006_book01.pdf), сс. 31-43:




А. Д. Пряхин, В. И. Беседин. Воронежская археологическая культура (http://www.sgu.ru/sites/default/files/textdocsfiles/2014/06/19/aves_vol_1.pdf), сс. 134-135.


Последний раз редактировалось: Одоакр (Чт Окт 05, 2017 3:11 pm), всего редактировалось 2 раз(а)
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Вт Окт 03, 2017 3:46 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

В. В. Ткачев. Памятники абашевской культуры в степном Приуралье (http://elbib.nbchr.ru/lib_files/0/kkni_0_0001090.pdf), сс. 212-224.
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Вт Окт 03, 2017 3:54 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

В. В. Отрощенко. К вопросу о наличии «абашевских» комплексов в Украине (http://elbib.nbchr.ru/lib_files/0/kkni_0_0001090.pdf), сс. 143-144:

«Поднятый вопрос занимает уже несколько поколений исследователей Украины и России. Четкий ответ еще не получен, его предопределяет современное состояние источников.
История проблемы изложена в специальном исследовании Р.А. Литвиненко (1998. С.90–100). Не повторяя ее, позволим себе некоторые комментарии. Инициатор темы Н.Н. Чередниченко не только искал следы абашевской культуры в Украине, но и внес заметный вклад в изучение собственно абашевской проблематики статьей «Питання хронологіӑ абашівськоӑ культури Середнього Дону» (Археологія, 1972. Вип. 6. С. 20-29). Опираясь на согласованную типологию наконечников копий, височных подвесок и ножей, он аргументировал хронологический приоритет средневолжской (лесной) абашевской культуры.
Апогей поисков Абашева в Украине обозначила статья С.С. Березанской «Абашевская культура на территории Украины (миграции или контакты)» (1987. С.26–37). Оценивая эту работу, отметим отсутствие в ней достоверно абашевских вещей. Привлеченный же материал может, скорее, иллюстрировать среднеднепровскую, бабинскую и покровскую срубную культуры. Наиболее экзотический венчик из упомянутой подборки уже отнесен к репинской культуре (Спіцина, 1999. С.61–62, рис. 2, 2). О.В. Кузьмина отметила невозможность сопоставления «абашевских» древностей Украины с памятниками средневолжской или южноуральской абашевских культур, обнаружив близость их поздним донским абашевским памятникам и памятникам типа Покровского могильника (1989. С.119).
Выделение памятников покровского типа (ППТ) на Северском Донце (Литвиненко, 1995), Нижнем Дону (Э. Шарафутдинова, 1994) и покровской культуры на Волге (Малов, 1991; О. Кузьмина, 1995), казалось, закрывает абашевскую тему для Украины. ППТ вобрали в себя практически все спорные в культурном отношении комплексы Северскодонетчины. Однако, о возможности наличия памятников доно-волжской абашевской культуры (ДВАК) в этом регионе высказался А.Д. Пряхин, ссылаясь на керамику поселений Сердюково ІІ на Харьковщине и Черниково Озеро на Луганщине (1997. С.39–41). Размышления А.Д. Пряхина нашли отклик. Р.А. Литвиненко отвечает на им же поставленный вопрос «Была ли абашевская культура на Украине?» упомянутым заключением О.В. Кузьминой. Оригинален лишь последний пункт его выводов: «В пределах Украины … представлены незначительной группой лишь памятники, сопоставимые с поздним периодом доно-волжской абашевской (покровской) культуры, а также ППТ, знаменующие собой переход к ранней срубной культуре. Установление четкой грани между последними весьма проблематично, а потому условно» (Литвиненко, 1998. С. 97). Конкретизация этой сложной мысли последовала в материалах совещания в Воронеже, где на рисунке под ремаркой «ДВАК (покровский культурный тип)» поданы древнейшие комплексы срубной общности в бассейне Северского Донца (Литвиненко, 2000. С.90, рис. 4). Принадлежность их к «срубной культуре» обоснована и проиллюстрирована Р.А. Литвиненко еще в диссертации (1994. С.21, рис. 1).
Подведем итоги. Первая волна интереса украинских археологов к абашевской проблематике с попытками найти Абашево в Украине (1970–1995) завершилась выделением памятников покровского типа в бассейне Северского Донца. В ХХІ веке, кажется, достигнут консенсус, что памятники с брендом «покровский» следует рассматривать в системе срубной общности. Вторая волна пока ограничена Доно-Донецким регионом и попытками выявления комплексов ДВАК на Северскодонетчине. Поскольку последних здесь нет, то возникает соблазн сделать соскоб из других культур в пользу ДВАК. Круг доноров сузился до репинской (Сердюково ІІ) и покровской срубной (Черниково Озеро) культур. Но Сердюково ІІ надежно соотнесено с репинской культурой (Спіцина, 2002. С.10–11), а Черниково Озеро – с покровской (Санжаров, 1997. С.95–99) или покровской срубной, в нашем понимании. Между репинской и покровской срубной культурами на востоке Украины существовал зазор времени около 1000 лет, заполненный памятниками ямной, катакомбных и бабинской культур. Таким образом, наличный фонд источников не позволяет нам положительно решить вопрос, поднятый А.Д. Пряхиным в 1997 году.
Граница ДВАК на западе определяется, по нашему мнению, водоразделом между бассейном Северского Донца и правыми притоками Дона. Она на всем своем протяжении удалена от современных пределов Украины. В целом же пришла пора уточнить круг памятников ДВАК, не ограничиваясь этюдной характеристикой этой самобытной культуры (Пряхин, Беседин, Захарова, Саврасов, Сафонов, Свистова, 2001). Для иных абашевских культур такая работа уже проведена О.В. Кузьминой (1992).».
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Ср Окт 04, 2017 2:03 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Р. А. Литвиненко. Южно-Уральский очаг культурогенеза и культура Бабино (КМК): проблема взаимосвязи (http://elbib.nbchr.ru/lib_files/0/kkni_0_0001090.pdf), сс. 145-153:

«История науки порой преподносит, если не удивительные, то любопытные примеры движений и поисков коллективной исследовательской мысли, в ходе которых ученые, анализируя одни и те же источники, оперируя одними и теми же фактами, приходят к различным и даже обратным выводам, а когда-то казавшиеся логичными, убедительными построения и схемы со временем меняются на диаметрально противоположные. Такого рода примеры можно найти в исследованиях по абашевской проблематике. Скажем, когда речь идет о происхождении и соотношении между собой культур абашевской общности (доно-волжской, средневолжской, уральской), то предлагаются различные варианты их хронологического соотношения и вытекающие отсюда схемы культурогенеза с его первичными очагами (материнскими культурами) [Пряхин, 1977; Горбунов, 1992; Кузьмина О., 1992]. Нечто подобное можно наблюдать и в изучении древностей переходного периода от эпохи средней к поздней бронзе Евразийской степи и лесостепи. Так, одни авторы объясняют появление колесничных культур и групп памятников (синташтинских, потаповских, покровских) распространением культурогенерирующего импульса из Южного Зауралья в Поволжье и Подонье, т.е. с востока на запад [Гончарова, 1999. С.347–348; Отрощенко, 1996; 1996а; 1998. С.56; 2001. С.43–72; Черленок, 2000; и др.], другие разворачивают этот вектор в противоположное направление [Пряхин, 1996. С.102–107; и др.], третьи предлагают свои варианты [Васильев и др., 1994]. В чем-то похожий сценарий наблюдается на протяжении последней четверти века в ходе решения проблемы соотношения памятников синташтинского круга с катакомбными древностями и КМК (бабинской).
Кратко история вопроса может быть сведена к следующему. Как известно, начало его обсуждения было положено К.Ф. Смирновым и Е.Е. Кузьминой, выделившими в Приуралье, Зауралье, Западном и Северном Казахстане памятники предсейминского «новокумакского хронологического горизонта», занимавшего временную нишу, с одной стороны, между полтавкинскими и катакомбными, а с другой – алакульскими памятниками. Тогда же было предложено синхронизировать новокумакский горизонт с КМК западных регионов, а также высказано мнение о непосредственном и сильном влиянии последней на Приуралье [Смирнов, Кузьмина, 1977. С.29, 32]. Позднее, давая оценку указанной работе, Е.Е. Кузьмина сделала один существенный акцент, указав, что подмеченное тогда «сходство новокумакского комплекса с культурами абашевской и многоваликовой керамики <…> позволило поставить вопрос о западном импульсе, приведшем к формированию андроновской культуры» [Кузьмина Е., 1994. С.27]. Точка зрения о синхронизации памятников новокумакского круга, в частности Синташты, с КМК и выделение их в особый предсрубно-алакульский горизонт нашла сторонников и получила дальнейшее развитие [Березанская, 1978; 1986; Васильев и др., 1994. С.80–1; Кузьмина Е., 1994. С.27; Отрощенко, 1994; Шарафутдинова Э., 1995. С.132; и др.]. Вместе с тем, идея об особой роли КМК в формировании колесничных культур Урала и Поволжья не получила широкой поддержки. Напротив, предложенная В.С. Бочкаревым концепция Волго-Уральского очага культурогенеза эпохи поздней бронзы, в соответствии с которой решающим фактором процесса сложения культур переходного периода было восточное воздействие на волго-уральскую культурную среду (в основном абашевскую, в меньшей степени полтавкинскую, катакомбную, бабинскую и др.) сейминско-турбинского фактора, а также внутриблоковые связи, в которых особенно активную роль играла синташтинская культура, распространившая свое влияние в западном направлении до Поволжья и Среднего Дона [Бочкарев, 1991; 1995], существенным образом повлиявшая на общую оценку культурно-исторических процессов и возможное участие в них культурных образований катакомбного круга, в том числе КМК (бабинской).
Некоторые исследователи достаточно определенно высказались за необходимость исключения КМК (вместе с «покровско-абашевской культурой Подонья», «покровской культурой Нижнего Поволжья» и «памятниками потаповского типа Среднего Поволжья») из списка культур, предшествовавших Синташте, а значит принимавших участие в ее сложении [Виноградов, 1999. С.65]. Более того, было предложено рассматривать саму КМК (Бабино) в системе и причинно-следственной увязке с южноуральским очагом культурогенеза [Зданович Г., Зданович Д., 1995. С.55; Отрощенко, 1994. С.41; 1998. С.56]. В одной из недавних работ В.В. Отрощенко даже конкретизировал свое понимание «механизма» этого процесса. Говоря о главных направлениях культурных импульсов Синташты, автор указывает, что «выразительнее проявляется западный импульс, прослеживаемый через синташтинские курганы Башкортостана, могильники потаповского типа в Самарской обл. и комплексы доно-волжской абашевской культуры в Подонье <…>. Он привел к прекращению развития уральской (баланбашской) абашевской культуры и утверждению позднейшей (доно-волжской) абашевской культуры в лесостепном Подонье. Вытеснение предшествующего населения среднедонской катакомбной культуры на запад привело к широчайшему распространению изготовляемой ими многоваликовой керамики и формированию в лесостепном Донецко-Днепровском междуречье культуры многоваликовой керамики» [Отрощенко, 2000. С.69]. Близкая точка зрения, хотя и менее развернуто, ранее была высказана Э.С. Шарафутдиновой: формирование КМК стимулировалось процессом вытеснения позднекатакомбного среднедонского населения носителями памятников, сопоставимых с потаповскими Поволжья [Шарафутдинова Э., 1995. С.125].
Нам уже приходилось обращать внимание на то обстоятельство, что подобный сценарий культурогенеза КМК (Бабино), кроме всех прочих условий, обязательно предполагает хронологический приоритет всех колесничных культур по отношению к бабинской: и чем далее на восток, тем временной разрыв больше [Литвиненко, 1996. С.68]. Ибо это определяется логикой развития во времени и пространстве любого процесса, каким бы стремительным он не казался исследователям. Иначе говоря, доно-волжское абашево, потаповский тип памятников и Синташта должны быть в какой-то мере синхронны среднедонской катакомбной культуре, а значит и другим культурам позднекатакомбного горизонта, и, таким образом, вписаться во всю систему относительной хронологии культур конца средней – начала поздней бронзы Восточной и также Центральной Европы. Поскольку хронологическое обоснование данного сюжета у сторонников концепции волго-уральских истоков культуры Бабино отсутствует, выскажем лишь наиболее общие соображения по данному вопросу.
При сопоставлении между собой территориально разделенных памятников Синташты и Бабино, приходится опираться в основном на типологию датирующих вещей, список которых ограничен единичными категориями (круглые височные кольца в полтора оборота, бородавчатый и рожковый бисер). Другие изделия и элементы погребального ритуала не могут считаться надежными хронологическими индикаторами, а потому рассматриваются в качестве своеобразного фона. Опираясь на эти данные, можно сделать вывод об отсутствии какого-либо временнoго приоритета Синташты по отношению к ранней Бабино. В лучшем случае, можно допустить их синхронность [Литвиненко, 1999а; 2001. С.167–169, табл. 1; Отрощенко, 1994; Ткачев В., 2001. С.186, 188]. Такое же соотношение вырисовывается между Бабино и памятниками потаповского типа [Васильев и др., 1994. С.80–81; Литвиненко, 2001, табл. 1]. В дополнение к сказанному в очередной раз сошлемся на материалы известного кургана 25 Новокумакского могильника [Смирнов, Кузьмина, 1977]. Недавно тщательно проанализировавший стратиграфию этого памятника В.В. Отрощенко акцентировал внимание на достоверно задокументированный факт предшествования синташтинским комплексам погребений «одной из позднекатакомбных культур» [Отрощенко, 2000. С.66–68]. Добавим к этому, что особенности древнейшего погребения 14 Новокумакского кургана 25 и сближающихся с ним захоронений 12 и 13 (форма катакомбы-подбоя, адоративная поза умерших, бескерамичность и вообще безынвентарность) характеризуют уже финально- или посткатакомбные памятники, отражающие деградацию классической катакомбной обрядности и деструкцию всего позднекатакомбного блока культур Юго-Восточной Европы, то есть период сложения новых культур и культурных блоков, в том числе культурного круга Бабино. Уже на переходный от средней к поздней бронзе период указывает основное стратиграфическое положение подбойной могилы 14, поскольку, как справедливо отметил В.В. Отрощенко [1998а. С.115], новая эпоха требовала сооружения новых курганов, в отличие от устойчивой тенденции впускных захоронений, присущей позднекатакомбным культурам. В свете сказанного возникает резонный вопрос: если в Приуралье, на сaмой восточной периферии катакомбного мира, синташтинские памятники хронологически следуют за финальнокатакомбными (или даже посткатакомбными), как же тогда «синташтинский импульс» в западном направлении, достигнув Подонья, мог наложиться на среднедонскую катакомбную культуру развитого этапа (с многоваликовой керамикой) и тем самым стимулировать переоформление последней в бабинскую? Ведь ситуация, фиксируемая в бассейне Дона, также не дает оснований для подобных выводов. Впрочем, попытки понизить хронологический рубеж доно-волжской абашевской культуры (ДВАК) и тем самым синхронизировать ее с катакомбными древностями чуть ли не всех этапов, включая развитый и даже ранний, предпринимаются воронежскими археологами [Матвеев, 1998; Синюк, 1996; и др.]. Однако предметный разбор приводимых в пользу этого аргументов показывает, что веские основания для таких построений отсутствуют [Литвиненко, 1996а. С.15; 2002; Отрощенко, 1998. С.54], а археологические реалии подтверждают обоснованное А.Д. Пряхиным [1977. С.101–105] промежуточное хронологическое положение ДВАК между среднедонской катакомбной и срубной. Если уж и допускать, исходя из логики культурно-исторического развития, частичную синхронность ранней ДВАК с катакомбной, то лишь с финальным этапом последней (по Ю.П. Матвееву) и, возможно, воронежской культурой, которые, в свою очередь, синхронизируются нами с I и II этапами культуры Бабино [Литвиненко, 2001. С.167, 169, табл. 1; 2002; Шарафутдинова Э., 2001. С.153, табл. 3]. Впрочем, вопрос этот требует дальнейшего изучения.
Еще один немаловажный аспект. Гипотеза о южноуральских истоках Бабино предполагает наличие между ней и колесничными культурами убедительных археологических параллелей. В качестве таковых предлагают считать отдельные элементы погребального обряда (конструкции в виде деревянных рам, будто бы имитирующие кузова колесниц; шкуры тягловых лошадей) и материального комплекса (оружие в виде колчанных наборов, «портупеи с костяными пряжками»), на основании чего бабинскую культуру даже относят к кругу колесничных [Отрощенко, 1998а. С.115–116]. К этому иногда добавляют перечень аналогий в керамике, изделиях из металла, камня и проч. [Березанская, 1986. С.37]. Между тем, далеко не всем исследователям сходство представляется столь очевидным. Весьма показательна в этом отношении позиция самарских археологов, осуществивших детальный сравнительный анализ памятников КМК и потаповских по признакам организации могильников, особенностям могильных сооружений, положению умерших и инвентарю и пришедших такому выводу: «… сопоставление по всем категориям источников показывает, что КМК и потаповские комплексы – это два различных и, видимо, мало взаимодействующих культурных образования» [Васильев и др., 1994. С.80–81]. Аналогичные результаты дает сравнение Бабино (КМК) с Синташтой и другими памятниками новокумакского хронологического горизонта [Васильев и др., 1994. С.87; Литвиненко, 1999а. С.130–131], а так же с ДВАК. Хотя в последнем случае наблюдается некоторое сближение, но только на уровне единичных категорий материальной культуры («пряжки», посуда с многоваликовой орнаментацией, наконечники стрел), что может объясняться как территориальным соседством культур и их взаимодействием на каком-то этапе, так и наличием в обоих регионах мощного подстилающего катакомбного пласта [Литвиненко, 1999. С.69–71]. Однако эти частности не могут скрыть того непреложного факта, что в памятниках круга Бабино практически полностью отсутствуют те составляющие, которые определяют своеобразие и внутреннее единство культур «боевых колесниц», более всего сконцентрированное в ярких и богатых воинских некрополях и склепах колесничих. С ними не идут ни в какое сравнение бабинские курганные могильники и погребения: почти безинвентарные, бескерамичные, ограниченные в металле и вооружении, не имеющие даже примет колесничной атрибутики и в целом сохраняющие архаичный катакомбный облик. Таким образом, предметный сопоставительный анализ всех культурных параметров показывает, что, при наличии некоторых сквозных (межкультурных) параллелей, памятники Бабино никак не вписываются в характерный для колесничных культур Доно-Волго-Уралья комплекс культурообразующих признаков.
В свете изложенного и оценки новых материалов по эпохе бронзы Восточноевропейской степи и лесостепи, мы все более склоняемся к обсуждаемому в последнее время выводу о том, что сложение культур переходного от средней к поздней бронзе периода в Карпато-Уральском междугорье следует рассматривать в контексте общей деструкции и распада шнуровой, катакомбной и абашевской общностей среднего бронзового века. Столь глобальный процесс не мог быть и, в действительности, не был однонаправленным (вроде предполагаемой некоторыми авторами полутора тысячекилометровой миграции населения из-за Урала на Дон, а тем более, марша в две с половиной тысячи километров далее до Днепра и в Нижнее Подунавье). Он, скорее всего, включал в себя ряд составляющих со своими направлениями внутренних и внешних связей, векторами культурных влияний и импульсов, темпами трансформации, со своими эпицентрами и перифериями. Уже на начальном этапе процесса оформилось несколько культурных блоков (по В.С. Бочкареву), среди которых сравнительно четко выделяются три, условно определяемые как постабашевский, посткатакомбный и постшнуровой. По нашему мнению, колесничные культуры (синташтинская со своими вариантами – новокумакским и потаповским, ДВАК) и культуры круга Бабино с «родственными» образованиями (каменско-ливенцовский тип, восточноманычская и др.) являются порождениями различных очагов культурогенеза: в первом случае Южноуральского (или Волго-Уральского), а во втором Днепро-Донецкого (Днепро-Донского). Обоснование последнего тезиса, разумеется, требует серьезной и всесторонней аргументации, что может быть сделано лишь в рамках самостоятельной работы. В предварительном плане ограничимся указанием на то, что Днепро-Донецким регионом очерчивается ареал наиболее ранних, т.н. классических памятников Бабино, своеобразного культурного ядра [Литвиненко, 1996. С.67, рис.2; 2001б], демонстрирующего, в отличие от периферии, активные процессы культурной трансформации, социальной дифференциации и военной активности. Видимо, неслучайно почти в центре этого ядра оказались медные рудники Бахмутской котловины, а памятники Днепро-Донецкой группы дают около 85 % металлических изделий, известных для всей области Бабино. Несмотря на несопоставимость масштабов и различия в формопроявлениях, Южноуральский и Днепро-Донецкий очаги демонстрируют определенные параллели. Примечательно, что в конце раннего (I) и на среднем (II) этапе происходит расширение первичного бабинского ареала в западном и восточном направлениях. Последнее обстоятельство особенно примечательно, поскольку в ходе продвижения на восток и северо-восток носители бабинской культуры на II этапе развития достигли Нижней Волги и южных районов левобережного Среднего Подонья [Литвиненко, 1996. С.67; 1998; 1999. С.69; 2000. С.68; Шарафутдинова Э., 1996], что вряд ли бы могло произойти, в случае реальности сценария, по которому культура Бабино родилась на осколках разбитой отрядами колесничих и оттесненной в степь среднедонской катакомбной культуры, и потому должна была с самого начала испытывать постоянное военное давление с востока и северо-востока. В действительности такая угроза возникла лишь на позднем этапе развития бабинской культуры, когда ее население было вытеснено из степного Волго-Донского и Доно-Донецкого междуречья на запад и юго-запад носителями раннепокровской срубной культуры [Литвиненко, 1995; 1998; 2001а].
Возвращаясь к вопросу об истоках и составляющих начального этапа культурогенеза эпохи поздней бронзы, заметим, что в решении его особое значение вновь приобретает вектор, направленный в среду позднекатакомбных образований Восточной Европы. Если для культур круга Бабино в этом отношении сделано уже довольно много, то периферийное по отношению к катакомбному миру положение колесничных культур и неравномерная в археологическом отношении изученность этих регионов, наряду с другими факторами, определили иные приоритеты исследовательского поиска. В последние же годы многими авторами отмечается достаточно явная, хотя еще не во всем понятная, связь памятников синташтинской культуры в ее зауральском и приуральском (новокумакском) вариантах с катакомбными древностями западных регионов. Фиксируется эта связь в различных проявлениях погребальной обрядности и материальной культуры – керамике, металлических изделиях, украшениях. Анализируя доступные материалы, исследователи почти единодушно склоняются к выводу о том, что сложение Синташты и родственных ей образований, при бесспорной для всех абашевской подоснове, следует увязывать со степным катакомбным компонентом Предкавказья, Поволжья и Причерноморья и рассматривать в контексте глобального процесса распада катакомбной общности [Виноградов, 1999. С.64-65; 2001 С.190–192; Епимахов, 1998. С.34; Зданович, 1999. С.42; Кузьмина О., 2000. С.66, 101–104; 2001. С.159; Мочалов, 1996. С.38–39; Ткачев В., 2000. С.46–51; 2001. С.186–188; Халяпин, 1998. С.78–79; Черняков, 1996. С.62–63; и др.]. Именно наличием катакомбной подосновы, характер и удельный вес которой, безусловно, различался, могут быть объяснены некоторые культурные параллели между колесничными культурами Доно-Волго-Уралья и кругом культур Бабино Доно-Днепро-Дунавья. В остальном же, формирование указанных культурных блоков определялось различными слагаемыми, факторами и очагами культурогенеза.».
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Вт Окт 10, 2017 3:02 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Дополнение ко (http://slavanthro.mybb3.ru/viewtopic.php?t=12657&start=16).

А. Т. Синюк. Бронзовый век бассейна Дона (https://vk.com/doc-41371964_182728427?hash=870107ac90e18af76d&dl=acab408b4d68bffa60):
Глава II. Ранний период бронзового века. … §2. Памятники иванобугорской культуры (сс. 64-68 );
Глава III. Средний период бронзового века. … §2. Памятники воронежской культуры (сс. 170-189):

Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Чт Окт 26, 2017 12:45 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

А. В. Моисеев. Абашевские древности Доно-Волжского региона на современном этапе изучения. 2009 (http://www.history.vspu.ac.ru/files/APVE%202009.pdf), сс. 271-274:

«Круг проблем, связанных с абашевскими древностями доно-волжского региона, вызывая неизменно пристальное внимание исследователей, в настоящее время является одной из наиболее сложных и остродисскутируемых ситуаций в археологии эпохи бронзы Восточной Европы. Неоднозначно трактуются фактически все основные проблемы их изучения, включая саму правомерность отнесения к кругу абашевских, культурное единство и наименование, происхождение, хронологию, периодизацию и дальнейшую судьбу, соотношение с памятниками других регионов распространения абашевских древностей, с другими культурными образованьями средней-поздней бронзы степной, лесостепной и лесной зон Восточной Европы. Более того, можно сказать, что между существующими общими концепциями истории носителей абашевской культуры наиболее принципиальные разногласия, пожалуй, заключаются именно в определении места донских (доно-волжских) материалов в системе абашевских древностей, то есть их хронологического, культурного и иного соотношения с другими массивами абашевских памятников. Многие точки столкновения между исследователями имеют подчас весьма разветвленные «историографические корни», без учета которых затруднено их удовлетворительное разрешение.
Не смотря на более чем столетний период исследования абашевских древностей в бассейне Дона и на прилегающих территориях Поволжья (начиная с первых раскопок здесь памятников, затем отнесенных к кругу абашевских), остаются актуальными, прежде всего, такие основополагающие для любой археологической культуры проблемы их изучения, как происхождение, относительная хронология, дальнейшая судьба, сама правомерность выделения и наименования. Прогресс в решении означенных вопросов, разумеется, прежде всего, зависит от состояния и разработанности соответствующей источниковой базы.
Источниковая же база по доно-волжским абашевским древностям, по сравнению, скажем, со временем их выделения в отдельную абашевскую культуру (середина 1970-х гг.), не только количественно возросла, но и качественно изменила свою структуру. Можно отметить два аспекта ее состояния, выход на которые во многом стал возможным благодаря раскопкам последних десятилетий, включая самое последнее время.
Первый. Здесь в отличие от других территорий, представлены все этапы развития абашевских древностей, в том числе наиболее ранний, наименее изученный, т.н. «протоабашевский», памятники которого, имеющие важное значение для уяснения происхождения абашевских древностей в целом, тяготеют к северным районам лесостепи (Екимов, 2003, с.200, рис. 1Б: 28 пунктов на карте распространения памятников с протоабашевской керамикой). Трудно согласиться с не так давно высказанным мнением, что их «выделение … пока еще не подкреплено серьезным археологическим материалом в такой степени, чтобы стать объектом пристального внимания» (Отрощенко, 1998, с.54).
Второй. Диспропорция в изученности между поселенческими и погребальными памятниками, ощущавшаяся при выделении (преимущественно на материалах бытовых памятников, включая внутреннюю периодизацию и хронологию) доно-волжской абашевской культуры (ДВАК), к настоящему времени выровнялась (Добрынин, 2004, с.86: речь идет о порядка 90 могильниках, содержащих погребения этой культуры). Среди соответствующих погребальных памятников последние десятилетия дали и значительное количество т.н. «престижных» погребений, в том числе с колесничной атрибутикой (Матвеев, 2003, с.102: учтено около 70 погребений «воинов-колесничих»; 2005), изучение которых имеет уже собственную солидную историографию.
Накопленная источниковая база в настоящее время вполне достаточна не только для основательной характеристики погребального обряда населения абашевской культуры доно-волжского региона, уточнения периодизации, происхождения и т.п. данной культуры, но и для полновесного сопоставления с абашевскими древностями других регионов, как уральского, так и, особенно, средневолжского, представленного почти исключительно погребальными памятниками.
Следует, однако, сказать, что это пока только потенциальная возможность: хотя большинство наличных погребальных памятников так или иначе введено в научный оборот, насущной задачей является обобщающее их исследование (и, желательно, сводное издание), отсутствие которого затрудняет сколь-нибудь целостную характеристику доно-волжской абашевской культуры на современном этапе изучения. Такое исследование, надо думать, окончательно сняло бы и многие попытки вывода памятников доно-волжского региона в культурно-хронологическом плане за пределы абашевских древностей.
Исследования последних лет позволили более определенно подойти к проблемам происхождения и хронологии (главным образом, относительной) рассматриваемой культуры. Изучение, прежде всего, «протоабашевских» памятников (Екимов, 2001; 2003), ставит вопрос не только о происхождении доно-волжской абашевской культуры, но и о сложении абашевских древностей вообще, о сложении абашевской культуры на территории северной части доно-волжского междуречья и дальнейшего ее распространения на восток и северо-восток, включая район Среднего Поволжья. Ю.Г. Екимов считает северные части лесостепного Подонья территорией формирования абашевской культуры и исходной как для донского, так и для средневолжского абашева (Екимов, 2001, с.417). А.Т. Синюк говорит о сложении на Дону энеолитической подосновы донской и средневолжской абашевских культур, формирование которых могло происходить синхронно (Синюк, 1996, с.70). С.В. Большов, не связывая генезис абашевской культуры исключительно с донскими памятниками, обращает внимание на некоторые из них как дающие представление о механизме формирования абашевской культуры (Большов, 2003, с.45).
Такая постановка вопроса, при всех нюансах в части механизмов, факторов, компонентов сложения абашевских древностей, представляется, в любом случае, более перспективной, чем, скажем, происхождение абашевских древностей от средневолжской культуры, сам характер которой, позволяющий оценить ее как археологическое отражение «крайне малочисленной группы населения, которая на очень непродолжительный период заняла небольшой район на территории Среднего Поволжья, где находилась в условиях постоянных столкновений с окружающими племенами» (Беседин, 2000а, с.222), «своеобразный лесной изолят абашевской матриархальной архаики» (Матвеев, 2003, с.104), плохо согласуется со статусом «прародительницы» всех абашевских древностей.
Таким образом, речь может идти о некоторых хронологических приоритетах части доно-волжских памятников перед памятниками других регионов распространения абашевских древностей. Вообще же, на основании различных материалов, как то: данные Подклетненского могильника (Пряхин, Беседин, 1996; 1996а); синхронизация Пепкинского кургана с частью доно-волжских памятников (Беседин, 1995); данные анализа погребального обряда и сопоставления погребальных памятников Подонья и Среднего Поволжья в целом (такое сопоставление пока только намечено: Большов. 2003, с.35-39; 2003а); анализ различных категорий артефактов абашевских древностей: миниатюрные сосудики, керамика в целом, костяные псалии с шипами и др. (Беседин, 1996; 1998; 2000; Пряхин, Беседин, 1998; 1998а; и др.), – доно-волжские абашевские памятники в целом, а не только в наиболее поздних пластах, синхронизируются со средневолжскими и южноуральскими.
Следует обратить внимание и на накопление данных по катакомбно-абашевскому взаимодействию, частичной синхронизации носителей катакомбной и абашевской культур на территории лесостепного Подонья (Матвеев, 1998; др. раб.).
Дальнейшая судьба абашевского населения доно-волжского региона в последнее время также находится в центре внимания исследователей. Получила развернутую аргументацию высказанная в конце 1980-х гг. гипотеза о генетической преемственности абашевской и срубной культур, по крайней мере, на территории Подонья (Пряхин, Матвеев, 1988, с.132-136, 143-155). Эта преемственность прослежена на различных материалах: погребальный обряд, керамика, включая орнаментацию, свидетельства металлургии и металлообработки, знаковые и календарные системы, элементы мировоззрения и др. (Пряхин и др., 2001; Матвеев, 1998; 1999; 2000; Беседин, 2000; 2001; Пятых, 2000; Саврасов, 2001; Сафонов, 2001; Захарова, 2001; мн. др. раб.). В.В. Отрощенко говорит об участии населения доно-волжской абашевской культуры в сложении одной из двух выделенных им культур срубной общности – покровской / покровско-мосоловской (Отрощенко, 2003, с. 76, 88, др.).
Такое решение проблемы дальнейшей судьбы абашевской культуры в доно-волжском междуречье позволяет интерпретировать т.н. «памятники покровского типа» как переходные, отражающие процесс перерастания абашевской культуры в срубную, что является наиболее убедительным из предложенных к настоящему времени решений «покровской проблемы».
Наконец, за последние полтора десятилетия в центре дискуссий оказался сам культурно-хронологический статус доно-волжских древностей.
Подход к этим древностям как к единой абашевской культуре с наименованием «доно-волжская абашевская культура», предложенный в 1970-х гг. А.Д. Пряхиным, получил развитие и уточнение в работах, прежде всего, археологов ВГУ (В.И. Беседин, Ю.П. Матвеев, С.А. Саврасов, И.Е. Сафонов, Е.Ю. Захарова, А.А. Припадчев), в настоящее время не вызывает принципиальных возражений и ряда других исследователей (Большов, 2003; 2005; др. раб.; Кузьминых, 1999; 2005; и др.).
Ряд же исследователей с теми или иными вариантами поставили под сомнение правомерность выделения и наименования ДВАК. Таких вариантов было высказано, собственно говоря, три.
Первый. Выведение доно-волжских древностей за пределы абашевских и в хронологическом и в культурном плане, пересмотр их культурной атрибутации в пользу покровской и синташтинской культур (прежде всего и наиболее последовательно в работах О.В. Кузьминой – Кузьмина, 1992; др. раб.). Концепция развития абашевской культуры О.В. Кузьминой («модель песочных часов») получила различные оценки от «нового представления об абашевской культуре» (Кузьмина, Шарафутдинова, 1995, с.219-220), «просвещения несведущих и убеждения колеблющихся» (Протоколы…, 1995, с.90) и т.п. до неубедительной попытки «реанимации идеи о первородстве средневолжского абашева» (Кузьминых, 1999, с.14) и др.
«Новое представление уже неоднократно подвергалось критическому рассмотрению (одно из лучших: Беседин, 1996а). Главное, что обоснованность игнорирования доно-волжских материалов в качестве абашевских на уровне хоть сколько-нибудь детального сопоставления памятников донского и средневолжского регионов не была доказана. Напротив, попытки такого сопоставления приводят к прямо противоположным выводам (Пряхин, Беседин, 1996; 1996а; 1998; Большов, 2003; 2003а; 2005; Беседин, 1996, 1998, 2000; др. раб.).
Второй. Пересмотр хронологического содержания доно-волжской культуры. Наиболее полно эту позицию изложил В.В. Отрощенко, признающий правомерность выделения доно-волжской абашевской культуры и не возражающий против составляющей «абашевская» в ее названии, но считающий ее «абашевским модерном» (Отрощенко, 2001, с.68 ), относящейся к следующему хронологическому пласту нежели абашевская культура лесного Поволжья и Приуралья, наиболее поздней из всех абашевских древностей, укладывающейся целиком в непосредственно предсрубный хронологический горизонт (Отрощенко, 1998, с.52-59; 2001, с.68-74; 2003, с.76). «Классических» же абашевских памятников досейминского абашева на Дону, по мнению В.В. Отрощенко, нет (Отрощенко, 2001, с.71-72).
Позиции О.В. Кузьминой и В.В. Отрощенко в принципе соприкасаются. Так, например, в одной из последних публикаций О.В. Кузьмина несколько смягчает если не свои взгляды, то формулировку, признавая уже на Дону наличие абашевских памятников, правда, лишь наиболее поздних, «которые сохраняют культурную окраску только в производстве керамики, да и то не во всех аспектах» (Кузьмина, 2001, с.158; Ср.: Кузьмина, 1992; а так же ср. об «очень условной близости» донских материалов абашевским памятникам: Евтюхова, 1964, с.15-16, 23, др.). В.В. Отрощенко же, говоря о ДВАК, в конечном итоге приходит к выводу о фактически "постабашевском" ее характере (Отрощенко, 2003, с.88 ). Сближение позиций названных исследователей еще раз демонстрирует, что вопрос об абашевской/неабашевской культурной атрибуции доно-волжских материалов, прежде всего, зависит от того или иного решения проблемы их хронологического соотношения с массивами абашевских древностей других территорий. Выше уже говорилось о синхронизации доно-волжской абашевской культуры с абашевскими материалами других регионов в основной части, в том числе и в ранних пластах, не говоря уже о некоторых хронологических приоритетах «протоабашевских» древностей.
Третий. Предложение А.Т. Синюка рассматривать памятники доно-волжской культуры в формате двух генетически связанных, абашевских, но отдельных культур (донской и покровской абашевских) (Синюк, Козмирчук, 1995; Синюк, 1996, с.69-71, 75, 190-218). Первая является местной, перижиточно энеолитической культурой, появление второй связано с возвратным движением некогда продвинувшихся в восточном направлении донских абашевцев. Здесь речь идет не о выводе древностей доно-волжского региона за пределы абашевских в культурном или хронологическом плане, а о неправомерности рассматривать их в рамках одной культуры, «искусственном характере доно-волжской абашевской культуры, конструирование которой включило разные по происхождению и времени памятники эпохи бронзы» (Синюк, 1996, с.207).
Данный подход имеет определенные аналогии во взглядах К.В. Сальникова, который часть донских материалов считал ранними, отражающими путь с Днепра на Среднюю Волгу и процессы ранних этапов истории абашевских племен, большую же часть абашевских материалов на Среднем Дону рассматривал как довольно поздние в рамках абашевских древностей в целом и свидетельствующие о связях с Приуральем, о проникновении с востока (Сальников, 1967, с.137-145; Ср. «абашевскую трасъевразийскую этнокультурную реверсию» В.С. Горбунова). О связях донских материалов (в данном случае всех, а не какой то их части) скорее с Приуральем, чем со Средней Волгой, еще ранее писала О.Н. Евтюхова, считая, что такие памятники могли быть оставлены группой населения, связанной с приуральским абашево и продвинувшейся с Востока на Запад, где они подверглись влиянию срубников (Евтюхова, 1964, с. 15-16, 23, др.).
Такие построения фиксируют археологическую реальность, заключающуюся в наличие инокультурных (в том числе уральских абашевских) проявлений на некоем этапе существования абашевских древностей в бассейне Дона. Однако, из этого еще с необходимостью не следует, что памятники, содержащие такие инокультурные черты (а это, главным образом, погребальные памятники, причем, большей частью, т.н. «престижные» погребения) относятся к отдельной археологической культуре. Обращает на себя внимание тот факт, что покровская абашевская культура охарактеризована и проиллюстрирована исключительно погребальными памятниками (Синюк, 1996, с.190-218, рис.48-54), причем «наиболее социально значимыми погребениями» (Синюк, 1996, рис.48 ), в которых и аккомулированы инокультурные влияния, придающие им «синтезированный» облик. Представляется, что культурная специфика таких памятников отражает скорее субкультуру оставившего их населения, нежели этап археологической культуры, а тем более отдельную археологическую культуру.
Завершая, отметим нижеследующее. Наибольшей проблемой изучения абашевских древностей доно-волжского региона на современном этапе их исследования представляется отсутствие сводного издания и обобщающего монографического рассмотрения данных материалов, тем более актуального в свете количественного и качественного пополнения источниковой базы за последние десятилетия. Соответсвенно, наиболее насущной задачей является скорейшая подготовка такого издания, которое отдельные публикации, при всей их важности, заменить уже не могут. По крайней мере, пока не вышло означенное издание, наиболее обоснованным представляется:
– Правомерность рассмотрения доно-волжских материалов в формате единой археологической культуры – ДВАК;
– Абашевская принадлежность ДВАК, т.е. ее культурное родство с средневолжскими и южноуральскими абашевскими памятниками;
– Синхронность ДВАК средневолжской и южноуральской абашевским культурам на всем протяжении существования последних, но не первой, имеющей пласт памятников более ранних, чем известные на Средней Волге и Южном Урале;
– Отношения генетического родства ДВАК и срубной культурно-исторической общности, непосредственное участие первой в формировании последней.».
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Ср Ноя 01, 2017 2:17 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

А. А. Припадчев. Погребальные памятники покровского типа Донской лесостепи эпохи бронзы. 2009 ([url]http://нэб.рф/catalog/000199_000009_003486524/viewer/[/url]) или (http://cheloveknauka.com/pogrebalnye-pamyatniki-pokrovskogo-tipa-donskoy-lesostepi-epohi-bronzy).

([url]http://нэб.рф/catalog/000199_000009_003486524/viewer/?page=15[/url]):
«… Переходные абашевско-срубные погребения являются, как правило, впускными (65 % случаев). Центральное положение занимали 25 % могильных ям, 75 % располагались на периферии насыпи. Погребения совершались в прямоугольных могилах (85 %). Могильники, в которых выявлены погребения переходного абашевско-срубного времени, имеют разное число насыпей. Встречены и одиночные курганы с переходными захоронениями – Карамыш, Лофицкий, «Хлебный». Из 125 учтенных нами захоронений переходного абашевско-срубного времени у 74 % могильных ям удалось зафиксировать форму и размеры. Выделяются пять основных типов могил. Чаще других встречаются прямоугольные ямы (85 %). По площади могильные ямы переходного абашевско-срубного времени делятся на четыре группы. Анализ данных показал, что преобладают малые ямы (65,2 %) и средние могильные ямы (20,7 %). Ориентировка могильных ям переходного абашевско-срубного времени преобладает в равной степени по направлению север – юг (29,8 %) и северо-восток – юго-запад (29,8 %). Перекрытие зафиксировано у 33 могильных ям. Всего лишь в двух могилах обнаружены деревянные столбы. Жертвоприношения животных обнаружены в 21 % случаев. Чаще они расположены на дне могильной ямы (48 %), в заполнении могилы (22 %), на перекрытии (19 %). Перекрытие зафиксировано у 33 могильных ям. Всего лишь в 2 могилах обнаружены деревянные столбы. Ритуальные остатки в виде посыпки мелом, охры, органической подстилки, следов использования огня прослежены в 26 % случаев. Органический тлен от подстилки зафиксирован в 52 %, посыпка углями засвидетельствована в 27 %, охра присутствует в 9 % случаев. Посыпка дна могилы мелом отмечена в 9 % случаев. Анализ данных показал, что чаще всего в переходное абашевско-срубное время костяки ориентированы на север (35,4 %). Далее, существенные значения имеют северо-восточная (27,8 %) и север-северо-восточная (20,3 %) ориентировки костяков. Ориентировки костяков дали возможность выделить существенные отличия именно переходного абашевско-срубного времени, так как в погребальном обряде доно-волжской абашевской культуры преобладает северо-восточная ориентировка костяков (34,2 %), как, впрочем, и в срубной культуре (43,6 % подобных случаев). Умершие в могильных ямах лежат в основном на левом боку (90 %). Степень скорченности костяков из погребений переходного абашевско-срубного времени чаще средняя (69,2 %), реже встречается слабая (21,6 %). В абашевско-срубных могилах выявлено 28 взрослых индивидуумов, 16 детей, 8 подростков, 3 старика. …».
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Одоакр
Постоянный участник

   

Зарегистрирован: 30.05.2016
Сообщения: 584

СообщениеДобавлено: Ср Ноя 22, 2017 3:49 pm    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

К Ведьме Ксении

Об Абашевской КИО.
О. В. Кузьмина в 2000 г. ((http://archsamara.ru/files/biblioteka/036.pdf), с. 98 ):
«… В истории абашевской культуры есть несколько принципиальных моментов, определивших ее судьбу. Во-первых, эта культура складывается в зоне широколиственных лесов, где существовала определенная культурная традиция, обусловленная скотоводческим хозяйственно-культурным типом, где в стаде большую роль играла свинья. Традиции здесь в предшествующий период закладывались балановской и фатьяновской культурами, для которых характерна определенная орнаментальная композиция и форма керамики, гарнитур украшений, набор оружия, определенная технология их изготовления. Наличие в абашевской культуре следов именно этих традиций и указывает на генетическую связь культур. …».
Проверим ету идею О. В. Кузьминой, сравнив погребальный обряд Средневолжской абашевской культуры (СВАК), Фатьяновской культуры (ФатК) и Балановской культуры (БалК):
СВАК (http://slavanthro.mybb3.ru/viewtopic.php?t=12657&start=10): могильники в основном курганные; в основном трупоположения; глубина могилы 0,3-0,7 м (60 %); большинство захоронений одиночные: в целом более 60 %, в курганных могильниках – более 90 %; основное трупоположение скорченно на спине (более 90 %);
ФатК (http://www.archaeolog.ru/media/books_arch_ussr/ArchaeologyUSSR_08.pdf), сс. 59, 64: могильники грунтовые (почти все); в основном трупоположения, но были и трупосожжения (на юго-западе, в районе соприкасания со Среднеднепровской КШК); глубина могилы в основном 1-1,5 м; большинство захоронений коллективные (чем позднее этап, тем больше коллективность); основное трупоположение скорченно на правом или левом боках: мижики – на правом, жёнки – на левом;
БалК (http://www.archaeolog.ru/media/books_arch_ussr/ArchaeologyUSSR_08.pdf), сс. 78-79: могильники в основном грунтовые (примерно 67 % – грунтовые, 33 % – курганные): на балановском этапе – 92 % грунтовых, на атликасинском – 67 % грунтовых и 33 % курганных, на хуласючском – 80 % курганных; на балановском этапе – трупоположения, начиная от атликасинского этапа – в основном трупосожжения; на балановском этапе глубина могилы в основном 1,5-2,0 м, начиная от атликасинского этапа либо в основном захоронения на уровне древнего горизонта (то есть без могилы), либо иногда в неглубокой могиле до 0,35 м; на балановском этапе большинство погребений одиночные или парные, начиная от атликасинского этапа в основном коллективные; основное трупоположение скорченно на правом или левом боках: мижики – на правом, жёнки – на левом.
Мы видем, что погребальный обряд как ФАТК, так и БАЛК радикально отличается от погребального обряда СВАК. Не происходила СВАК не от ФАТК, не от БАЛК. СВАК – ето чистая культура со сложившимся погребальным обрядом, который сложился там, от куда пришли носители СВАК. А керамика не аргумент, так как при миграции не берут керамику с собою. Керамику производят на месте и из местного сырья.

Как определил А. Д. Пряхин к 1977 г. (http://slavanthro.mybb3.ru/viewtopic.php?t=12657&start=8), в чисто абашевских погребениях всех трёх абашевских культур преобладало трупоположение скорченно на спине, а ето классический ямный погребальный обряд. А трупоположение скорченно на боку во всех трёх культурах занимает даже не второе, а третье или четвёртое места, да и такие погребения единичны. По етому, носители всех трёх Абашевских культур – ето потомки Ямной КИО. И находки Y-хромосомы ето уже подтверждают (http://www.ancestraljourneys.org/copperbronzeagedna.shtml):
Полтавкинская культура: 1 R1a (Потаповка I, 2731 ± 195 г. до н. э. (Poltavka outlier – Russia – Potapovka I, Sok River, Samara [I0432 / SVP 42] – М – 2925-2536 BC – R1a1a1b2a – Z94), ето тот, который скорченно на спине с черепом коня вместо головы человека), 4 R1b (Лопатино II, Грачёвка II, Кутулук III, Николаевка III).

С. В. Большов ещё в 2003 г. писал (http://slavanthro.mybb3.ru/viewtopic.php?t=12657&start=10):
«… Необходимо согласиться с гипотезой В.И. Беседина о том, что средневолжская абашевская культура не могла породить такие образования, как уральская и доно-волжская абашевские культуры.
Но после признания существования средневолжской абашевской культуры целиком в хронологических рамках горизонта памятников типа Староюрьево–Потаповка–Синташта (Беседин В.И., 2000. С. 222), необходимо будет признать правомерным включение абашевских памятников Среднего Поволжья в доно-волжский регион (Пряхин А.Д., Беседин В.И., 2001. С.103). А затем можно будет ожидать и гипотезу о включении абашевских памятников Среднего Поволжья в доно-волжскую абашевскую культуру, в качестве наиболее позднего варианта ее развития.».
В 2009 г. А. В. Моисеев пишет (http://slavanthro.mybb3.ru/viewtopic.php?t=12657&start=21):
«… Завершая, отметим нижеследующее. Наибольшей проблемой изучения абашевских древностей доно-волжского региона на современном этапе их исследования представляется отсутствие сводного издания и обобщающего монографического рассмотрения данных материалов, тем более актуального в свете количественного и качественного пополнения источниковой базы за последние десятилетия. Соответсвенно, наиболее насущной задачей является скорейшая подготовка такого издания, которое отдельные публикации, при всей их важности, заменить уже не могут. По крайней мере, пока не вышло означенное издание, наиболее обоснованным представляется:
– Правомерность рассмотрения доно-волжских материалов в формате единой археологической культуры – ДВАК;
Абашевская принадлежность ДВАК, т.е. ее культурное родство со средневолжскими и южноуральскими абашевскими памятниками;
Синхронность ДВАК средневолжской и южноуральской абашевским культурам на всем протяжении существования последних, но не первой, имеющей пласт памятников более ранних, чем известные на Средней Волге и Южном Урале;
– Отношения генетического родства ДВАК и срубной культурно-исторической общности, непосредственное участие первой в формировании последней.».
Из етого следует, что Доно-Волжская абашевская культура древнее Средневолжской и Уральской абашевских культур.

В катакомбное время (2700 – 2200 гг. до н. э.) в северо-восточном ареале Катакомбной КИО были две группировки потомков ямников: в Среднедонской (точнее, ето были даже потомки не ямников, а ямно-репинцев) и Доно-Волжской катакомбной культурах (В. И. Мельник (http://slavanthro.mybb3.ru/viewtopic.php?t=12691&start=4): «… Вместе с тем, по северной и восточной периферии названной территории фиксируются так называемые ямно-катакомбные захоронения этого же времени, основная масса которых представлена катакомбами разных форм, где умершие похоронены в скорченной позе на спине. …») и ещё одна группировка была в Полтавкинской (позднеямной) культуре. Во всех трёх группировках преобладало трупоположение скорченно на спине, только первые две группировки во время Катакомбной КИО во многих случаях перешли на захоронения в подбоях или катакомбах, а полтавкинцы продолжали захоронения в ямах ((http://slavanthro.mybb3.ru/viewtopic.php?t=12691&start=9): в Заволжье: 87 % – захоронения в ямах, 13 % – захоронения в подбоях; а южнее по Волге: 70 % – захоронения в подбоях, 30 % – захоронения в ямах). А после окончания Катакомбной КИО первые две группировки возворотилися к захоронениям в ямах.

Носители Доно-Волжской абашевской культуры – ето потомки потомков ямников Доно-Волжской катакомбной культуры. То есть после окончания Катакомбной КИО они так и осталися жить на том же месте, где жили и в предыдущий период. Носители Уральской абашевской культуры – ето потомки Полтавкинской (позднеямной) культуры. В послекатакомбный период они чуть изменили своё местоположение. Со Нижнего Поволжья они ушли на северо-восток в район р. Белая (территория современного Башкортостана) вплоть до Южного уральского хребта, а на северо-западе своего ареала – вплоть до р. Кама. По поводу носителей Средневолжской абашевской культуры есть три варианта происхождения: либо ето были потомки потомков ямников Среднедонской катакомбной культуры, либо ето были потомки потомков ямников Доно-Волжской катакомбной культуры, либо ето была смесь етих двух групп. Я думаю о том, что, исходя из краниологии (http://slavanthro.mybb3.ru/viewtopic.php?t=12619&start=1), ето были потомки потомков ямников Среднедонской катакомбной культуры, так как абашевцы (Чувашия, то есть средневолжские абашевцы (№ 1)) располагаются близчее всех катакомбных групп к фатьяновцам и балановцам (вероятно, ето из-за большой доли репинцев). Они совершили самый длинный переход на северо-восток. Вероятно, они прошли через территорию Иванобугорской культуры, далее через территорию Примокшанских памятников (http://slavanthro.mybb3.ru/viewtopic.php?t=12657&start=16), пока не оказались в районе верхнего Средневолжья (участок р. Волга в месте впадания в неё рр. Сура, Ветлуга и Большая Кокшага (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%BE%D0%BB%D0%B3%D0%B0#/media/File:Volga_basin.png) территория современной Чувашии). Небольшая часть в начале пошла на север и забрела в район Волго-Клязьминского междуречья на территорию Фатьяновско-Балановской культуры или общности. Из-за етого в некоторых могильниках Фатьяновской и Балановской культур были единичные захоронения скорченно на спине.

Да, я полагаю о том, что какая-то часть уральских абашевцев вошла в состав Синташтенско-Петровской культуры, но не исходя из керамики, как на то любет уповать О. В. Кузьмина, а исходя из погребального обряда. Синташтенско-петровцы преобладающе хоронили своих умерших в позе адорации на левом боку, то есть скорченно на левом боку с кистями обеих рук у лица, как и потаповцы, а не скорченно на спине или вытянуто на спине, как уральские абашевцы. Погребальный обряд – ето гораздо более весомый аргумент, чем керамика! А по тому Синташтенско-Петровскую культуру (начальную стадию Андроновской КИО) породили потаповцы, а не уральские абашевцы!
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Показать сообщения:   
Начать новую тему   Ответить на тему    Список форумов -> Археологические культуры Часовой пояс: GMT + 3
Страница 1 из 1

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах


Visitor Map
Create your own visitor map!


Powered by phpBB © 2001, 2005 phpBB Group
subRebel style by ktauber
Вы можете бесплатно создать форум на MyBB2.ru, RSS